Но людям, которые должны были сосредоточить все внимание на сиюминутных проблемах, было не до проведения исторических аналогий. Поражение в войне с Германией, начавшаяся на юге Гражданская война, голод и разруха, потеря плодородных земель и промышленных районов – вот что занимало умы новых правителей России. Правительство в полном смысле слова ускользнуло из Петрограда, опасаясь, что Союз железнодорожников, не слишком симпатизирующий большевикам, воспрепятствует отъезду или немцы отправят несколько батальонов, чтобы захватить спасающихся бегством комиссаров. Московский Совет известили о прибытии правительства Российской Федеративной Республики во главе с Владимиром Ильичем Ульяновым-Лениным с ближайшей от Москвы станции.[338]
В Москве никто не встречал Ленина с почетным караулом. Вообще не было никакой официальной встречи. Прибывшие были потрясены, узнав, что московские большевики создали собственное «правительство», Московский Совет народных комиссаров, возглавляемый левым коммунистом М. Покровским. Ленин вскоре положил конец этому, как он сказал, «полному идиотизму».
Для начала следовало решить самую что ни на есть прозаическую задачу: найти подходящее место для работы и жизни правительства. Председатель Совета народных комиссаров некоторое время жил в гостинице, а затем переехал в Кремль. Обнесенное стеной древнее пристанище царей должно было превратиться в огромный большевистский «муравейник». Кремль находился в плачевном состоянии. его некогда роскошные покои превратились в грязные, не годившиеся для работы и жизни помещения. Но выбирать не приходилось, да и вряд ли можно было найти более удобное и престижное место. В те неспокойные дни у Кремля было одно неоспоримое преимущество – это была крепость. Не сегодня, так завтра анархисты или левые эсеры могли поднять восстание, и, как в былые времена, новые цари в ожидании помощи могли прятаться за толстыми стенами.
Доподлинно известно, какая борьба разгорелась среди комиссаров за кабинеты и квартиры. Личный помощник Сталина вспоминал, как его начальник, недовольный домом, отведенным для Комиссариата по делам национальностей, по собственной инициативе занял дом, предназначенный Государственному экономическому совету. В сопровождении прихвостней будущий диктатор сорвал вывеску «Совет» и поселился в бывшей резиденции богатого купца. Помощник Сталина нанял за два рубля в день несколько латышских стрелков для охраны захваченного здания от членов экономического Совета (латышские стрелки якобы были элитной большевистской гвардией, и остается только удивляться, как они справлялись со своей прямой обязанностью, если занимались «частной» деятельностью). Однако «экономистам» удалось заставить «захватчиков» покинуть дом, объявив, что советское руководство должно использовать более цивилизованные способы.[339]
Ленин с Крупской занимали довольно скромную пятикомнатную квартиру с одной спальней, что в те тяжелые времена считалось нормой для государственного функционера. К концу жизни Ленин всячески противился идеям о переезде в более просторную квартиру или капитальном ремонте той, которую занимал. (Ремонт приходилось делать украдкой, пока Ленин находился на отдыхе.) Он категорически отказывался от дорогих ковров и мебели, хранящихся в кладовых Кремля. Некоторые большевистские руководители уже начинали пользоваться преимуществами своего положения, но Ленин жил очень скромно, так, как когда-то в эмиграции. Посылки с продовольствием, которые он получал от своих горячих сторонников, беспокоящихся о здоровье вождя, Ленин часто приказывал отправить в госпитали или детские учреждения; в стране был голод, и Владимир Ильич не мог позволить себе принимать помощь. Таким вот образом жил в бывшей царской резиденции новый руководитель России, под охраной латышских стрелков и под присмотром ВЧК, возглавляемой поляком.
В Москве начинается тот период в жизни Ленина, который уже можно смело назвать диктаторским. его победа в решении брестской проблемы, хотя и после многомесячной борьбы, способствовала сохранению советской власти. Воспользовавшись предоставленной передышкой, Республика Советов окрепла и вполне могла сопротивляться разрушительной силе Гражданской войны. За первые три месяца 1918 года положение Ленина в партии настолько упрочилось, что теперь никто не посмел бы сказать, что «мы можем прийти к власти без Ленина». Он наталкивался на сопротивление, временами очень сильное, но, независимо от раздававшихся голосов протеста, его слово практически всегда оставалось решающим. Никто уже не осмеливался так активно добиваться руководящего места, как это делал Бухарин в период мирных переговоров в Брест-Литовске. Троцкому, несмотря на то что вскоре он был назначен наркомом по военным делам, так никогда и не удалось полностью восстановить свою репутацию в партийных кругах: слишком сильны были воспоминания о его интригах в качестве наркома по иностранным делам. Остальные ждали своего часа и решились заняться интриганством только тогда, когда вождь уже был недееспособен. Ленин единственный среди большевиков стал при жизни настоящим национальным героем; простые люди шли к нему со своими просьбами и ходатайствами, так или иначе отделяя его от «тех», правительства и вездесущих комиссаров, как прежде крестьяне проводили различие между царем и его прислужниками и полицейскими чиновниками. Этот неизбежный культ личности был абсолютно немарксистским, и Ленин решительно боролся с его внешними проявлениями, лестью, подарками и тому подобным. Ленин, в отличие от Наполеона и Гитлера, никогда не верил в собственную непогрешимость. Но подобно другим диктаторам он все более скептически относился к способностям ближайших соратников, становился все более нетерпим к их человеческим слабостям и политическим амбициям. Эта черта характера не приняла таких болезненных форм, как у Сталина, но в результате Ленин утратил то, что составляло основную движущую силу русской революции: энтузиазм и чувство товарищества, присущие молодым радикалам. Вместе с разочарованием в товарищах наступило разочарование в людях вообще. «Человек с ружьем» стал отождествляться с хулиганом, пролетарские массы – с толпами бездельников, которых надо заставлять работать на государство. Он никогда не терял веры в достоинства и чистоту «истинных пролетариев», но, вероятно, эти размышления омрачили триумфальные годы его правления. Первостепенная задача, стоявшая перед Лениным и его правительством, заключалась в том, чтобы за время предоставленной благодаря заключению мира передышки восстановить власть, о которой Россия забыла с Февральской революции 1917 года. Социализм нельзя было построить в стране беззащитной перед внешним и внутренним врагом. Требовалось создать те институты, которые, как наивно полагали социалисты, никогда не потребуются русскому народу: армию и полицию.
Создание Красной армии началось еще в Петрограде. Очень скоро большевики поняли, что замена постоянной армии народной милицией была только мечтой, и притом довольно опасной. От старой армии остались бренные останки.[340]
После октябрьского переворота только казачьи полки сохранили сплоченность и соблюдали воинскую дисциплину, но отнюдь не из уважения к большевистской власти. Они стремились домой, на Дон и Кубань, где дезертир тут же становился изгоем. В большинстве случаев большевики давали казакам вернуться домой, что было весьма предусмотрительно. В остальных случаях вооруженные солдаты терроризировали жителей городов и деревень, в общем, всех, за исключением врага. (Матросы, как мы уже говорили, были сущим наказанием для своих сограждан.) Чиновникам из Смольного, которые пытались, впрочем, без особого энтузиазма, предотвратить беспорядки, «гордость и слава русской революции» доступно объяснила, что если моряков не оставят в покое, то они придут в Смольный и «покажут им». Правительству ничего не оставалось, как насильственно разоружить солдат. Отряды Красной гвардии, сформированные из рабочих, окружили вооруженную толпу и заставили сдать оружие. Серьезное беспокойство вызывали и так называемые национальные части, состоявшие из поляков, украинцев и других национальностей. Все они, не считая знаменитых латышских стрелков, не питали дружеских чувств к большевикам. Ленин лично заверил этих солдат, что они будут обеспечены продовольствием и всем необходимым.
Наконец-то до большевиков дошло, что придется начинать все сначала. Первоначально Красная армия комплектовалась по принципу добровольности и состояла в основном из рабочих. Но где было взять офицерский состав? Большевики обратились с призывом к бывшим царским офицерам поступить на военную службу. Это было трудное предприятие. Солдату внушили, что офицер – враг и предатель, и теперь он появился опять, правда, без эполет и под другим названием, но с прежними полномочиями. Для движения, провозгласившего себя продолжателем французской революции и не забывшего о судьбе небезызвестного французского генерала, вопрос военного командования был весьма щекотливым. Никто не мог принять первого советского Верховного главнокомандующего Николая Крыленко за потенциального Наполеона, но в целях безопасности в воинские части были направлены комиссары для наблюдения за командирами и укрепления морального духа солдат. Своеобразное советское представление о командовании привело к созданию высшего коллегиального органа. Итак, комитет, состоявший из трех человек, поначалу руководил Комиссариатом по военным и морским делам. Один из них, наш старый друг Дыбенко, показал прекрасный пример воинской дисциплины, когда в марте был заключен в тюрьму за вопиющее злоупотребление служебным положением. Досрочно освободившись, Дыбенко отправился на юг в сопровождении моряков. Он заявил, что его преследуют за политические убеждения (как и его супруга, мадам Коллонтай, он был левым революционером) и что подчинится только приговору людей, избравших его (по-видимому, моряков!), а не завистливых товарищей-комиссаров.[341]
