Но я никогда еще не видел «Дрезденских кукол». Где-то за месяц до нашего с Амандой знакомства они погрузились в затишье, из которого большинство групп никогда не возвращается.
До того я был эдаким ленивым фанатом «Дрезден Доллс». У меня были два их первых крупнолейбловых диска (правда, когда они выпустили третий, No, Virginia, я даже не заметил). Несколько их песен поселились у меня на айподе в плейлисте «То, что реально нравится». Я относился к ним с рассеянной симпатией – после того как услышал, что после концерта Аманда очень мило обошлась с моими крестницами, Скай и Уинтер, и потом, когда заметил, что «Доллс» выложили полученное ими письмо ненависти (местами даже с рисунками ненависти) к себе на сайт. В 2005 году я даже попытался их посмотреть, когда они выступали на «Сандэнсе», но как раз во время концерта у меня была группа по анимации, так что вместо них я посмотрел Нелли Маккей.
Начав встречаться с Амандой, я спросил ее о «Куклах». Она сказала, мол, как жаль, что я их пропустил. Они были такие классные – Брайан Вильоне и она, это было что-то.
Уверен, что это так. Но потом она принялась говорить о Брайане, второй половинке «Дрезден Доллс» (Аманда играла на клавишных, а Брайан – в основном на ударных и иногда на гитаре), и о пройденных вместе дорогах примерно так, как говорят о плохом браке, когда радуются, что он закончился. Они проводили вместе двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, примерно пару часов из них играя музыку, делавшую ее совершенно счастливой, а все остальное время доводя друг друга до ручки. Иногда они были любовниками – или, по крайней мере, имели за эти семь лет кучу секса – а иногда просто друзьями, но по большей части они были «Дрезден Доллс» – бродячим ансамблем, объединенным пониманием искусства как пути к освобождению. А где-то в начале 2008 года они всем этим быть перестали.
Я, кстати, видел на Ютьюбе видео с самого конца их последнего тура. Брайан говорит, что им как раз пора завязывать:
– Какой смысл все время конфликтовать? Это же не брак, в конце концов – это группа.
Дальше Аманда:
– Это как быть братом и сестрой и вдобавок партнерами по браку и бизнесу, и вот вас сажают в один ящик, где приходится круглые сутки проводить друг у друга на глазах.
Оба они выглядели крайне усталыми и измученными.
Однако время лечит. По крайней мере, корочку на ране точно образует.
Что и объясняет, почему я сейчас, в Хеллоуин, стою на балконе «Ирвинг Плазы», на первом концерте воссоединительного тура «Дрезден Доллс» и любуюсь, как две юные леди, одетые преимущественно в блестки, хулахупят во тьме светящиеся хулахупы, а на них из зала таращится толпа клоунов, зомби, безумных шляпников и тому подобного люда – и, честно говоря, не знаю, где заканчивается хеллоуинский маскарад и начинаются выходные костюмы для визита на концерт «Дрезден Доллс».
Аманда присоединяется ко мне на балконе, чтобы посмотреть на разогрев – «Леджендери Пинк Дотс». Это была ее любимая группа в подростковые годы; можно сказать, они дали «Куклам» первый старт. Она счастлива, что они играют сейчас для двенадцати сотен человек, которые иначе бы их никогда не услышали. Она берет меня за руку и знакомит с человеком, который познакомил их с Брайаном ровно десять лет назад, тоже на хеллоуинской вечеринке, а потом растворяется в тенях.
В следующий раз я вижу ее уже на сцене – в красном кимоно поверх хеллоуинского свитера, который она купила в июне в городе Висконсин Деллс. У свитера на спине изображено пугало. Еще на Аманде красная фуражка. Когда через две песни от начала она снимает кимоно и свитер и остается только в черном лифчике, на груди у нее красуется написанное карандашом для глаз слово «ЛЮБОВЬ». Брайан в свою очередь одет в черный пиджак и черные брюки.
Первое, что странно в зрелище «Кукол» на сцене, – ощущение мгновенного узнавания. Эдакое: «Ага, поймал. Вот как должны звучать эти песни». Как будто барабаны что-то такое объясняют… или переводят обратно на тот язык, на котором оно все изначально и было написано.
Второе, что странно: «Доллс» – это со всей очевидностью группа, которая состоит из двух перкуссионистов. Это два человека, которые оба по чему-то колотят: она – по клавишам, он – по барабанам.
А третье – и самое странное из всех – состоит в том, что на сцене это два телепата, вроде пары, которая способна заканчивать фразы друг друга. Каждый настолько хорошо знает песни и партнера, что оно у них все записано в мышечной памяти, и в голове, и в подсознательных сигналах, которых весь остальной мир никогда не уловит. Я никогда до сих пор такого не видел. Я недоумевал почему, если песне нужен ударник, Аманда просто не пойдет и не добудет себе ударника. Но дело в том, что ударные – это только половина того, что делает Брайан. Еще он комментирует, играет (как актер), пантомимирует, играет (как музыкант) – инь под пару к ян Аманды. Это невероятное, изумительное, виртуозное зрелище – видеть, как они работают вместе.
Они играют Sex Changes. Они играют Missed Me, и зал машет кулаками – зомби и супергероини, и стивен-кинговские клоуны, и я думаю: я же столько раз слышал, как она играет эту песню… я видел, как она марширует через зал с духовым оркестром позади… и с полным симфоническим оркестром тоже – но из всех вариантов песни этот самый лучший.
Две ночи спустя, по телефону после бостонского концерта, она говорит мне, как злится, когда ей говорят, что любят «Дрезден Доллс» больше, чем ее сольные выступления – и я чувствую себя виноватым.
Я начинаю понимать, почему она отправилась в свой первый тур с танцевальной труппой, хоть это и гарантировало, что никаких денег он не принесет; почему дальше стала выступать с Джейсоном Уэбли в виде сиамских близнецов в общем платье. Да, теперь я понимаю, как многое из того, что она делает на сцене, было призвано заменить – не самого Брайана, но энергию Брайана… вывести на подмостки что-то еще, большее, чем просто девушка с клавишами.
Она представляет Брайана публике и бранит охрану за то, что та отняла у фаната камеру. «У нас открытая фото-политика».
Смена энергетики: они исполняют Pirate Jenny Брехта/Вайля, и Брайан играет песню так, будто он своими барабанами заклинает океан. И когда Черная Шхуна уплывает в море, и Дженни шепчет: «Совсем как я», – в зале воцаряется абсолютная тишина.
Какая-то девушка кричит:
– Я люблю тебя, Аманда!
Какой-то парень кричит:
– Я люблю тебя, Брайан!
Сестры Лонг, приятельницы Аманды, обе загримированные под трупы – Кейси с дырой от пули посреди лба; Дэнни с физиономией сплошь в искусственной крови – подходят и встают рядом.
– Мы любим каждого долбаного из вас в этом долбаном зале! – заявляет Аманда, пользуясь своим любимым усилительным эпитетом.
«Дрезден Доллс» играют кэрол-кинговскую версию «Пьера» Мориса Сендака. Мораль этой басни – «не будь равнодушен», и я думаю, что ни Брайан, ни Аманда ни на мгновение не могут остаться равнодушны: к концерту, к игре другого, к тем десяти годам, добрым и дурным, с их жалкими обидами, гневом, разочарованиями, и к другим – семи, с их невероятно прекрасными концертами.
Аманда берет аккорды Coin-Operated Boy – песни, которая в соло-версии слишком часто звучит как первое исполнение материала, а в их с Брайаном совместном исполнении убивает аудиторию наповал. Это не столько песня, сколько акт симбиоза, где они оба пытаются поймать друг друга врасплох. Это смешно, и трогательно, и непохоже ни на что из виденного мною раньше.
К этому моменту Аманда – это прическа в виде швабры и черный лифчик; Брайан, голый до пояса, сияет от пота и ухмыляется от уха до уха. Они загружают в автомузыкальный процессор мюзикловую версию Double Rainbow – и с потолка начинают падать сотни воздушных шариков, и это дико глупо и не менее дико умно, и в том и другом случае – совершенно бесподобно.
The Jeep Song. Вряд ли я хоть раз слышал, чтобы Аманда играла ее вживую. Они хватают с полдюжины фанатов и вытаскивают на сцену на подпевки.
Дальше идет Sing. Если у «Дрезден Доллс» когда-нибудь был гимн, так вот это он: мольба делать искусство, чем бы там еще в жизни вы ни занимались. «Пойте для учителя, который вам сказал, что петь вы не можете», – поет Аманда. Зал поет вместе с ней, и это очень важно: это не просто пение хором, а больше похоже на причастие или символ веры – и мы все поем, и это Хеллоуин, и я на балконе, слегка пьяный, думаю, что это все какое-то чудо, и Аманда орет в зал: «Вы все когда-нибудь запоете, сволочи!», – и все просто невероятно хорошо, и рядом со мной два девичьих трупа, и мы кричим и совершенно счастливы, и это одно из тех идеальных мгновений, которые не так уж часто выпадают в жизни, и которыми впору заканчивать фильм.
Первый бис: Брайан на гитаре, Аманда (теперь в золотом лифчике), влезает на колонку, чтобы спеть Mein Herr из «Кабаре». Затем следует восхитительная чокнутая импровизация, которая медленно валится в Амандину песню о родителях, Half Jack. «Твои мама с папой тебя задолбали», – сказал Филипп Ларкин задолго до того, как кто-то из «Дрезден Доллс» вообще на свет появился, и эта строчка вполне могла выйти вразвалочку из песни некой Аманды Палмер, и Half Jack как раз натурально об этом. Джек Палмер, Амандин папа, стоит рядом со мной на балконе и гордо сияет.
