— Сколько я буду повторять: мужчины, вон!
— Он глухой, господин офицер, — сказала Флавия, поправляя прическу, — и вынул провода из ушей.
Офицер щелкнул пальцем по панаме. Старичок проснулся. Он испуганно смотрел на красного от натуги офицера, который таращил на него гневные глаза и беззвучно открывал рот… Старичок поспешно подключился к внешнему миру, вставив в уши провода.
— А, — недовольно произнес он, наконец поняв, что от него хотят. — Так бы и сказали. Зачем же бить по панаме…
Мужчины вышли. Их обыскивали рядом с автобусом.
Офицер крикнул:
— Начинайте!
Два солдата, медленно двигаясь посреди прохода, раскрывали чемоданы, шляпные коробки, дамские сумки, баулы и вываливали содержимое на кресла. Офицер шел за ними и, брезгливо морщась, расшвыривал вещи стеком, рассматривая документы, письма, фотографии.
Флавия сидела, откинувшись к спинке кресла, и чувствовала, как бледнеет ее лицо. Она ощущала это физически и понимала — достаточно одного взгляда этого офицера, и ее заподозрят. Она нагнулась, притворяясь, что поправляет туфлю, чтобы кровь снова прилила к лицу. Коробка стояла на месте. «Поднять на кресло? Или, может быть, не заметят? Если заметят, будет хуже. Нет, лучше подождать». Мысли прыгали.
— Выньте ребенка из конверта, — приказал офицер женщине, сидящей впереди.
— Он только что успокоился, сейчас ночь, — она умоляюще посмотрела на военного.
— Выньте ребенка, сеньора, — нетерпеливо повторил офицер. — Время идет.
— Но я вас очень прошу…
— Сеньора, как вам не стыдно, выньте ребенка, — вдруг неестественно громко, сама не узнав своего голоса, сказала Флавия. — Господин офицер выполняет свой долг. Мы, кубинские женщины, должны ему помочь. Мало ли что вы можете везти в конверте! А вдруг бомбы для террористов?!
— Спасибо, сеньора, — улыбнулся офицер. — Вы настоящая патриотка.
Женщина обернулась и смерила Флавию ненавидящим взглядом. Ребенок расплакался…
Флавия с готовностью протянула офицеру раскрытую сумочку. Офицер посмотрел содержимое. Из его рук выпала губная помада.
— Извините!
Он немедленно нагнулся, чтобы поднять желтый блестящий тюбик… У Флавии замерло сердце.
— Что это? — вдруг громко спросил офицер, вытаскивая из-под кресла коробку. — Почему вы не положили ее на кресло — ведь была команда.
— Ах, это? Я совсем забыла… Это подарок, господин офицер. Подруга выходит замуж.
— Сейчас проверим. — Офицер кивнул солдату.
— Да, да, проверяйте, конечно, проверяйте! — в полном отчаянии воскликнула Флавия. — Это ваш долг, служба.
Солдат приблизился к коробке и раздумывал, с какой стороны начать ее распаковывать. Он вынул ее из пакета с рекламой лучших рубашек. Флавия вдруг почувствовала пустоту в горле, стали влажными руки.
— Я говорила этим болванам в магазине: не запаковывайте так красиво и сложно, — сказала она. — Ведь будет проверка, обязательно будет проверка. Все равно все изомнется, и торт разрушится. Надо было оставить коробку открытой. Болваны! Но они запаковали… Открывайте, не стесняйтесь, я сама даже вам открою. Правда, подруга будет очень жалеть, ведь свадьба бывает в жизни не так часто… Открывайте!
Офицер мрачно смотрел на коробку, солдат грубыми пальцами нерешительно взялся за голубую ленту.
— Ну, ладно, — сказал офицер, — раз свадьба… Поставь на место, — приказал он солдату.
— Нет, нет, не беспокойтесь, проверяйте, — Флавия самозабвенно защищала права батистовского офицера. — Все равно, если не вы, так другие… Проверять, наверное, будут часто.
— Сходи за бланком, — все так же мрачно приказал офицер.
Солдат принес маленький зеленый бланк с напечатанным словом «Проверено». Офицер лизнул его языком и приклеил к коробке.
— Сожалею, что не голубой, — улыбнулся он. — А то бы как раз в тон к банту. Но зато теперь уже ваш торт будет цел. Его не будут разворачивать…
Флавия готова была расцеловать длинного офицера, но вместо этого сказала:
— Ах, если бы я могла, я бы своими руками задушила этого Фиделя! Из-за него вам приходится ночью совершать эту утомительную работу в автобусах.
Он поднял два пальца под козырек:
— Служба, сеньорита. Честь имею.
Счастливая и обессиленная, она повалилась на кресло. С негодованием на нее смотрели обе соседки спереди.
До самого Сантьяго коробка из-под шоколадного торта лежала на сетке — на виду у всех. И, нисколько не гармонируя с голубым бантом, на ней выделялся зеленый ярлычок с надписью «Проверено».
Ну, а теперь я выполню обещание — расскажу, как я узнал об этой истории с коробкой из-под шоколадного торта.
Однажды Хиральдо сообщил мне, что срочные дела заставляют его покинуть меня на две или три недели. Это была грустная весть.
Днем меня познакомили с моей новой переводчицей. Ее звали Клара Гонсалес. Клара была толста, как Хиральдо, весела и смешлива, как два Хиральдо, легкомысленна и несерьезна, во всяком случае с виду, как десять Хиральдо. И еще она любила петь. Пела Клара все время — в машине, за обедом, в компании и когда бывала одна; но самое трагическое для меня состояло в том, что она напевала и тогда, когда нужно было переводить…
Несколько дней я придумывал вежливый способ избавиться от нее. Но ничего не получилось.
Мне предстояла одна очень серьезная беседа — с матерью Франка Паиса. И я со страхом думал, что Клара может все испортить. Матери замечательного кубинского революционера, женщине, как я слышал, сильной, волевой и молчаливой, наверняка не понравится моя легкомысленная спутница, которая, видать, и не нюхала опасностей революционной борьбы…
Но делать было нечего, и когда стемнело, мы отправились с ней на улицу Сан Карлоса, где жила славная кубинская женщина, воспитавшая трех сыновей и отдавшая революции жизни двух из них.
Поднявшись по четырем каменным ступенькам на крыльцо, мы постучали в дверь. Она открылась, и на пороге появилась седая полная женщина лет шестидесяти. Прищурившись, она старалась разглядеть нас.
Клара сказала:
— Знакомьтесь, Росарио, это журналист, о котором вам говорили.
Женщина всплеснула руками:
— Боже мой, Флавия! Это ты! Как хорошо, что ты пришла! Я так долго тебя не видела.
Потом она протянула руку мне.
Когда хозяйка пошла сварить кофе, я повернулся к Кларе.
— Почему она зовет вас Флавией?
«Легкомысленная хохотушка» улыбнулась:
— Это было мое имя в подполье.
— Вы были в подполье?!
— Да. Меня еще и сейчас многие зовут по привычке Флавией.
— Постойте, так, значит, коробка с «тортом»… И потом этот пулемет в «джипе»… Это все вы?!
Вот так я и познакомился с легендарной Флавией, так узнал историю с «тортом». О беседе с матерью Франка Паиса не буду вам рассказывать, а просто приведу здесь письмо, которое Росарио Гарсиа де Паис написала в тот вечер и дала мне для передачи матери наших советских героев — Зои и Шуры Космодемьянских.
Письмо для матери
Зои и Шуры Космодемьянских
«Дорогая сеньора.
У меня в гостях журналист из России. Он рассказал мне о Зое и Шуре. И мне захотелось сказать Вам несколько слов.
У нас с мужем восемь лет не было детей. У мужа была дочь от первого брака, но он хотел мальчика: ведь мужчина продолжает имя отца… Я очень любила мужа. И мне очень хотелось ребенка. Я молилась и просила помощи у бога. Через восемь лет он дал нам дитя. Когда моя падчерица побежала к отцу и сказала: «Папа, мальчик!», он заплакал.
Мы назвали его Франком. Франк Паис. Он весил восемь фунтов — это не очень много. Отец взял маленького на руки и сказал:
— Я не знаю, мальчонка, что станет с тобой, но я очень хотел тебя. Бог знает, что тебя ждет, сынок. Но ты есть, и это все…
Через два года у нас родился Аугусто, еще через год Хосуэ.
Муж тяжело болел. Когда Франку исполнилось пять лет, отец моих детишек умер.
Вы мать, и вы понимаете, что такое вырастить троих детей без мужа.
Нет любви большей, чем любовь матери к детям. Я любила всех троих. Но все-таки Франка чуть больше. Ведь мы его так ждали с мужем.
Они росли хорошими мальчиками. Франк, видимо, рано понял, что он старший мужчина в доме, что со временем ему предстоит содержать мать и братьев…
Я не знала, что он стал участником «Движения 26 июля». Он не говорил мне: боялся тревожить… Но я замечала, что в доме нашем часто собирается молодежь, много спорит, говорит о родине, о народе, о Фиделе Кастро. Я не особенно прислушивалась. Я просто любовалась сыном. Говорил он замечательно. И остальные слушали его всегда со вниманием…
