Итак, давайте успокоимся. Впрочем, если лицо, передавшее якобы обиду Л<юбови> Д<митриевны>, назовется, охотно ему отвечу: когда услышу в точности — что я такого, якобы, сделала и что она, в точности, сказала.
_______
Второе дело. Нужна ли вещь для С<овременных> 3<аписок>, и когда, и максимальный размер. О Блоке писать не могу. Вся моя встреча с ним по поводу его другого сына и кажется такого же не-его, как «Митька». А мать — весьма жива и очень когтиста, кроме того ежелетно ездит за границу — и эта уж — непременно засудит!
Предлагаю вещь из детства, то, о чем я Вам уже писала,[1478] она уже вчерне написана, но доканчивать я ее буду только, если будет надежда на помещение, иначе придется взяться за какой-нибудь солидный перевод — жить не на что.
Очень прошу Вас, милый Вадим Викторович, поскорей ответьте: нужна ли, размер, и сообщите новые условия, которых я так и не знаю.
Всего доброго, жду весточки
МЦ.
23-го сент<ября> 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
Милый Вадим Викторович,
Узнала — по слухам — будто Вы запрашивали обо мне Сосинского: где я и чтó я — и чтó с рукописью.
Перед отъездом, т. е. в конце июля, я получила от Вас письмо, на которое ответила. Летом неопределенно ждала от Вас оклика, но так как Вы не окликали, я и не торопилась.
Рукопись есть. — «Мать и музыка» — но, кажется, велика: по моему расчету 62220 знаков. Хотела ее для вечера, но если Вы возьмете, дам Вам. Другого у меня ничего нет.
Когда нужно сдать? Она почти переписана.
Жду ответа. Были с Муром на ферме возле Trappes[1479] и только что вернулись.
МЦ.
<Приписка на полях:>
Когда выходит №? Мне важно — для вечера.
26-го сент<ября> 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
Милый Вадим Викторович,
— Ничего. —
Во-первых, я сама виновата, что еще раз Вас не окликнула — для верности.
Во-вторых, пойди вещь сейчас, у меня бы ничего не было для вечера, который мне нужен до зарезу.
Итак — до следующего номера!
А в Посл<едние> Нов<ости> я и не собиралась давать отрывков, тогда дала только потому что они просили, а просили из-за Белого (имени). В данной же вещи ничего именного и злободневного нет, — мое младенчество и молодость моей матери.
Сердечный привет
МЦ.
— А стихов Вам не н<ужн>о? Иль № уже отпечатан?
7-го Октября 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
Милый Вадим Викторович,
Очень жаль, что не были — вечер прошел очень хорошо, и было даже уютно — от взаимной дружественности.
А та вещь, которую Вы просите прислать на просмотр — пустячок, на 10 мин<ут> чтения вслух — и никакого отношения к «Мать и Музыка» не имеет: просто диалог, верней триалог, а успех имела потому что — веселая.[1480]
Кроме того, она сразу была предназначена для Посл<едних> Новостей — на небольшой фельетон.
«Мать и Музыка» вышлю на днях, кто-нибудь завезет на Rue Daviel. М. б. и стихи какие-нибудь присоединю, хотя мало верю, что вы (множеств<енное> числом — поместите: из-за ЛЕГЕНДЫ, что мои стихи — темны.
Пока до свидания — в рукописи!
— Неужели эмиграция даст погибнуть своему единственному журналу? Какой позор. На всё есть деньги (— у богатых, а они — есть!) — на картеж, на меха, на виллы, на рулетку, на издание идиотских романов — все это есть и будет — а журналу дают сдохнуть.
Это — настоящий позор исторический.
_______
Во всяком случае, у Вас должно быть чувство полного удовлетворения: Вы, своими силами, делали все, что могли — до конца. Но что «силы» перед — КАРМАНАМИ: ПОРТФЕЛЯМИ.
Какая все это — мерзость! И как хочется об этом сказать — открыто: в лица тем, у которых на лице вместо своей кожи — КОЖАНАЯ, (нет, лучше нашла!) — СВИНАЯ.
Итак — до свидания: может быть — последнего.
МЦ.
27-го ноября 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
Милый Вадим Викторович,
А у меня случилось горе: гибель молодого Гронского, бывшего моим большим другом. Но вчера, схоронив, — в том самом медонском лесу (новое кладбище), где мы с ним так много ходили — п. ч. он был пешеход, как я — сразу села за рукопись,[1481] хотя так не хотелось, — ничего не хотелось!
Она совсем готова, только местами сокращаю — для ее же цельности. Надеюсь доставить ее Вам в четверг: Мурин свободный день, а то не с кем оставить, меня никогда нет дома, а в доме вечный угар — и соседи жутковатые.
Есть и стихи, м. б., подойдут.[1482]
Длина рукописи — приблизительно 52.200 печатн<ых> знаков, но это уже в сокращенном виде.
До скорого свидания!
МЦ.
Жаль твердого знака, не люблю нецельности, но это уже вопрос моего максимализма, а конечно, прочтут и без твердого.
Вообще, жить — сдавать: одну за другой — все твердыни. (Я лично твердый знак люблю, как человека, действующее лицо своей жизни, так же, как Ъ.)
13-го дек<абря>, четверг <1934 г.>
Vanves (Seine)
33, J. В. Potin
Милый Вадим Викторович,
Корректуру — самое позднее — получите завтра, в пятницу. Не сердитесь, но два подсомненных для Вас места (о нотах и, позже, о «правой» и «левой») я отстаиваю, ибо и так уж рукопись сокращена до предела. Кроме того, первого еще никто не отмечал, а второе — вообще показательно для ребенка (невозможность представить себе вещь с другой стороны) — и кроме всего — ведь это такое маленькое!
(А какая грязная была рукопись! У — жас — ная! Отсылала ее с отвращением…)
А почему Вы против «УМОЛКШЕЙ птице». Ведь две формы: умолкший в умолкнувший, я беру короткую. Я там, выскребая Вашу поправку, до дыры проскребла и теперь не знаю, что делать. (Мне УМОЛКШЕЙ — милее ритмически.) Да, в подтверждение мне: несмолчность — несмолкаемость, тоже две формы, — немолчность — неумолкаемость. Это уж — корень такой?
Приложу отдельный листок особенно-опасных опечаток. А корректор Вы — чудный, после Вас почти ничего не остается делать.
Всего доброго!
МЦ.
Читали в Посл<едних> Нов<остях> поэму Гронского?[1483] Погиб настоящий поэт.
<14-го декабря 1934 г.>
Пятница
Милый В<адим> Викт<орович>
(Страшно спешу.) Вчера не ответила на ряд вещей, п. ч. не знала, что в моем тексте — письмо.
О кавычках и тире. Кавычки у меня только в таких случаях:
«…это тебя не касается». Тогда я, обиженная…
если же
…это тебя не касается, сказала мать — то без кавычек. Кавычки только, чтобы не сливалось, а во втором случае слиться не может. Это у меня проведено строжайшим образом, проверьте в любом месте.
Прилагаемые 2 листочка — наборщику, там все основное выписано, ему будет легче, а нам с Вами — спокойнее.
Если Аля Вас застанет, передайте ей, пожалуйста, бунинские деньги, за к<отор>ые — спасибо.
Да! А Муру книжку очень хотела бы какую-нибудь русскую — посерьезнее и потолще, не детскую, какого-нибудь классика. И был бы подарок на Рождество. Нет ли, случайно, Жуковского?
Но — всякое даяние — благо, и вообще — спасибо.
Желаю удачи с N. А что — если бы устроить вечер в пользу С<овременных> 3<аписок> и притянуть Бунина? Я бы охотно и бескорыстно выступила (но не одна). Подумайте!
МЦ.
31-го декабря 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
С Новым Годом, дорогой Вадим Викторович!
Дай Бог — Вам и журналу…
А пока, как новогодний Вам подарок — 4 артистически-урезанные, в самом конце, строки — переверстывать придется самую малость.
Новый Год встречаю одна, как большевики пишут: — «Цветаева все более и более дичает».[1484]
Алю наверное увидите на вечере Красного креста. Большая просьба: я давным-давно должна А. И. Андреевой деньги, и все не могу вернуть из-за тянущейся канители с «Посл<едними> Новостями». Если можно, вышлите ей из моего гонорара 60 фр. по адр<есу>
Mme Anna Andréieff
24, Rue de la Tourelle
