Чтобы продемонстрировать Лавалю серьезность советских намерений, его пригласили посетить военный аэродром под Москвой, где он наблюдал полеты военных самолетов и учения парашютных войск56. Не успел Лаваль приехать в Париж, как советский военный атташе Венцов проинформировал французский генеральный штаб, что штаб РККА «готов вступить в отношения с французским генштабом»57. Последний занял выжидательную позицию, поскольку начальник французского генштаба генерал М. Гамелен считал, что в настоящий момент пока еще рано говорить о каких-либо конкретных аспектах франко-русского военного сотрудничества58. В июне советский посол во Франции В. П. Потемкин вновь напомнил военному министру Фабри о желании Советского Союза заключить военную конвенцию.
С целью продемонстрировать реальные возможности Красной Армии и ее успехи в деле модернизации военные делегации Франции, Чехословакии и Италии были приглашены на большие осенние маневры войск Киевского военного округа, проходившие с 12 по 17 сентября 1935 года. Руководил учениями командующий округом И. Э. Якир. Маневры были организованы с большим размахом. Наряду с использованием стрелковых и кавалерийских соединений широко применялись механизированные и танковые войска и, что особенно поразило иностранных гостей, массовый воздушный десант. Гвоздем программы была отработка теории глубокой наступательной операции.
Маневры были отсняты на кинопленку, и фильм о них демонстрировался в советских посольствах ряда европейских стран членам правительств и представителям генштабов. Генерал Луазо, возглавлявший французскую делегацию на киевских маневрах, по возвращении представил доклад, в котором дал высокую оценку достижениям Красной Армии. «Это поможет ей, — писал он в заключении, — удержаться на Восточном фронте в такой критический момент, как начало конфликта, столь важного для сил, оказывающих сопротивление на Западе»1. Доклад Луазо, однако, не встретил понимания у руководителей французского генерального штаба, а сам генерал получил выговор за неумеренные похвалы в адрес Красной Армии. Видимо, французский генштаб еще не созрел для объективных оценок и тесного военного сотрудничества с Советским Союзом. В результате французская сторона, не без влияния Англии, не решилась подписать военную конвенцию с СССР.
Подписание советско-французского договора о взаимной помощи было, бесспорно, крупным достижением советской внешней политики. Однако собственно военное его значение нельзя было переоценивать. Литвинов вынужден был констатировать, что «не следует возлагать на пакт серьезных надежд в смысле действительной военной помощи в случае войны... Пакт для нас имеет преимущественно политическое значение, уменьшая шансы войны как со стороны Германии, так и со стороны и Польши, и Японии»59.
Вслед за советско-французским договором 16 мая был заключен договор о взаимной помощи между СССР и Чехословакией. По настоянию президента Чехословакии Э. Бенеша в текст его была включена оговорка: обязательства СССР и Чехословакии об оказании взаимной помощи будут действовать лишь в том случае, если помощь Чехословакии и Советскому Союзу в случае агрессии против них будет оказана Францией60. Это отражало настроение чехословацких правящих кругов, опасавшихся «советизации» страны в случае вступления в нее войск РККА без французских сил.
Военные руководители Чехословакии отнеслись к сотрудничеству с РККА без особых политических предубеждений. Они сразу же поставили вопросы взаимодействия с Красной Армией в случае нападения агрессора на их страну на практическую основу. Начальник Генерального штаба РККА А. И. Егоров, посетивший Чехословакию летом 1936 года, докладывал 7 июля наркому обороны Ворошилову об этом следующее: «Надо отметить особый интерес, проявляемый чехами к нашей авиации, что видно из заявления Крейчи (министр обороны Чехословакии. — Прим, авт.), который сказал, что если на пропуск через Румынию частей Красной Армии надо добиваться согласия румын, то для авиации этого не потребуется. Она воздушным путем прилетит прямо на нашу территорию. По его словам, они подготовили уже аэродромы для приема наших 18 эскадрилий и дополнительно подготавливают еще на 16 эскадрилий»61.
Далее Егоров изложил основные положения чехословацкой концепции возможного будущего конфликта.
1. Франция после занятия немцами Рейнской зоны поставлена в стратегическом отношении в крайне тяжелые условия. Поэтому, по мнению чехов, нельзя исключать возможность того, что с приходом к власти соответствующего кабинета французы не сговорятся с немцами.
2. Наиболее реальной силой, могущей спасти страну, чехи считают Красную Армию, для прохода которой на территорию Чехословакии планируется осуществить ряд мероприятий: организовать круговую оборону, способную сдержать натиск немцев и поляков, а на румынском участке оставить «открытые ворота» для пропуска войск Красной Армии и собственной эвакуации в случае неблагоприятного развития событий.
3. Предполагается, что позиция Польши вначале будет неясной. В целях обеспечения безопасности польский участок границы будет прикрыт укреплениями. Эти укрепления, а главное, проход частей Красной Армии на стыке границ между Польшей и Румынией разобщат силы этих двух стран и заставят Польшу в кратчайший срок определить свою военную позицию.
4. Считается, что в 1937 году и, пожалуй, даже в 1938 году Германия еще не будет готова для большой войны, поэтому чехословацкая армия успеет вооружиться. «Несмотря на мои замечания, — продолжает Егоров, — что для этого должны быть веские основания, подкрепленные реальными документами, без чего весьма опасно строить расчеты обороны, Крейчи все же придерживался такой оценки готовности германской армии»1.
Таким образом, в чехословацких правительственных и военных кругах возлагались большие надежды на военную помощь со стороны Советского Союза. Однако отношение к возможностям и условиям, при которых могла быть осуществлена помощь РККА Чехословакии в соответствии с договором, было неоднозначным и в какой-то степени даже двойственным. Красная Армия должна была прийти на помощь чехам только совместно с Францией, но, кто из союзников ЧСР должен был (или имел право) выступить первым, оставалось до конца неясным. Не было ясности и в отношении пропуска советских войск через Польшу и Румынию.
Тем не менее договоры, заключенные Советским Союзом с Францией и Чехословакией, стали крупным вкладом в строительство системы коллективной безопасности в Европе, предупреждением Гитлеру об опасности его реваншистских замыслов. Однако эти доводы вызвали большое беспокойство у влиятельных элит в Британии и Франции. Гитлеровский фашизм продолжал казаться им менее опасным, чем сталинский социализм. Окрыленные нерешительностью западных держав на конференции в Стрезе, явным попустительством Англии, нацисты еще наглее заговорили о своих территориальных притязаниях. К тому же британское правительство, сила и влияние которого могли бы пресечь притязания фашистов, пошло на дальнейшие уступки Гитлеру.
18 июня 1935 года было подписано англо-германское военно-морское соглашение, по которому Третий рейх брал обязательство «ограничить» тоннаж своего военно-морского флота 35% флота Британского содружества наций, по подводным лодкам — 45%, а «в особом случае» Германия получала право на паритет и по этому классу судов1. В действительности соглашение означало не ограничение германского военно-морского флота, а увеличение по меньшей мере в четыре раза по сравнению с уровнем, имевшимся к тому моменту. Гитлер, по словам Риббентропа, отреагировал на подписание соглашения восторженной фразой: «Это самый прекрасный день в моей жизни»62.
Несмотря на наметившееся сближение с Францией, Советское правительство еще надеялось сохранить лояльные отношения с Третьим рейхом, по возможности ограничивая его экспансионистские устремления. Были расчеты и на то, что гитлеровский режим просуществует недолго. Советский полпред в Берлине Я. 3. Суриц писал в ноябре 1934 года: «Проводя нашу политическую и тактическую линию в отношении Германии, мы не должны терять из виду тот факт, что существующий режим не может длиться вечно и что миллионы и миллионы немцев, которые далеки от поддержки политики нынешнего правительства, остаются пламенными патриотами. Поэтому было бы глубокой ошибкой забывать об этих миллионах, когда дело идет о наших словах и делах» (в отношении Германии. — Прим. авт.)63.
Надежды на позитивную политику Гитлера по отношению к СССР или на неустойчивость режима не оправдались. В марте следующего года Германия объявила широкую программу вооружений, а после подписания советско-французского и советско-чехословацкого договоров она развернула антисоветскую пропагандистскую кампанию. В этой ситуации Наркоминдел СССР сделал попытку оказать воздействие на правительство рейха через влиятельные военные, промышленные и банковские круги, не разделявшие политику Гитлера. Летом и осенью 1935 года советский торгпред в Берлине Д. Канделаки провел серию переговоров с министром экономики Германии Я. Шахтом, с симпатией относившимся к немецким оппозиционным кругам, об активизации германо-советской торговли64. В октябре Тухачевский бросил пробный шар относительно возможных перспектив взаимного сотрудничества германскому военному атташе в Москве: «Если бы Германия и Советский Союз продолжали поддерживать такие же дружественные отношения, какие они когда-то имели, они были бы в состоянии диктовать условия миру, всему земному шару»65. Дальше больше. На приеме в честь годовщины Октябрьской революции Литвинов предложил тост германскому послу в СССР Ф. Шуленбургу: «Я пью за возобновление нашей дружбы»66. В конце ноября полпред СССР в Берлине Суриц получил инструкции «активизировать контакты с немцами». Однако кампания результатов не принесла. Как докладывал в Москву Суриц, германский министр иностранных дел дал понять, что «на ближайший период наши отношения нужно замкнуть в рамки узкоэкономического порядка»67.
