— Уверен, — сказал Тернер, — что ты был жизнью и душой этого пира.
Когда в день Всех Святых Росс вернулся с кладбища Пер-Лашез, Уайльд спросил, выбрал ли он там место для него, и начал сочинять себе эпитафию.
— Робби, — улыбнулся он, — мне бы надо иметь большую гробницу из порфира, чтобы и ты там когда-нибудь почил. А как зазвучит труба Страшного суда, я перевернусь и шепну тебе на ухо: притворимся, Робби, будто мы не слышим.
Вдруг он помрачнел, стал жаловаться, что оставляет после себя долги, просил Росса уплатить хозяину отеля.
— Я умираю, как жил: не по средствам.
…Появилась надежда на выздоровление. Во всяком случае, пока что опасений не было. Росс собирался отвезти свою мать в Ниццу. Когда он пришел проститься, Оскар попросил Тернера и сиделку оставить их одних.
— Не уезжай, Робби, — умолял он, всхлипывая. — Ты не знаешь, как я болен. Я чувствую в себе смерть. Если уедешь, я больше никогда тебя не увижу.
Росс счел это нервным возбуждением, успокоил его как мог и оставил на попечении Тернера.
Две следующие недели все шло к лучшему. Внезапно 26 ноября Оскар лег в постель, жалуясь на большую слабость, — казалось, ему трудно говорить. Он был раздражен, бранил сиделку, прислугу, Тернера такими словами, каких никто никогда от него не слышал. Есть ничего не хотел, потом начал бредить то по-английски, то по-французски, пытался встать, вырывался, пришлось его уложить силой. Д-р Такер созвал консилиум. На вопрос Тернера он ответил почти резко, чтобы скрыть собственное волнение:
— Meningitis gummosa.[89]
…Росс не сразу поверил телеграммам Тернера. Когда же наконец приехал, лицо Уайльда было иссиня-бледным, дышал он тяжело, говорить не мог и только следил глазами за входящими. На вопрос Росса, слышит ли он его, понимает ли, Уайльд приподнял руку.
Росс привел священника. Случай был трудный, получить разрешение епископа уже не было времени, пришлось удовольствоваться свидетельством Росса, который принес клятву, что Уайльд уже много лет имел намерение принять католичество.
Отец Картберт Данн из ордена английских пассионистов еще колебался. Засунув руки в рукава рясы, он всматривался в движения пальцев, которыми больной отвечал на вопросы присутствующих. «Si es capax, si es dignus»,[90] — перебирал он в уме формулы условного отпущения. А на него смотрели расширенные, но спокойные глаза. Они скользнули по паллию, по фиолетовой епитрахили, вдоль рясы, до ног в сандалиях, монах не увидел в них ни тревоги, ни сопротивления, он принял безмолвный этот взгляд за согласие, щедро наполнил его знанием веры, раскаянием — всем, что нужно, дабы войти в лоно вселенской церкви.
…Вынув из подсвечника свечу, отец Дан вложил ее в руку Уайльда. Дрожавшие пальцы не могли ее удержать, несколько капель воска упало на одеяло… Священник прочитал символ веры, согласно булле Пия IV, а Росс, стоя на коленях, держал руку Оскара на Евангелии. Закончив, отец Данн с минуту прислушивался, точно ожидая ответа. Росс, не сводя глаз с друга, сказал:
— Так да поможет мне Бог.
— Misereatur tui omnipotens Deus, et dimissis pecatis tuis perducat te ad vitam aeternam. Amen.[91]
В глазах Оскара появилось вполне сознательное любопытство, руки соединились и пальцы переплелись как для молитвы. После чтения «Индульгенции» священник отпустил ему грехи и осенил благословляющим крестным знамением. Больной глубоко вздохнул, попробовал улыбнуться, но лицо его вдруг застыло, рот резко сомкнулся. Все отошли от кровати, пропустив к ней сиделку.
Причастие он не мог принять. Когда больной успокоился, отец Данн приложил к его губам распятие, окропил его святой водой, вселяя надежду псалма, гласящего, что станет он белее снега. Наконец, прочитав молитвы, монах открыл сосуд с миром и, погружая в него большой палец, помазал глаза, уши, ноздри, уста, ладони, ступни, дабы простились ему грехи, которые он совершал всеми пятью чувствами. После чего, шепча молитву, отер пальцы о вату, бросил ее в огонь камина и омыл руки в воде…
После ухода священника снова наступила тишина, наполненная мелкими, осторожными шорохами. Оскар собрал остаток сознания под прикрытые веки.
Когда же опять открыл глаза, началось медленное отплытие от берега. Оклеенные желтыми обоями стены отдалялись, будто палевая земля, мебель и люди становились все меньше, застилались туманом. Вдруг в глазах у него помутилось, будто закачался под ним корабль, от смертного холода побежала дрожь, и в последний миг самосознания он почувствовал себя в чьих-то объятиях, которые подымали его вверх, несли.
Наняли вторую сиделку, потому что одна не могла справиться. Росс и Тернер провели ночь в Эльзасском отеле, на верхнем этаже, их несколько раз вызывали, опасаясь, что наступает смерть. К утру больной начал хрипеть. Глаза не реагировали на свет. Изо рта текли кровь и пена. Около полудня хрипение усилилось, оно напоминало скрип ржавого ворота. Росс взял Уайльда за руку и почувствовал, что пульс слабеет. Внезапно дыхание стихло, грудь поднялась в глубоком вздохе, и тело распрямилось — Уайльд скончался. Было два часа без десяти минут, 30 ноября 1900 года.»
Похоронен Оскар Уйальд на парижском кладбище Пер-Лашез. Постамент памятника на его могиле (летящий сфинкс) исписан признаниями в любви поклонников из разных стран мира. Некоторые из них кладут под камешки и банки с цветами свои стихи.
УИЛЛИС УИЛЬЯМ (1893–1968) — американский путешественник.
Уиллис уже в пожилом возрасте совершил несколько знаменитых плаваний: дважды, в 1954 г. и в 1963 г., он в одиночку переплыл на плоту Тихий океан. В возрасте 73 лет он предпринял попытку переплыть Атлантический океан на мини-судне длиною в 4 метра, но после двухмесячного плавания был подобран в море тяжело больным. Через год он повторил попытку, пройдя на этот раз две трети расстояния. Находившегося в почти бессознательном состоянии Уиллиса подобрало рыболовное судно. 1 июня 1968 г. Уиллис вышел в свое последнее плавание — и опять на яхте «Малышка». А 18 сентября «Малышка» была обнаружена в 400 милях к западу от берегов Ирландии — без хозяина. У суденышка была сломана мачта, ящик с сигнальными ракетами пуст. Последнее определение места в судовом журнале датировано 20 июля. Там же другая запись:
«Мое судно попало в шторм. Потеряно почти все продовольствие. Нет ни пищи, ни сигнальных ракет».
И еще на борту среди уцелевших вещей была обнаружена записка, которую Уиллис намеревался передать на первый встречный корабль:
«По прибытии в ближайший порт, будьте добры, послать известие обо мне моей жене. Сообщите, где я находился в день нашей встречи, и скажите ей, что я совершенно здоров и полон оптимизма».
УРИЦКИЙ Моисей Соломонович (1873–1918) — председатель Петроградской ЧК. Руководитель узаконенного террористического ведомства, он сам пал от руки террориста. Знаменательно, что покушение на Урицкого произошло в один день с покушением на Ленина.
Утром 30 августа на Дворцовой площади Петрограда появился велосипедист. Это был молодой человек в клетчатом кепи, бриджах и щегольских желтых крагах… Он небрежно поставил велосипед у стены и уверенно вошел в дом № 5, где помещалась Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Начинался рабочий день, и на молодого человека никто не обратил внимания. Он преспокойно уселся в кресло и уткнулся в газету.
Около десяти часов у дома № 5 остановился автомобиль М.С.Урицкого. Председатель Петроградской ЧК вошел в подъезд, пересек вестибюль и, кивнув швейцару, направился к лифту. Здесь его догнал «велосипедист» и несколько раз выстрелил в упор. Смертельно раненный в голову, Урицкий упал и скончался на месте. Стрелял в Урицкого студент, член партии народных социалистов Леонид Канегиссер, он мстил за товарища, расстрелянного Петроградской ЧК без всякого юридического обоснования. После покушения Канегиссер пытался скрыться, но был пойман и расстрелян.
Смерть Урицкого и покушение на Ленина стали для большевиков поводом к развязыванию массового террора, в результате которого были казнены тысячи людей.
ФАДЕЕВ Александр Александрович (1901–1956) — советский писатель, много лет был руководителем Союза писателей СССР. По сообщению «Правды», причиной самоубийства Фадеева был алкоголизм.
«Но это была очередная неправда «Правды», — возражает литератор Ю.Кротков, — так как в литературных кругах Москвы хорошо знали, что Александр Александрович последние три месяца перед выстрелом не пил. Он был все это время совершенно трезвым, что вызывало общее удивление, и покончил с жизнью в состоянии ясного рассудка. Более того, известно, что Фадеев долго и тщательно готовился к этому решающему акту. Известно, что он ездил по памятным местам, посещал старых друзей, как бы прощаясь с тем, что ему было дорого…
