М. П. Шишкин
РУССКАЯ ШВЕЙЦАРИЯ
(Фрагменты книги)
Имя прозаика Михаила Шишкина сейчас на слуху: в прошлом году его роман «Взятие Измаила» был отмечен премией Букер. Но мало кому известно, что это не последняя по времени его книга: в 2000 году в Швейцарии, где уже несколько лет живет писатель, в издательстве «Pano Verlag» (Цюрих) вышел написанный им литературно-исторический путеводитель «Русская Швейцария» — путеводитель по русской культуре и русской истории. Книга вышла на русском языке, но распространяется только в Швейцарии.
Фрагменты книги публикуются с любезного согласия господина Ульриха Шмида. Представить книгу мы предложили прозаику Владимиру Березину.
Мы стояли на Тверской, дул пронизывающий ветер. В рюкзаке у Шишкина болтался футляр с антикварным градусником, о котором еще пойдет речь.
И тут Шишкин смущенно спросил:
— А ты не знаешь, у вас в банкоматах доллары получить можно?
— Черт его знает, — ответил я, — у меня здесь такой задачи не было — доллары с карточки получать.
Мы подошли к банкомату, Шишкин ошибся в русском, потыкал в английские надписи, и вот через минуту к нему на руку, как червячки, вылезли две зеленые бумажки. Он недоуменно посмотрел на меня и произнес:
— И все-то у вас теперь хорошо. И чем же вам Глинка мешал?
…Впрочем, потом он признался — поделив свою жизнь между Россией и Швейцарией, он вначале слышал упреки, что, дескать, теперь ты не наш, не суйся, значит, с оценками нашего житья здесь. А вот теперь он действительно больше там и не позволяет себе оценивать эту реальность, хотя любит Москву по-прежнему, и она для него с каждым приездом все краше.
В этом феномен Шишкина, особый русско-швейцарский путь его литературы. Дело еще в том, что он уехал за границу по любви, а не по политическим или материальным соображениям. А о Швейцарии мы всегда знали то, что там жил Ленин, что оттуда он уехал в пломбированном вагоне в революцию. Мы знали, что там выкинулся из окна профессор Плейшнер. И, наконец, мы наверняка знали из бульварных газет, что там, под асфальтом Цюриха, в подземном хранилище лежит мифическое Золото Партии.
И давно уже контрабандой в русский язык проникли «подмосковная Швейцария» и всякая прочая «наша маленькая Швейцария». Не говоря уж о швейцарах.
И вот помимо прозы у Михаила Шишкина получилась другая книга. Впрочем, она только притворяется путеводителем — по сути, это та же проза, хотя в книге есть и положенные именной и географический указатели, и даже — в качестве приложения — букет стихотворений русских поэтов.
Швейцарские стихи, русские швейцарские стихи, стихи русских о Швейцарии — прилагательные тут путаются с существительными, меняются местами.
Шишкин говорил, что путеводитель родился из ощущения пустоты под ногами. Человек, приехавший в чужую страну, не мог существовать без истории страны, в которой ему надо было жить.
Он начал искать какие-то книги, но оказалось, что эти книги просто никем не написаны. Не написана и сама история русской Швейцарии.
Дело в том, что русский человек, по его словам, приехав куда-то, чувствует себя колонизатором в пустыне. Он сразу думает: «А что было здесь до меня?» И летопись великих сражений, череда ржавых римских мечей в музее, картины великих в знаменитых галереях или, в конце концов, национальные легенды его интересуют лишь во вторую очередь. Скажем, бытие Вильгельма Телля нашего человека интересует меньше, чем бытие соотечественников на чужбине.
Итак, все приехавшие начинают думать об именно русской истории Швейцарии. И Шишкин ощутил себя в своем роде Карамзиным, своего рода русским путешественником, описывающим Европу. Итак, чтобы не чувствовать себя в некотором вакууме, русский человек должен знать, что в этом городе есть родственники, друзья, знакомые.
Шишкин придумал идею путеводителя, как ни странно, в Париже. Он приехал туда пронзительно холодной зимой, город был холоден и неуютен… Париж совершенно не соответствовал представлениям о нем, которые есть у всякого читающего русского, — компиляции Хемингуэя и прозы русских эмигрантов. Современный странник обнаружил для себя этот город почти русской зимой. Все было выморожено, фонтаны превратились в глыбы льда, в метро стало нельзя войти, потому что туда переместились клошары с улиц. Клошары принесли туда все свои запахи, а уличные кафе закрылись.
Шишкина водили по этому непонятному городу и вдруг, указав на заиндевевший неприметный дом, сказали: «А вот здесь Гоголь работал над „Мертвыми душами“».
И тут что-то щелкнуло, реальность вошла в предназначенные для нее пазы. Мир сдвинулся, этот дом, промерзлые улицы и весь Париж стали какими-то другими.
Вот тогда Шишкин решил сделать Швейцарию своей, населить ее знакомыми и друзьями. А для русского за границей знакомые и друзья — это русские, побывавшие в этой же стране раньше него. Так родилась Российская Швейцария, потому что в этой стране (транзитом или навсегда) действительно побывала вся русская культура. Это императоры и революционеры, писатели и художники.
Потом Шишкин сказал:
— Я понял, что на самом деле Бунин и Достоевский и многие другие писатели — мои родственники там, я их нашел в этих чужих городах. И дома, в которых они жили, сохранились, как сохранились улицы, по которым они ходили. В результате поиска родственников получилась книга, по сути, культурно-исторический путеводитель, главы которого посвящены городам.
Издательство «Pano», ее выпустившее, занимается славистикой и выпустило эту книгу на русском языке. Видимо, выйдет и немецкий вариант — именно не перевод, а вариант, он уже готов.
Но, прежде чем говорить о «Путеводителе», надо сказать несколько слов о шишкинской прозе. Много лет назад он придумал такую метафору писательства, как коллекционирование градусников. Коллекционера градусников, говорил он, может понять только такой же коллекционер. Причем именно тот, у кого в коллекции не хватает какого-то экземпляра. Метафора эта росла, ширилась и проза, ставшая известной, его, Шишкина, проза следовала метафоре.
Эта проза никому не навязывалась, потому что страсти, бушующие в душе коллекционера, бесмыссленно навязывать другому. Говорили о трудности чтения его романов, между тем для огромного числа коллекционеров строй его письменной речи, сбивчивое многоголосие были завораживающими, будто чужие градусники, искрящиеся стеклами и ртутью в трубочках.
То, что он получил Букеровскую премию, только подлило масла в огонь. Хотя так как-то и не было упомянуто, что его романы — ненавязчивое, но литературное явление. Указатель человеческой температуры, внутренне страстные, но не учительские (хотя сам Шишкин и побывал в учителях).
Тогда, после премии, я и подарил ему маленький градусник с немецкими надписями на шкале, в черном футляре, похожем на скрипичный.
— Ты делаешь то, чего я старательно хочу избежать, — как-то сказал он мне. — Ты хочешь рассказать время.
Говоря об изображении истории в литературе, я могу привести две причины наших трудностей, одна из которых уже отпала — это цензурные соображения. Не потому, что я уехал, а потому, что они исчезли сами.
Вторая причина, которая актуальна всегда, — это сам текст. Ты должен придумать какую-то вселенную и вот вспоминаешь о другой, уже готовой, и помещаешь героев туда. То же самое и я хочу сделать сейчас, но кому-то нужно придумать гипотетическую Россию, чтобы с ее помощью лучше рассмотреть Россию сегодняшнюю, а мне история нужна не для того, чтобы войти в Россию, а для того, чтобы избавиться от нее. Я хочу написать роман, в котором от начала до конца, от жизни до смерти герои будут переживать человеческие проблемы, а не те, которые ставит перед ними политика. Роман о людях, которые мучаются по другим причинам, не по тем, что мучают людей сейчас в этой стране. Для этого мне нужно поместить их не в России, но одновременно и в России, ведь герои русские, говорят на русском языке, поэтому я придумываю ту страну, в которой все, что есть нечеловеческого, исчезло.
Торопиться не надо, — говорил он, — никто не может меня опередить. Никто не может написать за меня мой роман. Вот мы с тобой все равно не можем написать один и тот же текст.
И он написал путеводитель, читающийся, как роман. Не учительский, не менторский с известной интонацией: «Посмотрите направо, посмотрите налево», а книгу про две исторические культуры. Причем — обе неизвестны русскому читателю. Одна, швейцарская, неизвестна нам потому, что замещена упомянутыми мифами о Ленине, Штирлице и швейцарских банках.
А другая нам тоже неизвестна. Теперь в Швейцарии нет русских колоний, которые были в ней в начале века. Даже белоэмигрантов в Швейцарии было всего три тысячи — по сравнению с 250 000 в Германии. Это Германия тогда и теперь наводнена русскими писателями. Именно поэтому про Германию мы знаем больше.
