Подготовка Сталина к XIV съезду отличалась той же методичностью и основательностью, как и подготовка к XII и XIII съездам партии. Поскольку речь пойдет на этом съезде о самих основоположниках большевизма, о личных друзьях Ленина, в числе которых была и жена Ленина, за которыми стояла такая важная партийная организация, как Ленинградская, Сталин решил подготовить данный съезд еще более тщательно. Для этого надо было иметь и больше времени. Поэтому сталинское большинство ЦК решило, явно нарушая устав, отсрочить очередной XIV съезд на целых девять месяцев – вместо весны 1925 г. он был назначен на конец года – на 18-31 декабря 1925 г.
В порядке той же подготовки осенью 1924 г. сторонник Зиновьева и Каменева – секретарь Московского комитета, секретарь ЦК и член его Оргбюро Зеленский был освобожден от этих должностей и послан секретарем Среднеазиатского бюро ЦК в Ташкент. На его место был назначен враг Зиновьева – Угланов. То же самое Сталин постарался сделать и в отношении партийного аппарата в Ленинграде, но это ему удалось только частично. Был снят близкий сотрудник Зиновьева – секретарь Ленинградского губкома партии Залуцкий, который открыто обвинил Сталина и Бухарина в «госкапиталистической» линии и говорил об опасности торжества термидора в стране. Он был заменен другим врагом Зиновьева – Комаровым. В обоих случаях Зиновьев и Каменев подчинились диктату аппарата ЦК, оформленному через сталинское большинство в ЦК. Несомненно, в связи с той же подготовкой к съезду находилось и постановление Политбюро ЦК предложить кандидату в члены Политбюро, преемнику Троцкого на посту председателя Реввоенсовета республики и наркомвоенмору – М. Фрунзе – ложиться на операцию, причем вопреки желанию больного. Фрунзе – легендарный полководец гражданской войны – был сторонником Зиновьева и Каменева. Сталин хотел поставить на его место своего личного друга – Ворошилова. Люди, знающие Сталина, боялись, что сталинские хирурги догадаются, чего от них ждет Сталин, и без большого шума освободят место Ворошилову. Как бы там ни было, Фрунзе умер на операционном столе, а Ворошилов стал военным министром. Партийная молва о «хирургическом» убийстве Сталиным опаснейшего для него человека в составе «Новой оппозиции» была настолько широко распространена, что советский писатель Борис Пильняк даже написал об этом повесть «Красное дерево», изданную за границей (хотя и с некоторым опозданием, Сталин расстрелял Пильняка в 1937 г.), а «Большая Советская Энциклопедия» вынуждена была отметить: «неудачная операция совершенно неожиданно унесла от нас Фрунзе» (БСЭ, т. 59, 1-ое изд., 1935, стр. 226).
Место, время и повестка дня XIV съезда были утверждены на пленуме ЦК 3-10 октября 1925 г. Впервые на этом пленуме, в нарушение традиций предыдущих двух съездов, политический отчет ЦК был поручен не Зиновьеву, а Сталину. Далее был решен вопрос о созыве съезда не в Ленинграде, как это постановил XIII съезд, а в Москве. Уже на этом пленуме ЦК стало ясно, что Сталин на этот раз решил окончательно покончить с претензией Зиновьева на лидерство в партии. Хотя на том же пленуме ЦК Каменев делал доклад о хозяйственной политике, а Зиновьев – о работе Коминтерна, тезисы Каменева не были утверждены, а доклад Зиновьева был принят лишь «к сведению» без всякого его одобрения («КПСС в рез.», часть II, 1933, стр. 146-147).
Пленум решил открыть кампанию в партии по подготовке к съезду. С ноября во всех партийных организациях ЦК через своих командированных на места докладчиков открывает поход против «Новой оппозиции», о существовании которой рядовая партийная масса ничего не знала. Еще меньше она знала и о том, какова ее платформа – ибо никто нигде ничего не говорил от имени такой оппозиции ни на конференциях, ни на пленумах ЦК, ни, тем более, в печати партии. Хотя докладчики часто называли членов Политбюро Зиновьева и Каменева в числе уклоняющихся, но узнать платформу «уклонистов» от самих уклонистов было невозможно, так как тот же октябрьский пленум ЦК запретил всякую «дискуссию», то есть запретил обвиняемым давать объяснения по поводу обвинений их в «антиленинском» уклоне. Как все это делалось, сообщает официальный историк: «В конце ноября 1925 г. ЦК через своих представителей… информировал партийные организации о существе разногласий с оппозицией. Отдельные положения оппозиционной платформы подверглись критике в предсъездовских тезисах ЦК, в партийной печати, в том числе и на специально выходившей в «Правде» странице «К XIV съезду»… С начала декабря 1925 г. развернулась широкая полемика с представителями оппозиции» (История КПСС, т. 4, книга I, 1970, стр. 411). Тут вкрались, мягко выражаясь, две неточности: во-первых, «платформу» оппозиции не могли критиковать, ибо ее вообще не было, во-вторых, «полемика» с представителями оппозиции не происходила, ибо ни одной полемической заметки от оппозиции нигде не появилось. Как трудно Сталину было оформить зиновьевцев в «новую оппозицию» с платформой против ЦК, видно хотя бы из того, что XXII Ленинградская губернская конференция под непосредственным руководством Зиновьева 1 декабря 1925 г. постановила, что она «целиком и полностью одобряет политическую и организационную линии ЦК» («Ленинградская правда», 4 декабря 1925).
После всего этого сталинское большинство ЦК предлагает Зиновьеву и Каменеву выступить перед XIV съездом партии… с признанием своих ошибок.
Такова была общая атмосфера в партии, когда открылся XIV съезд партии. На нем присутствовало 665 делегатов с решающими голосами и 641 с совещательными. Порядок дня съезда: 1. Утверждение места работы съезда (вместо Ленинграда назначить Москву); 2. Политический отчет ЦК (Сталин); 3. Орготчет ЦК (Молотов); 4. Отчет Ревизионной комиссии (Курский); 5. Отчет ЦКК (Куйбышев); 6. Отчет Коминтерна (Зиновьев); 7. Очередные вопросы хозяйственного строительства (Каменев, доклад был потом снят); 8. О работе профсоюзов (Томский); 9. О работе комсомола (Бухарин); 10. Об изменении партийного Устава (Андреев); 11. Выборы центральных учреждений партии.
В политическом отчете ЦК Сталин, не называя имен, полемизировал с Зиновьевым и Каменевым. Он сказал, что в прошлом году партия имела дискуссию с троцкизмом, но и «нынче мы вступили, к сожалению, в полосу новой дискуссии. Я уверен, что партия быстро преодолет и эту дискуссию и ничего особенного случиться не может. Чтобы не предвосхищать событий и не растравлять людей, я не буду в данный момент касаться существа того, как вели себя тт. ленинградцы на своей конференции… Я думаю, что члены съезда это скажут сами, а я подведу итоги в заключительном слове» (Сталин, Соч., т. 7, стр. 348).
Вот эта явно провокационная выходка Сталина вызвала, на второй день работы съезда, требование Ленинградской делегации предоставить слово Зиновьеву для содоклада по отчету ЦК. Зиновьеву дали слово для содоклада, но со своей задачей подвергнуть аргументированной критике фракционную политику аппарата Сталина и предложить съезду альтернативную политику он явно не справился. Зиновьев затеял бесплодную, чисто догматически-схоластическую полемику о мировой революции, о госкапитализме, о нэпе и только как бы мимоходом сказал о главном и решающем – о судьбе коллективного руководства, то есть о «тройке». Зиновьев начал с перечисления главных трудностей в работе партии. Они, по его мнению, суть: первая трудность – запоздалость мировой революции («начиная Октябрьскую революцию, мы были убеждены, что рабочие других стран нас поддержат в течение месяцев или, во всяком случае, в течение нескольких лет»), вторая трудность – строительство социализма в отсталой стране с огромным преобладанием крестьянства; третья трудность – создание коллективного руководства в партии после смерти Ленина. Зиновьев, который с таким энтузиазмом хвалил и защищал коллективное руководство («тройку»), когда сам его номинально возглавлял на XII и XIII съездах, только теперь заметил, что он был всего-навсего лишь пешкой в руках Сталина на его шахматной доске. Заметив это, он даже не пришел в особую ярость, а просто продолжал меланхолически философствовать: «только теперь, кажется мне, что это (трудность создания коллективного руководства. – А. А.) выявилось с полной ясностью. Эта трудность не неважна, потому что руководство партией означает в то же самое время руководство государством. Это не только организационный вопрос, но и политическая проблема глубочайшей важности».
Все эти бесплодные догматические ухищрения, теоретические споры, бесконечные цитаты из Ленина как раз и были призваны прикрыть то, что стороны, сталинцы и антисталинцы, боролись не за эту власть над партией и государством, а за чистоту ленинизма. Объявив госкапитализм преобладающей формой промышленности СССР, Зиновьев начал говорить, что есть люди, которые объявляют нэп социализмом, что есть идеализация нэпа и капитализма, нэп есть путь к социализму, но он не социализм… В этом месте протокол съезда отмечает громкие выкрики из зала – «кто так думает?», – «это вопросы политграмоты» и т. д. Растерянный и не привыкший к столь непочтительной реакции тех же самых людей, которые на XII съезде кричали «Да здравствует Ленин, Троцкий и Зиновьев», а не предыдущем XIII съезде из-за физической смерти Ленина и политической смерти Троцкого чествовали только его одного, как вождя Коминтерна и мировой революции, Зиновьев ушел с трибуны под крики негодования съезда и при одобрениях только Ленинградской делегации (Четырнадцатый съезд ВКП (б). Стенографический отчет, 1926, стр. 98-109).
