Второе препятствие на пути реалистов состоит в том, что ни один арабский лидер или полномочный представитель не желает кончить свои дни, подобно королю Абдалле в Иордании, Анвару Садату в Египте, Баширу Жмайелю в Ливане или, что то же самое, подобно многим умеренным палестинским арабам, которых на протяжении почти всего столетия безжалостно истребляли муфтии и ООП "за измену" арабскому делу при попытках заключить мир с евреями. Вот уже семьдесят лет, со времени наивысшего расцвета власти муфтия, любое движение к миру парализуется страхом перед радикальными панарабскими националистами и исламскими фундаменталистами.
ПУТЬ К ПРОЧНОМУ МИРУ
Страх
Тем, кто заинтересован в достижении подлинного мира на Ближнем Востоке, приходится смириться с грубой реальностью: среди арабов всегда существовала мощная "муфтистская" партия, готовая блокировать м ир. Политика террора, разработанная муфтием, вовсе не прекратилась в наши дни. Пока эта партия является настолько мощной силой, что может заставить плясать под свою дудку всех остальных арабов, миротворчество остается чрезвычайно трудным делом. Когда же радикалы обретают особое влияние, испуганные умеренные норовят укрыться за когтями тигра, как король Иордании Хусейн, устремившийся в объятия Саддама в канун войны в Заливе.
Вспомним пример с Марокко. Когда Каддафи достиг вершины своего могущества, завоевав большую часть Чада и до полусмерти напугав Запад своими угрозами, король Марокко Хасан – более несходную с Каддафи фигуру трудно обнаружить во всем арабском мире – вдруг затеял странный "брак" между Ливией и Марокко. Но уже через несколько месяцев после американских бомбардировок Триполи и поражения войск Каддафи в Чаде Хасан расторг этот союз и пригласил израильского министра иностранных дел на открытую встречу в Марокко. Точно так же, когда Сирия по окончании войны в Заливе осознала, что не может более столь же успешно сопротивляться американскому давлению ввиду явного ослабления своих советских покровителей, король Хусейн и другие арабы вдруг обрели решимость вступить в переговоры и дошли до того, что согласились сидеть за одним столом с самим Израилем. Оказывать давление на радикалов, ограничивать их возможности устрашения, уменьшать их политическую и военную мощь – вот необходимые предварительные условия для любого реалистического движения к миру.
Каждый израильский дипломат, когда-либо имевший дело с арабами, может привести бесчисленные примеры подтверждающие правоту этого суждения. Мой собственный опыт общения с арабскими дипломатами показал мне, с какой готовностью многие из них приступили бы к созданию мирного соглашения, если бы не тяготеющий над ними страх. Когда я возглавлял израильскую делегацию в Вашингтоне, то часто встречался с одним из таких дипломатов, послом страны, не имевшей никаких отношений с Израилем. Как-то раз мы назначили встречу в маленьком ресторанчике. Я опоздал на пять минут и спросил метрдотеля, здесь ли джентльмен, чья внешность соответствует описанию моего арабского коллеги. "Да, – сказал метрдотель. – Он был здесь, заказал себе выпивку, но затем внезапно ушел". Я позвонил ему: "Али, что случилось?" – "Я пришел в ресторан в назначенное время и сел за столик. И как вы думаете, кого я увидел за соседним столом? Сирийского посла. Пришлось спасаться бегством".
В качестве печального комментария к темпам политической эволюции в арабском мире остается добавить, что даже спустя десять лет после того разговора, я не могу назвать подлинное имя моего знакомого дипломата и должен использовать псевдоним, дабы никто не догадался, о ком именно идет речь. В этой маленькой сценке, произошедшей в одном из тихих уголков Вашингтона, отражается история бесчисленных неудачных попыток заключить мирное соглашение в ходе арабо-израильского конфликта.
Умеренные стремятся к переговорам, но страшатся насилия со стороны радикалов. Это было тягостно, но вполне очевидно во время Мадридской мирной конференции и последующих дискуссий в Вашингтоне. В очередной раз мои израильские коллеги и я сам убедились в том, что даже самые разумные люди среди иорданцев и ливанцев вынуждены взвешивать каждое слово, опасаясь сирийцев и представителей ООП, чьи устрашающие взоры преследовали их даже в самых приватных беседах.
Запад часто усугубляет ситуацию, протягивая руку помощи самым непримиримым радикалам. Его настолько умиляет какой-нибудь разумный жест со стороны этих режимов, что он соглашается вступить с ними в военное и экономическое сотрудничество. Запад исходит из убеждения, что сладкая морковка соблазнит радикальный режим стать менее радикальным – вся “мудрость” подобного подхода проявилась в 80-х годах в стремлении Запада вооружить Саддама Хусейна. В действительности же радикалам вообще нельзя давать оружие. Точно такой же запрет должен быть наложен и на продажу оружия умеренным режимам, по той простой причине, что на нынешнем Ближнем Востоке сегодняшние умеренные завтра могут стать радикалами после государственного переворота, вражеского нашествия или просто от страха.
До тех пор, пока в арабском мире не будет свободы слова, уважения к закону и подлинной представительной власти, реалистично настроенные арабы по-прежнему будут не в состоянии оказывать устойчивое влияние на политику в отношении Израиля. В силу этого существует прямая зависимость между попытками Запада способствовать демократизации арабского мира и шансами достигнуть прочного мира на Ближнем Востоке. Когда дело касалось Германии и Японии, России и Украины, Латинской Америки и некоторых африканских диктаторских режимов, мощная зависимость между демократическими ценностями и стремлением к миру была вполне ясна американским политическим деятелям, которые в течение многих лет увязывали американскую торговлю и другие формы сотрудничества с внутренней политикой реформ и демократизацией общества. Например, Соединенные Штаты приняли санкции против Китая после резни на площади Тяньаньмынь, положившей конец движению этой страны к демократии. Равным образом, когда президент Перу приостановил деятельность законно избранных органов власти в 1992 году. Соединенные Штаты предприняли целый ряд шагов, включая экономические санкции, чтобы оказать на него давление с целью помешать возрождению авторитарного правления в Латинской Америке, которую они в течение многих десятилетий подталкивали в сторону демократизации. Подобного давления избежали только арабы – к великому недоумению кучки арабов-реформистов, пребывающих в изгнании в Лондоне, которым пришлось увидеть, как их собратьев предали в руки безжалостных диктаторов в Сирии, Ираке и Ливии, тогда как остальные страны арабского мира пребывают под властью не подверженных реформированию авторитарных режимов, и к еще большему недоумению Израиля, который вполне может представить, как обойдутся с еврейским государством правители, столь жестокие по отношению к собственному народу.
На это можно было бы возразить, что Запад потихоньку готовится завязать дискуссию о демократии с арабскими лидерами. Но после окончания войны в Заливе, предпринятой Соединенными Штатами, чтобы спасти беззащитную Саудовскую Аравию и восстановить захваченный Саддамом Кувейт, стало ясно, что это не более, чем слова. Не было правителя более беспомощного, нежели изгнанный эмир Кувейта Аль-Сабах, который, сидя в Эр-Рияде, ждал, когда же Запад вырвет его страну из пасти Ирака. И не было более благоприятного момента, чтобы обязать его гарантировать основные права, принять конституцию и обеспечить свободу прессе. Никто об этом даже не заикнулся.
Помимо того, что арабский мир обладает значительной долей мировых запасов нефти, еще одной причиной снисходительного отношения Запада к отсутствию демократии в арабских государствах является аргумент, почти ничем не отличающийся от доводов Британского министерства колоний, сформулированных еще в конце первой мировой войны. Считается что арабы "не готовы" к демократии, что демократия вступает в противоречие с исламским наследием, что "их традиционная форма правления", по-видимому, "вполне пригодна для них" и т. д. – как будто пыткам, отсечению рук, рабству, прессе, закованной в кандалы, и неограниченному правлению семьи из сотни двоюродных братьев можно дать другое определение, нежели тирания. Еще более странными представляются попытки людей Запада убедить самих себя в том, что арабов можно исключить из сферы демократии, поскольку они создали нечто столь же хорошее, как демократия: так в газетной периодике пишут, что Саудовская Аравия – тихое, безмятежное королевство, некое подобие Тибета в песках.
Арабская культура и арабская Цивилизация имеют не больше прав на исключение из сферы демократии, чем имели их японская культура в 1945 году и русская цивилизация в 1989 году – хотя ни то, ни другое общество не были прежде демократическими. Во имя созидания долговременного мира, Америка должна перестать заигрывать с различными арабскими диктаторами и автократическими правителями и обязана подтолкнуть их к принятию самых элементарных гарантий, которые позволили бы людям, желающим жить в мире с Израилем, выйти из укрытия, свободно публиковать свои суждения, организовывать политические центры и, в конечном счете, быть избранными на посты, где они могли бы осуществить свои благие намерения. Некоторые возразят на это, что нельзя вводить демократию в арабских государствах, поскольку тем самым будет расчищен путь к власти для исламских фундаменталистов. Разумеется, речь вовсе не идет об установления власти большинства, ибо это приведет к тирании толпы. Для внедрения демократии в арабский мир Западу следует выдвигать идею индивидуальных свобод и конституционных ограничений существующей власти, без чего не может существовать ни одна подлинная демократия. Без реальных и согласованных шагов в этом направлении многолетние попытки арабов, желающих заключить постоянный (в против овес временному, тактическому) мир с Израилем, окажутся совершенно бесплодными.
