Когда зазвонили колокола, подразделение саперов немецкой 256-й пехотной дивизии на грузовиках с торпедами охраняло мост Александра III на противоположной стороне набережной Кэ-д’Орсе. Их офицера, лейтенанта Новака, вызвали в группу управления. Когда он вернулся, солдаты стали умолять его позволить им бежать из Парижа. Новак твердо ответил, что им сперва надо выполнить свой долг. Солдаты боялись не столько самого боя, сколько линчевания в случае, если они сдадутся парижанам.
А вот солдат Дрона принимали более чем радушно. Местные жители готовы были выполнить любое их желание. Они стали звонить родственникам солдат, чтобы те смогли сами сообщить близким о своем прибытии. Женщины принесли матрацы и драгоценные куски мыла. Они даже выстирали и выгладили грязную солдатскую форму.
На следующее утро парижане проснулись в атмосфере напряженного возбуждения. Многие женщины всю ночь шили флаги и одежду в сине-бело-красных цветах, чтобы приветствовать освободителей. Одна женщина сшила американский флаг и сделала для него звезды, вырезав каждую по отдельности из старого платья.
После долгих дождливых дней в пятницу, выпавшую на 25 августа, день св. Людовика, небесного покровителя Франции, выглянуло солнце, прорезав утренний туман и залив ярким светом весь Париж. Горожане собирались толпами на юго-востоке Парижа, готовясь встретить войска Ланглада. Новости передавались из уст в уста, и новые толпы повалили к Орлеанским воротам и Итальянским воротам, через которые в столицу входила колонна Бийотта во главе с майором Пюцем. Вслед за тем появился и Леклерк в сопровождении спагов на бронемашинах «Стэгхаунд». Его встретил лидер голлистского Сопротивления Шабан-Дельмас, и они вместе направились к вокзалу Монпарнас, который из-за удобного положения был выбран Леклерком в качестве КП дивизии.
Ликующие жители размахивали самодельными флагами и вскидывали руки в победном жесте. Улицы на мгновение опустели, когда люди в панике бросились в укрытие при звуке выстрелов, но так же быстро они высыпали обратно. Капеллан отец Фуке назвал происходящее «шумным и трогательным карнавалом, перемежавшимся стрельбой». Танковые колонны останавливались, когда молодые женщины в своих лучших летних платьях взбирались на танки, чтобы поцеловать бойцов, а мужчины протягивали танкистам припасенные бутылки, чтобы те подняли тост за освобождение. Фуке, одетый в ту же форму и черный берет, что и остальные бойцы 501-го танкового полка, добродушно жаловался, что его щеки «никогда в жизни не были так измазаны помадой». Солдаты кричали женщинам: «Полегче! Целуйте его не так страстно! Это наш капеллан».
Отец Фуке вместе со всеми пел «Марсельезу» и «Интернационал», но его радость была омрачена. Он не переставал вспоминать о гибели капитана Дюпона во Френе за день до этого. К тому же он смотрел на толпу с определенной долей скептицизма. «В этом порыве, вызванном радостью освобождения, – писал он, – сложно отличить настоящих бойцов Сопротивления от паразитов – вчерашних милиционеров-вишистов и коллаборационистов».
Для высыпавших на улицы парижан победа принадлежала не союзникам вообще, а только французам. Позор 1940 г. и оккупация, похоже, были забыты. Одна молодая женщина, сияя от гордости, вспоминала, как мимо нее проносились «Шерманы» с французскими именами: «Победоносный», «Свобода». «Францию освободили французы. Какое счастье принадлежать к этой нации!» В неистовом приступе патриотизма все позабыли о том, что без помощи американцев 2-я танковая вообще никогда не попала бы во Францию.
Головные машины американского 38-го танкового разведбатальона и 4-й пехотной дивизии вошли в Париж с юга в 07:30. «Люди были растеряны и напуганы нашим появлением, – рассказывали потом солдаты. – Они не могли понять: американцы мы или немцы». Но когда все сомнения отпали, «начался праздник». Местные жители помогали разбирать мешавшие проезду баррикады. Через час бойцы уже были у стен Нотр-Дама. Слышавшие о том, что парижане голодают, американские солдаты поразились их здоровому виду. «Французские девушки, настоящие красотки, взбирались на наши танки и дарили нам цветы, – писал один старший сержант. – У некоторых из них просто чудесные зубки. Наверняка им было где взять хорошую еду».
Их движение замедляли толпы, скандировавшие: «Мерси! Мерси! Спасибо! Спасибо! Да здравствует Америка!» «Во время каждой из многочисленных остановок, – вспоминал командир 12-го пехотного полка полковник Локетт, – матери протягивали нам детей, чтобы мы их поцеловали, молоденькие девушки обнимали улыбающихся солдат и осыпали их поцелуями, старики отдавали честь, а молодые мужчины обменивались с солдатами крепкими рукопожатиями и хлопали их по спине». В отличие от командира корпуса генерала Героу Локетт и его бойцы, похоже, не имели ничего против того, что самыми яркими звездами на сцене оказались солдаты и офицеры 2-й танковой дивизии. 4-я пехотная открыто признавала, что «Париж принадлежит французам».
Генерал Героу вошел в город в 09:30 и тоже направился к вокзалу Монпарнас, чтобы приглядывать за Леклерком. Как и его солдаты, Героу убедился в том, что донесения о голоде среди населения несколько преувеличены. «Парижане были по-прежнему хорошо одеты и казались вполне сытыми, – сообщал генерал, хотя впоследствии он внес в свой доклад поправки, написав, что «признаков длительного недоедания не было ни у кого, кроме беднейших классов общества». Американцы просто не понимали, насколько физическое выживание во время оккупации зависело либо от возможности платить за товары на черном рынке, либо от связей с крестьянскими хозяйствами. А парижским беднякам приходилось очень туго.
Триумфальные шествия быстро рассеялись, когда колонны подошли к центрам сопротивления немцев. На юго-западе Парижа солдаты Массю очистили Булонский лес, после чего подразделения Ланглада двинулись через 16-й округ к Триумфальной арке.
Целью тактической группы полковника Дио были едва ли не самые хорошо укрепленные немецкие опорные пункты: Военная академия, Дом инвалидов и Бурбонский дворец, где прежде заседало Национальное собрание Франции. Тем временем капитан Ален де Буассье с батальоном легких танков «Стюарт» и несколькими «Шерманами» 2-го кирасирского полка направился к бульвару Сен-Мишель. Его задачей было сломить оборону немцев в Люксембургском дворце, где до войны размещался Сенат Французской Республики, и в близлежащем районе. Молодой офицер-танкист был немного удивлен, когда ему на подмогу подошел батальон «Фабьен» коммунистических ФТП.
Тем временем несколько бронемашин «Стэгхаунд» марокканских спагов уже вышли на бульвар Сен-Мишель, двигаясь с востока по улице Сен-Жак. Писатель Жан Гальтье-Буасьер был в своем книжном магазине неподалеку от Сорбонны, когда услышал, как подошли войска Леклерка. Они с женой поспешили на улицу, чтобы узнать, что происходит. «Ликующая толпа, – писал он, – окружала французские танки, покрытые флагами и усыпанные букетами цветов. На каждом танке и каждом броневике вокруг солдат, одетых в комбинезоны цвета хаки и маленькие красные пилотки, гроздьями висели девушки, женщины, мальчишки и бойцы Сопротивления с нарукавными повязками. Выстроившиеся вдоль проезжей части люди аплодировали, посылали воздушные поцелуи и пожимали им руки».
Как только отряд Буассье вышел на позицию, один из офицеров свистнул: «Ну-ка, девушки, слезайте! Мы атакуем Сенат!» Молодые женщины спрыгнули с брони, а наводчики и заряжающие залезли обратно в башни. Немецкие минометы, установленные в Люксембургском саду, открыли огонь, но масса народа продолжала следовать за бронемашинами. Предположив, что у немцев есть наблюдательный пункт на крыше дворца, Буассье приказал двум «Шерманам» накрыть ее снарядами. Танки развернули башни и максимально подняли стволы орудий. Через мгновение после выстрела Буассье увидел, как немецкие наводчики взлетели в воздух и рухнули на крышу. Но основные силы немцев слишком хорошо окопались в парке, чтобы их можно было заставить быстро сдаться.
Когда стало известно о приближении колонны Ланглада, возле Триумфальной арки собралась толпа, в рядах которой были актер Ив Монтан и певица Эдит Пиаф. Люди пришли, чтобы посмотреть, как сдаются немцы в отеле «Мажестик» на авеню Клебер. Они ликовали, когда из здания выводили пленных, но затем глава протестантской церкви во Франции пастор Бенье ужаснулся, увидев, как четверых немецких солдат, простоволосых и в расстегнутых серых мундирах, потащили на расстрел. Эдит Пиаф сумела удержать молодого маки, который хотел бросить гранату в грузовик с пленными немцами.
Принимавший капитуляцию немцев Массю дошел с Лангладом до Триумфальной арки, чтобы поклониться Могиле Неизвестного Солдата. Над ними спокойно развевался только что водруженный на арку парижскими пожарными национальный флаг. Вдруг над их головами просвистел снаряд, выпущенный из танковой пушки. «Пантера» на площади Согласия, в дальнем конце Елисейских Полей, заметила, как несколько истребителей танков Ланглада вышли на позиции по обе стороны от Триумфальной арки. Их командиры дали команду открыть огонь. Один оценил расстояние в 1500 метров, но его наводчик-парижанин внезапно вспомнил, как им рассказывали в школе, что протяженность Елисейских Полей составляет 1800 метров. Он скорректировал наводку и попал с первого выстрела. Толпа хлынула вперед, распевая «Марсельезу». Пастор Бенье отмечал, что «бои, как во сне, смешались с праздником наподобие 14 Июля»[282].
