Михаил Шишкин - Русская Швейцария

Но вернемся в Сен-Пре. После богемной жизни в центре культуры художники вдруг оказались в провинциальном одиночестве. Веревкина и Явленский снимают верхний этаж маленького домика с видом из окна на аллею, ведущую к озеру.

С ними живет служанка Веревкиной – Елена Незнакомова, будущая официальная жена Явленского, и их сын, двенадцатилетний Андрей, на людях считавшийся «племянником» художника. В своих воспоминаниях Явленский пишет: «В Сен-Пре мы прожили три года. Квартира была маленькая, и у меня не было своей комнаты, и мне принадлежало, так сказать, только окно. На моей душе из-за всех ужасных событий было так мрачно и несчастливо, что я был рад просто спокойно сидеть у окна и собирать свои чувства и мысли. У меня было немного красок, но не было мольберта. Я поехал в Лозанну, двадцать минут по железной дороге, и купил у одного фотографа маленький мольберт за четыре франка, на котором он выставлял свои фотографии. Этот маленький мольберт совершенно не был приспособлен для работы, но я писал на нем больше двадцати лет и сделал мои лучшие картины».

Своему знакомому Веркаде художник пишет о работе в Сен-Пре: «Я чувствовал, что должен найти другой язык, более духовный. Я чувствовал это в моей душе. Я сидел у окна. Перед собой я видел дорогу, несколько деревьев, и время от времени показывалась вдали гора. Я начал искать новый путь в моем искусстве. Это была огромная работа. Я понял, что должен писать не то, что я вижу, и даже не то, что я чувствую, но то, что жило во мне, в моей душе. Образно говоря, я чувствовал во мне, в моей груди орган, и его я должен был заставить звучать. И природа, которую я видел перед собой, мне только суфлировала. И это был ключ, который открывал этот орган и приводил к звучанию. В начале было очень трудно. Но потом я мог красками и формой легко найти то, что было в моей душе. Формат моих картин стал меньше, 30 × 40. Я сделал очень много картин, которые я назвал “Вариациями на тему пейзажа”. Это песни без слов».

В крошечной комнате с одним окном Явленским было написано более ста пейзажных вариаций. Одиночество первого года пребывания в Сен-Пре сменяется в 1915 году активными контактами. Летом Веревкина и Явленский едут во Фрибур, где встречаются со своим другом Паулем Клее. С сыном Андреем – тоже будущим художником – Явленский в том же году едет в Женеву, где посещает Ходлера. Знаменитый швейцарский художник в восторге от работ тринадцатилетнего Андрея и обменивает два своих рисунка на один юного русского художника.

В Сен-Пре начинается знакомство, которое приведет к кардинальному повороту в жизни художников: познакомиться с Явленским приезжает молодая – на двадцать пять лет моложе Веревкиной – Эмма Шейер, Галка.

Шейер занимает место Веревкиной в жизни Явленского – через нее устанавливается связь с богатым коллекционером Генрихом Кирххофом (Heinrich Kirchhof) из Висбадена, куда позже переедет Явленский. Она организует его выставки, занимается пропагандой его творчества сначала в Германии, потом в Америке, где Явленский вместе с Кандинским, Клее и Файнингером станут известны под именем «Голубая четверка».

В 1917 году Явленский и Веревкина, которые всё же чувствовали себя в деревне на берегу Женевского озера оторванными от культурной жизни, переселяются в переполненный эмигрантами Цюрих, в центр европейского авангарда того времени, где уже буйствовали дадаисты.

Русским, оказавшимся в местечке Обонь (Aubonne), расположенном чуть в стороне от озера, на горе, откуда открывается необыкновенный вид на Леман, будет, возможно, небезынтересно узнать, что живописный замок, венчающий городок, принадлежал некогда Жан-Баптисту Тавернье (Jean-Baptiste Tavernier), знаменитому в свое время путешественнику, жизнь которого оказалась навсегда связанной с Россией. Об этом человеке и о своем посещении Обоня пишет в своих письмах Карамзин: «Тавернье, который объездил большую часть света, – Тавернье говорил, что он, кроме одного места в Армении, нигде не находил такого прекрасного вида, как в Обоне. Сей городок лежит на скате высокой Юры, недалеко от Моржа, верстах в тридцати от Женевы; итак, взяв в руки диогенский посох, отправился я в путь, чтобы собственными глазами видеть ту картину, которою восхищался славный французский путешественник».

На сей раз ожидания Карамзина не были обмануты – он потрясен увиденными картинами: «Насыщайся, мое зрение! Я должен оставить сию землю… Для чего же, когда она столь прекрасна? Построю хижину на голубой Юре, и жизнь моя протечет, как восхитительный сон!..» Для восхитительного сна, однако, не хватает чего-то существенного. «Но ах! – восклицает путешественник. – Здесь нет друзей моих!» Восхищение от увиденного так переполняет молодое сердце, что, не имея возможности поделиться с друзьями, Карамзин хочет разделить это чувство хотя бы с будущим своим читателем: «Может быть, дети друзей моих придут на сие место, да чувствуют они, что я теперь чувствую, и Юра будет для них незабвенна!»

О владельце замка Карамзин пишет: «Тавернье, возвратясь из Индии с великим богатством, купил Обонское баронство и хотел здесь провести остаток дней своих. Но страсть к путешествиям снова пробудилась в душе его – будучи осьмидесяти четырех лет от роду, поехал он на край севера и скончал многотрудную жизнь свою в столице нашего государства в 1689 году».

Городок Нион (Nyon) связан с именем Герцена, и наоборот, имя Герцена связано с Нионом, вернее, псевдоним, под которым запрещенный в России Искандер печатался в еженедельной петербургской газете «Неделя». Весной 1868 года во время встречи в Нионе А.П. Пятковский, работавший в «Неделе», предлагает Герцену легально издаваться в России – писать очерки о заграничной жизни. Так рождается цикл «Скуки ради». Поскольку печататься под своим именем было невозможно, Герцен взял себе псевдоним И. Нионский.

Городок и окрестности так понравились Герцену, что он выбирает это место для встречи своей разбросанной семьи в августе 1868 года. Для летнего проживания в качестве дачи снимается замок Пранжэн (Prangins).

«Собираясь в Эльзас для осмотра школ и пансионов, мы все-таки решили съездить в Швейцарию для свидания с Огаревым и с детьми Герцена, – рассказывает в своих мемуарах Тучкова-Огарева. – Тогда Тхоржевский (польский эмигрант, один из ближайших помощников Герцена по вольной русской прессе. – М.Ш. ) нанял старинный замок Prangins, кажется, часа полтора от Женевы; туда съехалось в последний раз всё наше семейство… Позже и Огарев с маленьким Тутсом присоединились к нам. Последним прибыл в Prangins Александр Александрович Герцен со своей молоденькой женой. Он только что женился тогда, и Терезина его не говорила еще по-французски, так что нам всем пришлось объясняться с ней по-итальянски, что значительно сокращало наши разговоры. Была великолепная осень; Терезина охотно ходила гулять то с Герценом, то со мной».

Это была последняя встреча его с детьми. Горячее желание Герцена жить всем вместе так и осталось неосуществленным. Видя, что та семья, которую так хотел собрать, рассыпается, он пишет Огареву из Ниона 14 августа горькие слова: «Ты был поставлен необыкновенно счастливо нравом и обстоятельствами. Мимо тебя всё идет, не зацепляясь; всё на свете понимая глубоко, ты выходишь сух из воды. Отсутствие детей сняло с тебя страшные вериги; вымышленные отношения всё же легче. Вместо крутой раздражительности, невольно берущей мелочи к сердцу, у тебя кроткий и безмерный эгоизм, и притом до нежности гуманный. Внешний ветер не подымает злую тину со дна, а только подергивает темнотой зыбь. Тебе иерархическая власть была не нужна, ты никого не вел, не тащил, и если попал в беду, то попал один. Тут антиномия авторитета и воли. Всё скверное, что разрушено, разрушено волей против авторитета. Всё хорошее, что создано, создано авторитетом. Ты славно ломал, без шума; я не умел ни того, ни другого, – и попусту шумел».

Вообще судьба семьи Герцена складывается трагически.

Ко времени этой встречи в Нионе он пережил уже достаточно драм. После истории с предательством друга, немецкого поэта Гервега, умирает при родах первая жена Наталья, новорожденное дитя живет только несколько часов. Их глухонемой сын Николай погибает вместе с матерью Герцена при кораблекрушении. Приезд из России друга Огарева с женой оборачивается еще одной драмой – Тучкова-Огарева уходит от мужа к Герцену. Старшие дети не принимают ее, отходят от отца всё дальше. Дети Герцена и Тучковой-Огаревой, близнецы Елена и Алексей, умирают в трехлетнем возрасте на руках отца от дифтерита. Психическая болезнь старшей дочери Натальи подкосит самого Герцена. Дочь Лиза кончит самоубийством через пять лет после смерти отца. Более счастливо сложится жизнь старшего сына Александра – профессора Лозаннского университета, преподававшего до самой смерти в 1906 году. Библиотеку Герцена и переписку он оставит своему сыну Николаю, внуку Герцена, преподававшему в Лозаннском университете римское право. Интересно, что многочисленное потомство Герцена укоренилось в Швейцарии, упомянем, например, праправнука писателя Сержа, инженера-химика, директора знаменитого концерна «Нестле». Дочь Герцена Наталья, не имея своей семьи, посвятит жизнь брату Александру, будет писать портреты отца, в 1931 году издаст мемуары. Другая дочь, Ольга, выйдет замуж за французского историка Габриэля Моно, проживет больше века и умрет в один год со Сталиным.

Связан Нион и с именем Скрябина. В 1904 году здесь жила знаменитая русская меценатка Маргарита Морозова, поддерживавшая композитора. В своих мемуарах она вспоминает, как Скрябин приезжал сюда из Весна на пароходе: «Когда он приезжал к нам, то мы занимались и он часто играл сам. Потом мы гуляли по нашему парку, который удивительно живописно спускался с высокой горы, где стоял дом, к самому озеру, где в голубой прозрачной воде плавали красные и золотистые рыбы. Александр Николаевич очень любил побежать быстро-быстро по тенистой аллее и, отбежав далеко, высоко подпрыгивал. Это соответствовало его настроению, которое можно было бы определить как стремление к полету! Издали он мне казался каким-то Эльфом или Ариэлем из Шекспира, так легко и высоко он взлетал…»