Между тем владычество на Черном и Каспийском морях, или, в случае крайности, хоть нейтралитет этих морей, составляет жизненный вопрос для всей южной половины России, от Оки до Крыма, в которой все более и более сосредоточиваются главные силы империи, и личные, и материальные. Эта половина государства создана, можно сказать, Черным морем. До завоеваний Екатерины она была в таком же положении, как теперь Уральский край и Южная Сибирь, поселениями, вдвинутыми в безвыходную степь; владение берегом сделало ее самостоятельною и самою богатою частью империи. Через несколько лет, с устройством Закавказской железной дороги, которая необходимо привлечет к себе обширную трапезондскую торговлю с верхней Азией, при быстром развитии волжского и морского пароходства, при состоявшейся компании азиатской торговли, пустынное Каспийское море создаст для юго-восточной России то же положение, какое Черное море уже создало для юго-западной.
Но охранять свои южные бассейны Россия может только с Кавказского Перешейка; континентальному государству, как наше, нельзя поддержать своего значения, ни заставить уважать свою волю там, куда его пушки не могут дойти по твердой почве. Если бы горизонт России замыкался к югу снежными вершинами Кавказского хребта, весь западный материк Азии находился бы совершенно вне нашего влияния и, при нынешнем бессилии Турции и Персии, не долго бы дожидался хозяина или хозяев. Южные русские области упирались бы не в свободные воды, но в бассейны и земли, подчиненные враждебному влиянию. Если этого не случилось и не случится, то потому только, что русское войско, стоящее на Кавказском перешейке, может охватить южные берега этих морей, протянувши руки в обе стороны».
Фадеев, один из ближайших в это время сотрудников Барятинского, знавший настроения российских верхов, выражал, разумеется, не только свое мнение. Недаром Дмитрий Алексеевич Милютин, начальник штаба Кавказского корпуса при том же Барятинском, а в скором времени реформатор русской армии, военный министр и одна из ключевых фигур Великих Реформ, был безоговорочным сторонником полного покорения Кавказа и прочного включения его в общеимперскую структуру. И дальше Фадеев ясно формулирует то, чего боялись и чего ожидали в имперских верхах в случае потери Кавказа.
«Враждебное влияние не остановилось бы на Кавказском перешейке. Ряд водных бассейнов, вдвинутых в глубь азиатского материка, от Дарданелл до Аральского моря с его судоходным притоком Аму-Дарьей, прорезывающим всю среднюю Азию почти до индийской границы, – слишком заманчивый путь для торговли, пробивающейся теперь через бездорожные хребты и высокие плоскости Армении и Азербайджана. <…> Но кто не знает, что такое европейская торговля в Азии? Соприкосновение двух пород столь неравных сил начинается там ситцами, а кончается созданием подвластной империи во 150 миллионов жителей. Если б торговля некоторых европейцев установилась по направлению внутренних азиатских бассейнов само собой, до или помимо нашего господства за Кавказом, путь ее был бы пределом наших отношений к Азии».
Но, по убеждению Фадеева, такое развитие событий не просто пресекло бы возможности российской экономической экспансии в Азию. Россия оказалась бы перед лицом мощной агрессивной силы.
«Все лежащее за чертой, протянутой от устья Кубани к северному берегу Аральского моря и дальше, было бы слито в одну враждебную нам группу и мы выиграли бы только то, что вся южная граница империи на несколько тысяч верст от Крыма до Китая сделалась бы границей в полном смысле слова, потребовала бы крепостей и армий для своего охранения; чистая выгода в смысле “мирного развития внутренних сил государства”. Для обороны Кавказской линии пришлось бы вероятно употребить те же войска, какие занимают ее теперь, но уже без всякой надежды на окончание этого положения. <…> Кавказская армия держит в своих руках ключ от востока; это до того известно нашим недоброжелателям, что во время истекшей войны нельзя было открыть английской брошюры, чтобы не найти в ней толков о средстве очистить Закавказье от русских. Но если отношения к востоку составляют вопрос первой важности для других, то для России они осуществляют историческую необходимость, уклониться от которой не в ее власти».
Далее Фадеев уверенно пишет о разложении и бессилии мусульманского мира, который сам по себе не может никому угрожать. Кавказ – единственное сосредоточение боевого духа исламизма. Опасность же в овладении европейскими недоброжелателями России азиатскими народами и просторами. Говоря о созданной европейцами «подвластной империи в 150 миллионов жителей», Фадеев, разумеется, имеет в виду Индию под властью англичан. Но – не только. Идея создания на рыхлых политических пространствах Азии нового сильного государства владела Бонапартом во время Египетского похода. Он прямо говорил об этом на Святой Елене:
«Если бы Сен-Жан д’Акр была взята французской армией, то это повлекло бы за собой великую революцию на Востоке, командующий армией создал бы там свое государство».
Ермолов, внимательно следивший за карьерой Наполеона, безусловно психологически ориентированный на судьбу великого корсиканца, хорошо знавший историю Египетского похода, говорил:
«В Европе не дадут нам шагу ступить без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам».
И настойчиво напоминал, что его род восходит к потомкам Чингисхана.
Постепенно и в России, и в Европе формировалось осознание невозможности изменить территориальную ситуацию на западной линии соприкосновения России и европейских держав. То, что кровавое испытание сил в 1853–1855 годах произошло не на Балтике, не в Финляндии, например, где союзникам, господствуя на море, было гораздо легче снабжать свои экспедиционные корпуса, предоставив туркам отвлекать на юге силы русской армии, а в Крыму, на Черном море, имело не только военно-стратегический, но и глубоко символический смысл.
Наиболее реальным театром будущих военных действий стала Азия – оперативное направление через Афганистан к границам Индии. Для этого России нужно было утвердиться в Средней Азии, а фундаментом всего грандиозного плана был замиренный, твердо контролируемый Кавказ.
И Афганистан, и среднеазиатские ханства фигурировали в стратегических разработках штаба Кавказского корпуса еще с 1820—1830-х годов.
Крымская война, продемонстрировав солидарное неприятие великими европейскими державами исторических задач России, как их понимала российская элита, подтвердила версию «азиатской угрозы». Кавказ непререкаемо выдвигался в этой ситуации на авансцену будущего геополитического конфликта.
В декабре 1855 года Тютчев с пронзительной выразительностью сконцентрировал в стихотворении «1856» эсхатологические – если не панические – настроения, после разгрома в Крыму бытовавшие в русском обществе, которое ожидало продолжения гибельной для России войны.
Стоим мы слепо пред Судьбою.
Не нам сорвать с нее покров…
Я не свое тебе открою,
А бред пророческий духов…
Еще нам далеко до цели,
Гроза ревет, гроза растет, —
И вот – в железной колыбели,
В громах родился Новый год…
Не просто будет он воитель,
Но исполнитель Божьих кар, —
Он совершит, как поздний мститель,
Давно задуманный удар…
Для битв он послан и расправы,
С собой принес он два меча:
Один – сражений меч кровавый,
Другой – секиру палача.
Но для кого?.. Одна ли выя,
Народ ли целый обречен?..
Слова неясны роковые,
И смутен замогильный сон…
Незадолго до Тютчева высокопоставленный чиновник барон Николай Егорович Торнау отправил на высочайшее имя «Записку», которая, с одной стороны, вполне корреспондирует с логикой Фадеева, с другой – по своему подспудному смыслу близка к тютчевскому ощущению грядущих бед. Но, в отличие от поэта, Торнау исходит из представлений о психологии горцев. Поэтому он ориентирован не на «бред пророческий духов», а на вполне конкретные военно-политические проблемы.
Надо помнить, что именно в ноябре 1855 года Австрия, на поддержку которой Николай I рассчитывал, начиная роковую войну с Турцией, направила Александру II ультиматум, требуя принять мирные предложения Англии и Франции. Вступление Австрии в войну на стороне союзников означало для России катастрофу. Недаром в позднейших построениях Фадеева, активно занимавшегося внутренней и внешней политикой, Австрия стояла едва ли не на первом месте в ряду врагов России, соперничая в этом с Англией.
Симптоматично, что именно в это время два кавказских генерала отправили в Петербург энергичные записки, предлагающие начать активное продвижение через Афганистан к Индии.
Но «Записка» Торнау наиболее содержательна и реалистична по оценке ситуации.
Записка барона Торнау [199]
Действия союзников нынешнего года начинают угрожать Кавказу и Закавказским владениям нашим.
