Итак, это правда момента, а потом? Если решаться на долгую и серьезную жизнь в искусстве? Разве довольно будет честного крика? О, нет.
А ведь нашему самодеятельному року сейчас предлагают, казалось бы, дорогу в будущее. Казалось бы, его не от чего и не от кого защищать – какое там, все сами рвутся. Ассимилировать самодеятельное рок-движение, «укротить строптивых»…
Как было бы, в самом деле, здорово: соединить «систему» – с комсомольской организацией, группу «Спасение» – с Обществом охраны памятников, рок-клуб – с Союзом композиторов. Свести то, что жизнь развела в разные стороны, вместо того, чтобы раз и навсегда уничтожить причины, по которым жизнь наша и искусство наше разделились на «формальное» и «неформальное». Последствия этого деления – часто весьма драматические – будем расхлебывать, ничего не поделаешь, но хорошо бы в будущем быть избавленными от неминуемого дублирования «неформальным» – «формального».
Что люди носят и что читают, какую музыку слушают и какие песни поют, о чем думают и о чем говорят за вечерним чаем – это есть прямой результат воздействия культуры или ее отсутствия, этого не запретишь и не разрешишь. Борьба с жизнью ничего не дает, кроме обоюдного изнурения. Но и стоять перед нею в полной растерянности не годится. Думать надо, думать! Необходимо понять, что поощрять сплошь мило-безобидное – значит остаться вовсе без истории, с одной географией.
Однако начавшийся процесс социализации «неформального» заставляет вспомнить фразу Щедрина: «…все титулярные советники – бывшие нигилисты, все нигилисты – будущие титулярные советники в их первозданном и нераскаянном виде». Вполне возможно, что иное горделиво-самодеятельное попросту превратится в посредственно-профессиональное.
А покуда из подполья самодеятельного («честного»!) рока на Большую Эстраду вполне поднялся один персонаж Борис Гребенщиков и «Аквариум». Поднялись они не постепенно, а враз. Что раньше считалось вульгарным, безвкусным, неприемлемым, вдруг, в одночасье, сделалось мило, своеобразно, приемлемо. Три года назад слово «поэзия» применительно к Гребенщикову можно было употреблять разве что в кавычках – ныне он объявляется возможным духовным лидером поколения. «Что-то не так, – с легкой тревогой и легким пижонством поет Гребенщиков – мы взяты в телевизор, мы – пристойная вещь, нас можно ставить там, нас можно ставить здесь – что-то не так!»
Бедный Гребенщиков. Теперь его защищают от славы, как чуть раньше защищали от непризнания. Оказывается, как сказал в прошлом выпуске дискуссионного клуба Александр Житинский, во всем виновата шумиха, поднятая вокруг Гребенщикова нашим доморощенным «шоу-бизнесом». А сам Гребенщиков ни при чем. Не иначе как интервью он дает под ружьем, а выступать в «Октябрьский» идет под конвоем… Да полно. На то и медные трубы, чтобы искушать артиста, – а сам он что, пешка? игрушка? И какой там у нас шоу-бизнес, просто всем нужно хоть чем-то привлечь читателя-зрителя, побыстрее завоевать молодежный интерес. Нет, дело не в шумихе, не в успехе – для артиста чем больше успеха, тем лучше, – а в той ноте фальши, что сильно звучит в творчестве Гребенщикова.
Не отказываясь вовсе от интонации «честного крика», принятой в рок-клубе за «хороший тон», Гребенщиков для широкой аудитории вполне соответствует стандартам эстрады.
Я ничуть не отрицаю его творчества – для отечественною рока он есть и будет той несомненной величиной, которой восхищаются или возмущаются, превозносят или ниспровергают, но не заметить ее нельзя. Однако отчего, отчего же Гребенщиков оказался так близок тому, что ниспровергал? Почему от его «любовь – это все, что мы есть» до «миллиона алых роз» получилось расстояние в ма-аленький шажок? Как реальное жизненное противостояние обернулось очередной разновидностью искусственной красивости? Грустная история…
После того как «Аквариум» забрали на Большую Эстраду, что-то заскрипело в шкале неформальных ценностей самодеятельного рока, и на видное место выдвинулась группа, еще не обласканная «Маяком» и «Утренней почтой». Эта группа, справедливо слывущая одной из самых шумных и яростных, блистающая полным отсутствием любовной лирики, почему-то носит милое женское имя – «Алиса». В рок-группе «Алиса» (П. Самойлов, М. Нефедов, П. Кондратенко, А. Шаталин), активно выступающей в данном составе лишь в нынешнем сезоне, нет, конечно, той слаженности, что есть в многолетнем содружестве «Аквариума». Она принципиально недемократична – все здесь работает на единый сценический образ «героя нашего времени», Константина Кинчева.
Еще до того, как Юрис Подниекс задал обществу свой знаменитый риторический вопрос («легко ли быть молодым?»), Кинчев был ответом на него.
Позволю себе такой образ: по весне у нас в новостройках асфальт идет буграми, и когда дикая сила разрывает его, на свет появляется зеленое, упрямое, колючее растение, злое от мук своего рождения, в огромной и яростной жажде жить здесь, сейчас, под этим солнцем. Таков Кинчев.
Идти в жизнь сейчас, немедленно, в полную силу, «менять имена», «принимать бой» буквально приказывает он своему поколению, характеристику коему, кстати, дал весьма невеселую (в песне «Мое поколение»). «Какой изумительный праздник, но там явно не хватает нас!» Каждая песня значит не только то, что значит, – многoe встает за ними, заряженными «горечью и злостью», но и счастьем цельной жизни.
Это – театр одного актера. Актерское существование Кинчева измеряется секундами; разыгрывая свои песни, он заражает публику не «энергией вообще», а тем, как ярко и разнообразно, в смене состояний и настроений, проживает для нее свои сценические мгновения.
У него многое остро, дерзко, с огромной и нерасчетливой любовью к публике, с желанием из разрозненных, замкнувшихся людей создать нечто целое, общее, единое – «Мы вместе!» Ведь можно и должно жить, а не томиться в тоске по лучшей жизни. И никакая это не особенная «молодежная культура» – от многих строчек его песен (хотя бы от «быть живым – мое ремесло, это дерзость, но это в крови»), от всего сценического образа в целом, а иногда и от музыки я могу протянуть сколько угодно культурных ассоциаций.
Для существующих форм эстрады, нацеленных на развлечение, Кинчев слишком серьезен. Восклицать: «Мне нужен воздух!» (на мой взгляд, этот настойчивый и пронзительный крик из песни «Воздух» – едва ли не самое убедительное, что выработало самодеятельное рок-движение) под великолепно-холодные улыбки Тамары Максимовой? Нелепо. А ведь подобные ему «слишком серьезные» артисты были до него и появятся еще – и что, вновь начнется странное противостояние?
Но Кинчев слишком серьезен и для той части публики, что жаждет от рока удовольствия любой ценой. На последнем рок-фестивале, что был в начале июня, «Алиса», вместо того чтобы вбить в головы публики несколько ритмических гвоздей на актуальные темы, представила довольно изысканную программу, построенную на смене настроений. И что же? Многие не приняли эту, непривычную «Алису».
Когда вижу Кинчева, над образом которого не трудился никто, кроме него самого, то к чувству некоторой гордости примешивается и горечь. В очередном давно не ремонтировавшемся доме культуры надрывается он среди безжалостного самоутверждения гитар, в окружении толпы, исполняющей первобытный ритуал «племя приветствует вождя»… А вложи кто-нибудь (но кто?) в это явление сколько-нибудь труда, денег и терпения, и мы бы еще поборолись, господа.
В нашем самодеятельном роке достаточно безобразия, да еще претенциозного. Покуда же внимание различных организаций к самодеятельным рок-музыкантам оборачивается чаще всего неумелой да и не выгодной их эксплуатацией. В том виде, в каком они есть. А это – на момент. Это – торговля сырьем.
Да, многие группы ленинградского рок-клуба неплохо смотрятся на эстрадах вполне обширных и на ТВ. Народ там подобрался, как правило, вдохновенный, изобретательный – как не посмеяться, к примеру, от души тому, что предлагают в своем творчестве шутники, забавники, юмористы самодеятельного рока «АВИА», «Аукцион». Но в процессе легализации «дикорастущего рока» сегодня больше интереса к некогда сомнительному плодy, чем настоящей заботы о способных людях.
Свою эмоционально-идейную задачу – некоторое раскрепощение умов – наше самодеятельное движение выполнило, и не без успеха. Теперь у него есть выбор между будущим и его отсутствием. Теперь то, что было слито, спаяно, наверное, станет разделяться… Говорят, что «Битлз» и «Роллинг стоунз» поначалу нотной грамоты не знали. Так это – поначалу…
Кстати сказать, в нашем «музыкальном авангарде» есть человек, последовательно и остроумно ставящий рок «на место», – Cepгей Курехин. Композитор и пианист, он мог бы, наверное, неплохо провести время в джазовых импровизациях, но тогда он был бы не Курехин, а, скажем, Леонид Чижик. С легкостью ориентируясь в музыкальных языках всех времен и народов, Курехин в композициях для ансамбля «Популярная механика» и року отводит место как одному из языков.
