«В ряде вопросов наши взгляды получили подтверждения в жизни, а в ряде случаев партия в той или другой мере усвоила их… В таких условиях требовать от нас отречения от наших взглядов – невыполнимо, недопустимо… Наши единомышленники открыто выступали в защиту нашей платформы… Они вели себя как мужественные революционеры и ставили взгляды выше своего положения… готовы были пожертвовать своим положением ради того, что они считали правильным, не считаясь с тем, что их ожидает. Зачем вам это отрицать, этого нельзя отрицать! Такое положение, когда такие люди, как Мрачковский, находятся в тюрьме, а мы находимся на свободе перед вашими глазами – оно неудержимо. Мы несем ответственность за все их действия» (там же, стр. 280-285).
Муралов: «…Много беды произошло оттого, что два года съезд не собирался… ЦК вел неправильную политику… Была ненормальная обстановка… в течение двух лет шла однобокая дискуссия, однобокое освещение… По отношению к тем, которые не соглашались с политикой ЦК, были приняты такие методы, которые неслыханны в нашей партии. Ежели кто-нибудь из оппозиции говорил о том, что нужно рабочим увеличить зарплату, кричали: это – демагогия… ежели говорили, что растет кулак, бедняк в забросе, кричали: это – демагогия… Когда мы говорили, что для строительства социализма необходима индустриализация, но для этого нужно максимальное количество средств употребить на развитие промышленности, нас называли сверхиндустриализаторами и обратились с воззванием к крестьянству… (тогда говорили) что мы хотим ограбить крестьянство… Когда мы говорили, что нужно освободить 40-50% крестьян-бедняков от налога, нам сказали, что это – демагогия… Таким образом, все вопросы, которые мы поднимали, обращались против нас в величайшие демагогические приемы и клевету. Дело доходило до сугубых, величайших, неслыханных в партии репрессий по отношению к преданным старым членам партии, революционерам… обвиняя их в том, что они являются агентами Чемберлена… Товарищи, если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке, как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было?» (там же, стр. 340-342).
Ввиду большого впечатления, которое произвели выступления ораторов оппозиции, ЦК сразу ввел в бой свою тяжелую артиллерию – начались выступления членов Политбюро, руководителей ЦКК, секретарей обкомов. Смысл всех их выступлений вполне укладывается в следующие слова Рыкова: «т. Каменев окончил свою речь тем, что он не отделяет себя от тех оппозиционеров, которые сидят теперь в тюрьме. Я должен начать свою речь с того, я не отделяю себя от тех революционеров, которые сторонников оппозиции посадили в тюрьму… Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить» (там же, стр. 285, 291).
В заключительном слове Сталин повторил свой ультиматум об организационной и идейной капитуляции. По существу обвинений оппозиции он даже не отвергал, но речи Раковского и особенно Каменева его все-таки задели, он был озабочен, чтобы они не нашли резонанса в партии. Сталин сказал: «О речах т.т. Евдокимова и Муралова я не имею сказать что-либо по существу… О них можно было бы сказать лишь одно: да простит им Аллах прегрешения их, ибо они сами не ведают, о чем болтают», но вот речь Каменева Сталин находит "самой фарисейской, самой шулерской, самой мошеннической и самой лживой из всех речей оппозиционеров"» (там же, стр. 411-413).
Почему? Потому, во-первых, что Каменев предлагал мир, которого Сталин не хотел; потому, во-вторых, что Каменев напомнил, что ленинский большевизм никогда не отрицал права коммуниста иметь собственные убеждения о политике ЦК и защищать их в рамках партии. Сталин не без основания сослался на решения X съезда (это сделал в своей речи и Рыков), которые запрещают коммунистам иметь свои взгляды, отличные от взглядов аппарата партии, то есть ЦК. Сталин был откровенен: «разоружится оппозиция – хорошо. Не хочет она разоружаться – сами разоружим» (стр. 419).
18 декабря съезд «разоружил» оппозицию. Он принял резолюцию, в которой, подтвердив исключение из партии Троцкого и Зиновьева, исключил из партии также Каменева, Раковского, Евдокимова, Муралова, Бакаева, Радека, Пятакова, Рафаила, Сосновского, Смилгу, Смирнова, Залуцкого, Ваганяна, Вардина, Лашевича, Эшба Е., Лилину 3. И. (жена Зиновьева), всего 75 активных деятелей оппозиции (все без исключения старые большевики). Съезд исключил из партии и группу Сапронова в количестве 23 человек. В резолюции сказано, что «принадлежность к троцкистской оппозиции и пропаганда ее взглядов являются несовместимыми с принадлежностью к ВКП (б)» («Пятнадцатый съезд…», т. II, стр. 1468).
19 декабря, через день после решения съезда об оппозиции, на имя съезда поступило следующее заявление:
«…Заявление 10 декабря об отказе от пропаганды наших взглядов съезд нашел недостаточным и неудовлетворительным. Мы принимаем поэтому к исполнению требование съезда об идейном и организационном разоружении. Мы обязуемся защищать взгляды и решения партии, ее съездов, ее конференций, ее ЦК… Каменев, Евдокимов, Зиновьев, Бакаев, Куклин, Лашевич, Авдеев, Соловьев, Гессен, Пекарь-Орлов, Гр. Федоров, 3. Лилина, Залуцкий, Харитонов, Бабахай, Шаров, Равич Ольга, Лукьянов, Елькович, Рейнгольд, Беляйс, Фуртичев, Миничев».
Заслушав доклад Орджоникидзе по поводу этого заявления, съезд решил:
1. Не рассматривать заявления исключенных из партии т.т. Каменева, Зиновьева и других, ввиду того, что съезд уже исчерпал вопрос об оппозиции;
2. Предложить ЦК и ЦКК принимать заявления исключенных из партии активных деятелей бывшей оппозиции лишь в индивидуальном порядке через шесть месяцев после подачи заявлений (там же, стр. 1418).
В точности сбылось предсказание Мрачковского: Зиновьев сбежал, но даже и в этом случае Сталин подвел, назначив ему испытательный режим. Капитулянты зиновьевской части блока проходили это испытание на своих подмосковных дачах, а троцкистская часть во главе с Троцким предпочла дачам капитулянтов сибирские тундры и казахстанские пески.
Так закончилась эпопея четырехлетней борьбы за власть Сталина сначала с «левой оппозицией» Троцкого (1923-1924), потом с «новой оппозицией» Зиновьева и Каменева (1925-1926), теперь с объединенным блоком оппозиции Троцкого, Зиновьева, Каменева, – закончилась полным его триумфом. Это был, однако, триумф не идеи, а машины, той колоссальной партийной машины, которую Сталин, унаследовав от Ленина, на ходу перестроил, обновил и усовершенствовал до виртуозности.
В этой борьбе Сталин показал мастерство, достойное восхищения, а его противники – уму непостижимое дилетантство. Сталин справедливо заметил на том же XV съезде, что в этой борьбе он имел дело не с противниками своего класса. Он говорил: «Оппозиционеры претендуют на руководство партией, страной. Спрашивается – на каком основании? Разве они доказали на деле, что способны вообще руководить чем-либо… Разве это не факт, что оппозиция во главе с такими людьми, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, руководит своей группой вот уже два года? Разве это не факт, что, руководя своей группой, лидеры оппозиции привели ее к окончательному краху?… Разве не ясно: людям, обанкротившимся на руководстве маленькой группой, никто не решится поручить руководство таким большим делом, как партия, страна» («Пятнадцатый съезд»… т. I, стр. 412).
В этой связи интересно вспомнить и то, что говорил Миха Цхакая, образованный марксист, член партии с 1898 г., который в эмиграции был ближайшим единомышленником Ленина, вместе с ним вернулся, но недолюбливал Сталина из-за его политической аморальности, а Бухарина просто обожал. В своем выступлении на съезде об оппозиции Цхакая ни одним словом не обмолвился о докладе Сталина, не упомянул даже его имени, но о докладе Бухарина сказал, что он «блестяще осветил все вопросы, начиная с идеологического фронта и нашей сегодняшней тактики… Я взял слово, чтобы под прожектерским светом этого доклада все-таки вернуться к тому болезненному явлению, которое ликвидируется…» После этого вступления Цхакая дал характеристику лидерам оппозиции. Цхакая сказал: «Нет никакого сомнения, что в бурный период гражданской войны Троцкий вольно или невольно всегда подчинялся партии, но никто никогда не думал, что он мог быть рулевым. Он мог быть хорошим комиссаром… Никто не мог думать, что он мог быть вождем. Потому, что это – человек, которого мы гоняли, начиная со II съезда, налево от меньшевиков и которого только в июльские дни Ленину удалось вогнать в нашу партию. Мы, старые большевики, расценивали Троцкого определенным образом. Но мы хотели использовать всех и вся в интересах революции. Что касается другой половины блока – Каменева и Зиновьева – то да, их падение печально. Все-таки они срослись с самого начала с большевистской партией… Я знаю начало их политического рождения. И не скажу, чтобы я преувеличивал их значение в высокой степени, но они были хорошие "рабочие лошади", как любил выражаться Ильич (Голоса: "Правильно!"). Но экзамен в Октябрьские дни показал, что на них, как на вождей, никогда нельзя рассчитывать. Прямо нужно сказать, что в эмиграции доклад Зиновьева даже полсотня людей не могла слушать. Великая революция 1917 года выдвинула его, и особенно он выдвинулся сам по себе, постоянно повторяя на всех митингах: "Мой дорогой учитель, мой друг Ленин"… Что же касается т. Каменева, то я чересчур знаком с его политическим прошлым, с его политическим рождением. В 1903-1905 годах он еще находился в подполье в моем распоряжении. А после я его перебросил на доделку к великому мастеру – Ленину. Мы не сомневаемся, что Каменев мог быть хорошим тружеником, но опять-таки не каким-нибудь мировым вождем» (там же, т. II, стр. 705-708).
