Есть два эпизода, относящиеся к дню отречения Галилея, которые иногда отмечаются в литературе, но достоверность которых представляется мне очень и очень сомнительной.
1. В «Avvisi di Roma» от 25 июня 1633 года Антонио Баделли сообщал, будто «они [судьи трибунала] сожгли (gli abbruciorono in faccia) перед ним [Галилеем] его книгу, в которой он учил о движении Земли»1353. Сообщение Баделли, человека, как бы это помягче сказать, не всегда утруждавшего себя проверкой слухов, которые он выдавал за правду, не подтверждается никакими иными свидетельствами (в частности, сообщениями Никколини, который вряд ли упустил бы такую деталь).
2. Галилей, прочитав предварительно текст отречения, попросил якобы убрать из него два утверждения – о том, что он не был хорошим католиком, и о том, что он получил Imprimatur хитростью и обманом. Его просьба была трибуналом удовлетворена.
Указание на последний эпизод я нашел в монографии Джерома Лэнгфорда1354, но никаких ссылок на источники (даже вторичные) автор не приводит. Между тем в сообщениях современников об отречении Галилея мне не удалось найти никаких упоминаний об этом факте, да и психологически эта история представляется сомнительной.
Ну а то, что, подписав отречение, Галилей якобы произнес знаменитую фразу: «Eppur si muove (А все-таки она движется!)», – не более чем глупая и пошлая выдумка, относящаяся ко времени проживания Галилея в Сиене (после окончания процесса) и исходившая из окружения сиенского архиепископа (см. далее). Перед судьями сидел разбитый болезнями, полуслепой, морально сломленный старик, прошедший унизительную процедуру отречения1355, страдавший от сознания глубокой несправедливости, проявленной по отношению к нему, не представлявший в тот момент, где ему доведется провести не только остаток жизни, но даже ближайшую ночь. В такой ситуации ему было не до красивых жестов, рассчитанных на далеких потомков и «суд истории».
Поэтому к многочисленным живописным полотнам, на которых изображен Галилей, либо гордо стоящий перед судьями трибунала [рис. 2.21], либо готовый, отвернувшись от Библии, произнести «Eppur si muove» [рис. 2.22], следует относиться только как к произведениям искусства, историческая достоверность которых весьма относительна. Реальный, а не мифический Галилей, узнав в марте 1641 года от тосканского агента в Венеции Франческо Ринуччини, что Джованни Пьерони якобы обнаружил звездный параллакс и это служит «убедительным аргументом в пользу системы Коперника», написал: «Ложность системы Коперника не должна ставиться под сомнение никем, и особенно нами, католиками (La falsità del sistema Copernicano non deve essere in conto alcuno messa in dubbio, e massime da noi Cattolici)» – и сослался на «неоспоримый авторитет Священного Писания» и… божественное всемогущество («onnipotenza di Iddio»)1356.
Рис. 2.21. Кристиано Банти. Галилей перед трибуналом. Флоренция. 1857. Частное собрание
Рис. 2.22. Жозеф Никола Робер-Флёри. Галилей перед инквизицией. 1847. Париж. Лувр
На следующий день после объявления приговора тюремное заключение было заменено – по выражению современника, «из дружеских чувств к великому герцогу (in grazia del G. Duca)»1357 – на домашний арест на вилле Медичи1358, куда Галилей был доставлен в карете с плотно задернутыми занавесками вечером в пятницу 24 июня. Ни Урбан VIII, ни Франческо Барберини не соглашались на полное освобождение ученого. Но находиться на вилле Медичи долго Галилей не мог. 30 июня 1633 года на собрании Конгрегации святой инквизиции (feria quinta) ему благодаря хлопотам Никколини разрешили переехать в Сиену1359, где архиепископом был давний друг ученого Асканио Пикколомини1360 [рис. 2.23]. Спустя три дня Урбан VIII позволил Галилею проживать под домашним арестом в архиепископской резиденции, а не в монастыре, как поначалу предполагалось. Никколини был уверен, что полученные разрешения являются проявлением милосердия к ученому со стороны Святейшего. Полагаю, однако, что этот жест папы был, скорее всего, рассчитан на его племянника-кардинала и великого герцога Тосканы. Но в одном Никколини был прав: могло быть гораздо хуже.
В эти дни Галилей, подавленный всем происшедшим, сказал Никколини, что запрет «Dialogo» его не беспокоит, он это предвидел. И действительно, книга, сильно вздорожавшая, распространялась и обсуждалась в Европе. Ее запрет означал, что все, кто имел экземпляр этого сочинения, должны были сдать его в местное отделение инквизиции. Но таких нашлось совсем не много. Цена на «Dialogo» за лето 1633 года выросла с половины скуди сначала до четырех, а затем до шести. В Европе многие хотели прочитать книгу, но мешало незнание итальянского языка1361. Тогда Маттиас Бернеггер, профессор Страсбургского университета, задумал издать сочинения Галилея на латинском языке. В 1633 году Элиа Диодати послал Бернеггеру экземпляр «Dialogo» для перевода. В 1635 году латинское издание книги в переводе Бернеггера вышло в свет1362, в следующем году было опубликовано «Письмо к великой герцогине Кристине Лотарингской» (параллельные тексты на итальянском и латинском языках)1363, а в начале 1638 года – «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению» (на итальянском языке со множеством опечаток)1364. Все три книги были изданы братьями Эльзевир1365. В 1661 году «Dialogo» и письмо Кристине Лотарингской были изданы в английском переводе в Лондоне Томасом Солсбери1366.
Рис. 2.23. Асканио Пикколомини. Гравюра по рис. Оттавио Леони. Париж. Национальная библиотека Франции
Когда «Discorsi» вышли в свет, Галилей был уже слепым1367. В январе 1638 года он сообщил об этом Диодати:
Небо, мир и Вселенная, которые я своими удивительными наблюдениями и ясными доказательствами расширил в сотни и тысячи раз по сравнению с тем, какими их видели мудрецы прошлых столетий, стали теперь для меня такими малыми и тесными, как пространство, занятое моим собственным телом1368.
Вернемся, однако, к событиям 1633 года. В начале июля Джери Боккинери и его друг, пизанский математик Никколо Аджунти1369, встревоженные тем, что в течение нескольких дней после обнародования приговора не получали от Галилея никаких известий, обратились к Марии Челесте с просьбой дать им ключи от шкафа с бумагами на вилле ее отца, поскольку были опасения, что инквизиция может продолжить преследования ученого и устроить в его доме обыск. Галилей, видимо, предусмотрел такую возможность. 13 июля Мария Челеста в очень лапидарных выражениях писала отцу по поводу этого визита:
Они опасались, что Вы, господин отец, находитесь в беде. Видя, как сильно они за Вас переживают, я решила, что будет правильным и необходимым предотвратить любую случайность, которая может произойти. Поэтому я дала им ключи и разрешила сделать то, что они найдут нужным1370.
К сожалению, то, что молодые люди «нашли нужным» изъять из кабинета Галилея, исчезло навсегда.
Выше я уже отмечал, что, сколь бы ни была в глазах Урбана VIII велика вина Галилея, определенную долю ответственности за публикацию «Dialogo» несли Никколо Риккарди и, возможно, Джованни Чамполи. Что касается последнего, то о его судьбе уже было сказано выше. Однако напомню, его опала и высылка из Рима не были связаны с «делом Галилея». Риккарди же удалось, как говорят итальянцы, uscirne franco (выйти сухим из воды). Это обстоятельство не ускользнуло от внимания современников. Так, Винченцо Макулано в беседе с Никколини (2 июля 1633 года) заявил, что Риккарди также следовало бы наказать «за недосмотр и безалаберность (per la sua inavvertenza e trascuraggine) при подписании книги [в печать]»1371. Однако отец Мостро сумел представить себя жертвой интриг Галилея и Чамполи.
Возможно, было также принято во внимание, что он написал полемический опус против критической оценки Паоло Сарпи Тридентского собора1372. А кроме того, Урбан VIII, по-видимому, решил, что еще одна скандальная отставка только повредит репутации Святого престола и бросит тень на него самого. В итоге порицание (да и то в исключительно мягкой форме) получил лишь флорентийский инквизитор Эджиди1373. Отец Риккарди по простоте душевной очень надеялся, что его заслуги перед Ватиканом будут должным образом оценены и он, наконец, получит кардинальскую шапку, но в июне 1639 года он, так и не став кардиналом, перешел в лучший из миров, а его место управляющего Апостольским дворцом занял Макулано. На похоронах отца Мостро падре Инхофер выступил с прочувствованной речью, сказав, что усопший был чувствителен как дитя и эрудирован как Соломон1374.
