В.В. Набоков не без доли иронии вспоминал о беженских паспортных проблемах:
Оглядываясь на эти годы вольного зарубежья, я вижу себя и тысячи других русских людей ведущими несколько странную, но не лишенную приятности жизнь в вещественной нищете и духовной неге, среди не играющих ровно никакой роли призрачных иностранцев, в чьих городах нам, изгнанникам, доводилось физически существовать… Наша безнадежная физическая зависимость от того или другого государства становилась особенно очевидной, когда надо было продлевать визу, какую-нибудь шутовскую карт д’идантите, ибо тогда немедленно жадный бюрократический ад норовил засосать просителя, и он изнывал и чах, пока пухли его досье на полках у всяких консулов и полицейских чиновников. Бледно-зеленый несчастный нансенский <так!> паспорт был хуже волчьего билета; переезд из одной страны в другую был сопряжен с фантастическими затруднениями и задержками. Английские, немецкие, французские власти где-то, в мутной глубине своих гланд, хранили интересную идейку, что, как бы дескать плоха ни была исходная страна (в данном случае, советская Россия), всякий беглец из своей страны должен априори считаться презренным и подозрительным, ибо он существует вне какой-либо национальной администрации. Не все русские эмигранты, конечно, кротко соглашались быть изгоями и привидениями145.
По отношению к беженцам – восточноевропейским евреям власть проводила двойственную политику. С одной стороны, декларировался принцип гуманности (немецкие власти брали под защиту евреев, которые, будучи высланными на родину, стали бы жертвами погромов146 – такое отношение декларировалось в Указе о восточноевропейских евреях от 1 ноября 1919 года, о котором речь пойдет ниже); с другой стороны, численность беженцев и их «заметность» в общественной жизни государство старалось снизить. Еще в 1918 году правительство запретило въезд в Германию еврейским сезонным рабочим147. Еврейские беженцы тем не менее имели небольшое преимущество перед остальными благодаря деятельности Бюро попечительства о рабочих (Arbeiterfürsorgeamt) – еврейской организации, сотрудничавшей с МВД Германии. Бюро попечительства о рабочих было уполномочено выдавать удостоверения личности своим подопечным и представлять в МВД ходатайства за тех или иных мигрантов148.
Двойственным было и отношение властей к трудоустройству евреев-беженцев. В целом для большинства из них, как для бесподданных, попытки трудоустройства неизбежно становились попытками преодоления юридических препятствий. В статье 1927 года «Социальная проблема беженства» А.А. Гольденвейзер так описывает эти препятствия:
Самое тяжелое правоограничение для беженцев касается их права на труд. И в этом отношении бесподданные приравнены к иностранцам. А по существующим в Германии правилам, иностранец, приехавший в страну после 1913 г., не может наниматься на сельскохозяйственные работы; приехавший после 1919 г. – не допускается также к работе на фабриках. Случаи освобождения от этого запрета крайне редки. Так как почти все русские беженцы выехали в Германию после 1919 года, то для них всех, за ничтожными исключениями, закрыт доступ к земледельческому и промышленному труду. Вся жизнь русской беженской колонии в Германии проходит под знаком этой невозможности заняться продуктивным трудом149.
Итак, в области трудоустройства германские власти установили временной ценз. Эту меру следует, несомненно, рассматривать как попытку ослабить конкуренцию, которую иностранцы представляли для немецких работников. Напомним, что в 1914 году иностранные подданные, проживавшие на территории Германии, были интернированы; большинство послевоенных трудовых мигрантов приехало в страну уже после 1919 года.
2 февраля 1926 года был принят указ, согласно которому иностранные рабочие могли быть трудоустроены только в том случае, если у работодателя было специальное разрешение на трудоустройство (Befreiungsschein), причем право получить это разрешение и претендовать на рабочее место давали документы, подтверждающие, что их обладатель находился в Германии с 1921 года. Этот ценз тоже иногда оказывался непреодолимой преградой, поскольку у большинства трудовых мигрантов (многие из которых не регистрировались в полиции и не получали отметки в паспорте от тех или иных местных властей) не было документов, которые могли бы удостоверить длительность их пребывания в Германии150.
Определенное облегчение в положении мигрантов наступило в 1927 году, когда они получили некоторые социальные гарантии. А.А. Гольденвейзер писал об этом по горячим следам в статье «Социальная проблема беженства»: «Государственные меры социальной помощи и призрения в большинстве также не распространяются на бесподданных. Лишь недавно в этом вопросе пробита брешь: по распоряжению министра труда от 17-го февраля 1927 года бесподданные не в пример другим иностранцам, будут получать пособия по безработности»151. В действительности речь шла о двух видах пособий: о пособии по безработице и о пособии, выделяемом для поддержания прожиточного минимума (Krisenunterstützung)152.
Несколько более привилегированным был статус военнопленных. Их положение определялось декретом МВД IV b 3412 от 15 августа 1922 года153: по соглашению с Советской Россией отправка военнопленных на родину без их собственного согласия не производилась, и даже правонарушения, совершенные ими на территории Германии, не могли служить основанием для высылки154. Однако проблемы, связанные с документами, касались и их: принудительная высылка была допустима, если у военнопленного после 15 сентября 1922 года не было при себе бумаг, подтверждающих его статус155.
Положение еврейских эмигрантов на общем фоне было более благоприятным, чем положение мигрантов в целом. Эта привилегия была законодательно подкреплена Указом о восточноевропейских евреях от 1 ноября 1919 года (VI b 2719)156. Указ был издан В. Хайне, тогдашним министром внутренних дел от социал-демократической партии, либерально настроенным по отношению к еврейским беженцам. В указе описывается тяжелое положение мигрантов, опасности, которые угрожают им на родине. Указ оправдывает, с одной стороны, присутствие евреев в Германии, с другой стороны, обосновывает необходимость принятия мер по ограничению притока восточноевропейских евреев (в частности, закрытия границы). Масштабная высылка мигрантов представляется Хайне невозможной: во-первых, она противоречит принципам гуманности, во-вторых, она неосуществима из-за политических препятствий (он утверждал, что восточноевропейские страны не дадут беженцам разрешения на въезд на свою территорию).
Исходя из этих соображений, власти формулируют принцип отношения к восточноевропейским евреям в Германии – Duldung, т.е. терпение. Указ предусматривает различные основания для высылки мигрантов из страны, однако в целом евреям разрешается жить и работать в Германии. Их трудоустройство противоречит интересам большинства немецких рабочих, о чем прямо сказано в тексте указа: «Скорое трудоустройство безработных восточноевропейских евреев, в котором заинтересованы все, осложняется тем, что, согласно существующим предписаниям, для этого требуется разрешение Рейхспрезидента, для устройства на работу в сельском хозяйстве – разрешение Ландрата. Введение этих разрешений преследует простую цель: предотвратить безработицу среди немецких рабочих, которая усугубляется вследствие трудоустройства иностранцев»157. Тем не менее оно представляется желательным, и для достижения этой цели Министерство внутренних дел развивает сотрудничество с еврейскими организациями (прежде всего с тем же Бюро попечительства о рабочих).
Положения этого указа кажутся достаточно странными, особенно на фоне общей ситуации в Германии. По мнению С. Ашхайма, составители указа рассчитывали, что евреи-мигранты покинут страну, как только это станет возможным158. Таким образом, предполагалось, что меры, облегчающие пребывание евреев в Германии, будут действовать в течение ограниченного времени (хотя никакие конкретные сроки не оговаривались). Однако едва ли можно было рассчитывать, что принятие закона, благоприятствующего нормальному существованию евреев в стране, подтолкнет их к отъезду; скорее наоборот, оно способствовало бы все большему притоку восточноевропейских евреев в страну. Можно было бы объяснить содержание закона давлением еврейских организаций: С. Ашхайм указывает, что Бюро попечительства о рабочих «имело приоритет в поисках работы для нетрудоустроенных мигрантов. Это спасало их от высылки, которой требует закон для [безработных]»159, однако едва ли они были настолько влиятельны, чтобы лоббировать принятие настолько непопулярного среди населения указа.
