тем, что этой весной у нас умирают двое больных тяжелою формой малярии. Один из них первое время не внушал нам никаких опасений. Чтобы освежиться, он выпил два стакана пива. На следующий же день вспыхнула лихорадка, справиться с которой оказалось невозможным. Это уже второй случай, который я здесь наблюдаю: употребление пива приводит к резкому ухудшению в состоянии больного малярией, и дело кончается смертью. Чем это можно объяснить, мы до сих пор не знаем.
В то время как оба врача заняты организацией работы в новой больнице, я готовлюсь к поездке домой. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как я покинул Европу. Сейчас все здесь настолько налажено, что я могу на какое-то время оставить больницу на попечение моих помощников и помощниц.
Один психический больной по имени Нчамби, которого мы уже выпустили из изолятора, услыхал, что я собираюсь ехать в Европу. Со слезами на глазах он приходит ко мне.
— Доктор, — говорит он, — а ты распорядился, чтобы меня не выгнали отсюда, пока ты будешь в Европе?
— Ну разумеется, Нчамби. Никто не посмеет тебя отсюда выгнать, не то ему придется иметь со мною большую палавру.
Глубоко тронутый, он пожимает мне руки. По лицу его катятся слезы.
Несколько месяцев тому назад Нчамби привезли к нам закованного в цепи. Рассудок его помрачился, и в этом состоянии он убил женщину. В изоляторе он постепенно стал приходить в себя. Теперь он настолько уже поправился, что под известным присмотром может жить на свободе и даже немного работать. Он точит топоры и ходит с г-жой Рассел в лес, где помогает валить деревья. Едва только мы замечаем признаки возбуждения, как снова водворяем его в изолятор. Он все время в страхе, что придется покинуть больницу, где ему так хорошо живется. Он знает, какая участь ждет его в деревне. Вдобавок он боится еще, как бы рассудок его снова не помрачился и он снова не совершил преступления. Как радует меня, что я могу и другим таким же страдальцам, как он, предоставить убежище на долгое время!
21 июля настает час прощания с Ламбарене. Матильда Коттман и Марта Лаутербург едут со мною. Фрейлейн Коттман едет, чтобы несколько месяцев отдохнуть после трехлетней работы. Фрейлейн Лаутербург возвращается домой, чтобы выйти замуж.
В Мысе Лопес нам приходится несколько дней ждать парохода, который должен отвезти нас в Европу. Он сел на мель в Конго, и его с трудом вызволяют. 29 июля мы отплываем. Медленно отходит наш пароход из залитой солнцем бухты. Вместе с моими верными помощницами гляжу я на исчезающий вдали берег. Я все еще никак не могу представить себе, что я уже больше не в больнице. Передо мной снова встают все нужды ее и вся работа последних трех лет. Охваченный глубоким волнением, мысленно благодарю я моих помощников и помощниц, разделявших со мной все лишения и работу, а также моих покровителей и друзей в Европе, которые доверили мне здесь дело милосердия. Чувство, овладевающее мною сейчас, это не радость от успеха, которого я достиг. Я смущен. Я спрашиваю себя, чем я заслужил право совершить это дело и, совершая его, добиться успеха. И я снова и снова печалюсь, что теперь на какое-то время приходится прерывать эту работу и расставаться с Африкой, которая стала мне второй родиной.
В сознании у меня никак не укладывается, что я теперь на целые месяцы оставляю моих негров. Как нежно привязываешься к ним, несмотря на то что на них приходится затрачивать столько сил! Сколько прекрасных черт открывается в них, если только различные сумасбродства, которые совершают эти дети природы, не помешают тебе в каждом из них разглядеть человека! С какой полнотой раскрываются они перед нами, когда у нас хватает терпения и любви на то, чтобы в них вникать!
Все туманнее становится далекая полоса зелени, за которой нам все еще хочется угадать очертания Ламбарене. Тянется ли еще она вдоль горизонта? Или уже канула в море?
Теперь больше нет никаких сомнений... Мы видим одну только воду. В молчании мы все трое пожимаем друг другу руки и расходимся по своим каютам, чтобы заняться там разборкою багажа и немного приглушить этим охватившую наши сердца боль.
Двадцать пять лет работы в больнице
Больше года прошло с тех пор, как я послал последнее письмо с рассказом о жизни здесь. Все эти месяцы я ничего не писал, был очень занят. У нас все время было много больных. К тому же для того, чтобы придать нашей больнице окончательный вид, необходимо было немало еще потрудиться каменщикам и землекопам. Надо было также закончить постройку нужных больничных бараков. Много времени и сил потребовалось на то, чтобы отвести воду, хлынувшую после вызванных неистовым торнадо проливных дождей, от расположенных на берегу реки строений. Потоки эти несли с собою куски земли, заливали дороги и размывали фундаменты наших построек. Теперь у нас сооружена целая система бетонированных каналов, по которым вся вода направляется в реку. Этой крайне необходимой для нас работой в течение месяца занимались два каменщика и их многочисленные помощники.
Землекопам, каменщикам и плотникам работы осталось еще на несколько недель. После этого постройку больницы в основном можно будет считать законченной. Мне уже почти не верится, что когда-нибудь настанет день, когда я не буду тратить на такого рода работы большую часть своего времени.
Большинство туземцев умеют ценить ту помощь, которую они получают в нашей больнице, и испытывают чувство благодарности к врачам и сиделкам за их заботы. Разумеется, понять, какой дорогой ценой нам достаются лекарства, которыми мы их лечим, они не в силах. Тщетно стараемся мы разъяснить больным фрамбезией, чего нам стоят внутривенные вливания неосальварсана, которые они получают по два раза в неделю. Им кажется само собой разумеющимся, что у нас не переводятся маленькие стеклянные ампулы с целительным желтым порошком, предназначенным для многочисленных больных этой болезнью. Если бы я назвал им огромную сумму, которую нам приходится платить ежегодно, чтобы обеспечить себя достаточным количеством этих ампул, то они бы не поверили и стали бы только посмеиваться, решив, что я просто шучу. Даря нам за весь курс лечения тощего цыпленка или связку бананов, они уверены, что щедро вознаградили нас за все понесенные расходы. Точно так же и оперированные больные не могут представить себе,
