не молится за благочестивого Государя.
Недавно вернувшийся из Москвы Самсон-старовер говорил православным, что миссионеры теперь уже не будут ездить, а про меня разнесли молву, что я ушёл в старую веру.
C.K.: Следников ни одним словом не выразил своего отношения к изменению религиозного законодательства. Он, искренний монархист, не мог осуждать действия Государя. Мне кажется, он даже думать запрещал себе о том, что царь что-то сделал не так. И всё же, разве не почувствовали православные, боровшиеся с расколом, что их предали? Получалось, что все их труды были напрасны.
Н.С.: «Теперь много наставников, у каждого своё стадо, на всех хватает дела, а когда официальный-то наставник будет — пойдет рознь». Василий Немытышев убедительно просил нас сообщить ему, не будут ли насильно заставлять старообрядцев строить моленные и избирать официальных наставников. Этого они более всего боятся. Удивительно, ранее раскольники с негодованием высказывались по поводу преследования их предков правительством, ныне же недовольны дарованной свободой.
C.K.: Боялись они, конечно, напрасно, но логика их страха вполне понятна. Старообрядцы решили, что во всем теперь уравнены в правах с православными и жить теперь будут во всем, как православные. Раньше они могли попрекать Церковь её исключительным положением в империи, но ведь они же прекрасно видели, как Церковь корчится под государственным руководством, делая только то, что велит её власть. И вот тут они вздрогнули- а что если и с ними теперь будет так же? Им вроде бы как бы даровали свободу, но не получится ли так, что на деле у них свободу отберут? Они вдруг почувствовали, что раньше-то как раз они и были свободны. Это очень актуальная для нас проблема. Мы не всегда понимаем, что государственная Церковь есть Церковь порабощенная.
H.C.: «А я так не попал в раскол», — сказал смелый мальчик лет 12–13, когда женщины выражали свои колебания, не окреститься ли им «в веру». Он рассказал: «В прошлом году я заболел зимой. Тяжело лежал. А староверы всегда тут и есть, где появится больной. Пришли ко мне и стали уговаривать перекреститься. Отец говорил мне: «Как хочешь», а мать твердит: «Надо исправиться». Я не хотел. Поучившись перед тем полгода в школе, я узнал, что старая вера — не истинная. Мать сильно настаивала на своём, пришёл уже в избу и наставник Андрей. Стали готовить воду для крещения. Я, хоть и слаб был, выбежал на улицу. Не хочу идти в старую веру. Так и остался православным.
C.K.: Так и остался православным… Маленький исповедник в одиночку пошёл, против всего свихнувшегося взрослого мира. Такие мальчики на Страшному Суде обличат раскольников, которые будут говорить: «Мы не виноваты, все вокруг нас так верили, это родители велели нам принять старую веру».
H.C.: Недавно рассказала нам одна учительница, что она познакомившись с несколькими вдумчивыми женщинами и сблизившись с ними, стала читать им сочинения Глеба Успенского, которые, по её мнению, должны быть сродни душе крестьянина и понятны им. И что же? Послушали — послушали женщины и сказали учительнице: «А этот, что написал книгу, святой отец или нет?» «Нет», — отвечала учительница. «Ну так прости Христа ради, оставь уж это чтение, нам бы от божественного».
С.К.: Наша интеллигенция, устраивая «хождение в народ», никогда не знала, чем живет русское крестьянство, что ему дорого, в чем оно нуждается. И мы сейчас очень плохо об этом осведомлены. А вот Николай Следников знал крестьянство и знал очень хорошо.
Н.С.: Много в деревне нужды, картины народного горя терзают моё сердце. Много в деревне диких суеверий, страшных пороков, проявлений вражды, злобы, гордости. Все средства надо испробовать, всеми мерами воспользоваться, чтобы проник свет Христов в крестьянское население, окутанное тьмой, чтобы он открыл крестьянам путь к Богу, к Небу‚ чтобы при помощи Божией достигли дети духовные чистоты сердца и вечного спасения.
C.K. …И тогда не будет у нас ни каких революций.
Послесловие
Прошу простить меня за то, что своими комментариями мешал знакомиться с фрагментами дневника епархиального миссионера. Да что же делать, если даже самый незначительный фрагмент этого дневника прямо-таки взывает к комментарию. У других читателей, очевидно, были бы другие соображения по поводу прочитанного, может быть противоположные моим. Можно со мной не соглашаться, да и со Следниковым — не обязательно. Я лишь хотел показать, что самый незначительный фрагмент этого уникального документа достоин отдельной мысли, что на нем надо обязательно остановиться и задуматься.
Какие уроки преподал в конечном итоге этот дневник лично мне?
Во-первых, я узнал, что жили тогда на Руси такие замечательные люди, как Николай Следников. Мы ни чего не знаем об этом русском типаже. Откуда? А ведь для нас очень важно понять, что такие люди были. Мы ещё встретимся на страницах этой книги с Николаем Николаевичем, когда его будут звать уже по-другому.
Во-вторых, тут море уникальной информации о состоянии старообрядческого раскола на рубеже ХIХ-ХХ веков. Для историков эти сведения бесценны.
В-третьих, эти факты дают возможность сделать некоторые выводы о природе раскола как такового, то есть любого раскола. Сейчас, когда вокруг нас, пусть и не в таком количестве, начинают действовать раскольники катакомбно-зарубежного толка, нам очень важно понять, до какого состояния духовного мрака и убожества доводит любой раскол.
В-четвертых, и это, на мой взгляд, самое важное, миссионерский дневник даёт информацию к размышлению о характере религиозности русского народа накануне революции. Конечно, на основании одного только этого документа окончательные выводы сделать невозможно, но их тем более невозможно сделать, игнорируя такие документы.
Меня более всего поразило количество искренних и упорных богоискателей, которые стремятся к истине вопреки всему и несмотря ни на что, причем они встречаются как среди раскольников, так и среди православных. Такие люди всегда единичны даже среди самых религиозных народов в самые религиозные эпохи. Если среди верующих мы встречаем хотя бы одного на тысячу, способного к самостоятельному поиску истины, так это уже много, а здесь целая россыпь таких образов, и если тогда такие люди встречались буквально один за другим, так уже становится невозможно поверить в то, что накануне революции русский народ якобы был равнодушен к вере.
Конечно, развернувшиеся перед нами картины духовного мрака ужасны. Ho они дают возможность объективно посмотреть на ситуацию и не должны нас смущать. Если разобраться, то всё это было всегда, а бывало и похуже. Даже самые религиозные эпохи русской истории при ближайшем рассмотрении дали бы нам не мало картин такого рода. Люди, которые дышат искренней, глубокой и чистой религиозностью всегда в
