Но этих карьеристов Сталин принимал в партию под лозунгом «ленинского призыва», тогда как настоящих ленинцев сажал в тюрьмы. Поэтому на том же XV съезде говорили, что происходят: «ленинский призыв и сталинский отсев».
Съезд выслушал отчеты ЦК (Сталин, Косиор), отчет ЦКК-РКИ (Орджоникидзе), отчет Центральной ревизионной комиссии (Курский), отчет делегации ВКП(б) в Коминтерне (Бухарин), директивы по пятилетке (Рыков), работа в деревне (Молотов), доклад об оппозиции (Орджоникидзе), выборы центральных учреждений партии.
Съезд происходил внешне, по протоколам съезда, под знаменем трех новых лидеров партии – Сталина, Рыкова и Бухарина, но на деле под гегемонией и личной режиссурой одного Сталина. Все три лидера получали на съезде, при каждом их выступлении, «бурные, продолжительные аплодисменты», но только Сталин «бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию».
Если на всех предыдущих, после Октября, съездах мы читаем в протоколах многочисленные приветствия представителей делегаций рабочих, крестьян, армии, кончающиеся лозунгами: «Да здравствуют вожди мирового пролетариата Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев», но никогда не видим имени Сталина, то теперь многие приветственные речи делегаций народа на XV съезде называют только одно имя: «Да здравствует генеральный секретарь т. Сталин!» Однако сам Сталин себя не выпячивает (в отличие от Хрущева, который никому не давал говорить, или Брежнева, который иначе не титулует себя, как «Генеральный секретарь» с большой буквы, Сталин, будучи «генсеком», самим этим титулом никогда не пользовался). Сталин умело, с соблюдением положенного такта, распределяет роли на съезде между своими союзниками и учениками. Он не претендует, как Ленин, Зиновьев, Каменев, ни на вступительное, ни на заключительные слова на съездах. Даже больше. Он никогда не председательствует на съездах. Все это он предоставляет другим. Так было и на данном съезде. Открыл съезд с вводным политическим словом Рыков, председательствовали все члены президиума, кроме Сталина, закрыл съезд с заключительным словом тот же Рыков. Эта подчеркнутая «скромность» Сталина импонировала всем.
В политическом отчете ЦК Сталин подвел итоги дискуссий и расправы над оппозицией. Сформулировав еще раз главные вопросы разногласий, Сталин свел их к следующим пунктам:
1. оппозиция отрицает возможность строительства социализма в одной стране.
оппозиция утверждает, что в СССР произошло термидорианское перерождение, оппозиция отрицает блок рабочего класса с середняком,
оппозиция отрицает социалистический характер Октябрьской революции,
оппозиция отрицает ленинскую эластичную тактику в революции в колониальных странах, «допускающую блок и даже союз с национальной буржуазией колониальных стран против империализма» (Китай),
оппозиция отрицает ленинскую эластичную тактику «единого фронта» с социалистами, чтобы изнутри, через голову вождей, завоевать массы социал-демократических рабочих на сторону коммунизма,
оппозиция «начисто рвет» с ленинизмом по вопросу о партаппарате, создавая «вторую партию» и новый Интернационал.
На вопрос, как быть дальше с оппозицией, при каком условии ее члены могут быть оставлены в партии, Сталин ответил: «Условие у нас одно: оппозиция должна разоружиться целиком и полностью и в идейном и в организационном отношении» («Пятнадцатый съезд…», стр. 82-90).
Все выступавшие члены ЦК и руководители местных партийных организаций поддержали предложение Сталина поставить оппозиции ультиматум об организационной и идейной капитуляции. Кроме секретаря Среднеазиатского бюро ЦК Ф. Голощекина, который заявил, что он не согласен со Сталиным ставить какое-либо условие для оставления оппозиции в партии. Он сказал: «Нам нужно взять более твердую линию, нам нужно освободить партию от оппозиционной болтовни… Надо установить жесткий режим в партии, жесткий режим в советской работе, жесткий режим в быту… Никаких условий от оппозиции мы не принимаем, никаких условий им не ставим… С ними покончено» (там же, стр. 194-196).
Ранее принадлежавшая к оппозиции, Крупская произнесла очень мягкую речь; касаясь оппозиции, она заметила, что не будет говорить об ее «крупных ошибках», поскольку другие о них говорили достаточно. Ее диагноз, почему оппозиция потерпела поражение, надо признать, однако, совершенно правильным: «оппозиция потеряла чутье, понимание того, чем дышит рабочий класс» (там же, стр. 196). Действительно, оппозиция давно потеряла не только чутье, но и чувство понимания созданной Сталиным новой партийно-полицейской реальности, что же касается рабочего класса, то он дышал атмосферой глубокого разочарования плодами Октябрьской революции, а Троцкий хотел совершить теперь вторую Октябрьскую революцию в самом левейшем ее варианте. В этом разочаровании и заключалась причина провала всех попыток оппозиции найти духовный контакт и опору в рабочем классе, а между тем оппозиция делала из рабочего класса фетиш, превратила его в идол и выставляла его судьей в своих схватках за власть со сталинцами. Совершенно иной могла быть реакция и в рабочем классе, и в народе, если бы они призывались к ликвидации всякой диктатуры, особенно коммунистической, как этого хотели кронштадтцы. «Вместо коммунистической диктатуры Сталина – коммунистическая диктатура Троцкого», – такова была пo-существу альтернатива оппозиции. Но его Величество русский пролетариат решил, что воистину «хрен редьки не слаще»! В этом и только в этом смысле Крупская была права, когда она говорила, что оппозиция потеряла чутье, контакт с рабочим классом и народом.
От оппозиции в прениях по докладу Сталина выступили Муралов, Евдокимов, Раковский, Бакаев и Каменев.
Прежде чем говорить о тех условиях, в которых вынуждена была действовать оппозиция, особенно на данном XV съезде, надо вспомнить еще раз уставные законы и исторический опыт партии. Сталин, сталинцы и их союзники (бухаринцы), запрещая критику ЦК, глуша всякую свободу мнений по спорным вопросам, постоянно ссылались на решение X съезда о запрещении фракций. Однако сталинцы сознательно игнорировали один фундаментальный факт, кто же был верховным судьей и аутентичным интерпретатором ленинского решения X съезда «О единстве партии». Им был только один высший орган: Политбюро. Политбюро ЦК, избранное на X съезде, состояло из следующих пяти членов: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин (порядок перечисления по количеству голосов, полученных каждым членом на выборах пленума ЦК). Из этих пяти Ленин умер, успев написать «Завещание» о снятии Сталина. Остались две «фракции»; одна «фракция» из трех человек: Троцкий, Зиновьев и Каменев, другая «фракция» из одного: самого Сталина. Разумеется, право аутентичной интерпретации решения X съезда принадлежало именно этому большинству ленинского Политбюро, а не одному Сталину. Поэтому в глазах оппозиции, да и в свете всех исторических фактов, именно Сталин со времени болезни Ленина методически работал над созданием своей собственной фракции партаппаратчиков как в ЦК, так и вне него. К 1927 году сталинская фракция составила такую внушительную силу под старым названием «партия», что она былое ленинское большинство не только ленинского Политбюро, но и ЦК, легко объявила антипартийной фракцией. Кроме того, сам Ленин считал решение «О единстве партии» решением, вызванным обстановкой в стране (Кронштадт) и в партии («Рабочая оппозиция» и оппозиция «децистов»), он высказывал на том же съезде убеждение, что его применять не придется, а пункт, касающийся исключения членов ЦК, объявил даже вообще не подлежащим опубликованию (его опубликовал Сталин). Но в том же решении, как бы предвидя злоупотребление партаппаратом по части репрессий, Ленин записал, что «по вопросам, привлекающим особое внимание членов партии, – об очистке партии от непролетарских и ненадежных элементов, о борьбе с бюрократизмом, о развитии демократизма… деловые предложения должны быть рассматриваемы с величайшим вниманием… бороться всякими средствами против бюрократизма, за расширение демократизма…» (Выделено мною. – А. А.) («КПСС в рез.», 1953, ч. I, стр. 529). Причем Ленин не отменял, a намеренно сохранял в силе и решение IX партийной конференции 1920 г., которое он сам лично редактировал, а ЦК утвердил. В нем сказано: «Какие бы то ни было репрессии против товарищей за то, что они являются инакомыслящими по тем или иным вопросам, решенным партией, недопустимы» (там же, стр. 509). Далее, именно сам основоположник большевизма считал вполне естественным и нормальным, что каждый съезд есть арена «открытой, свободной борьбы» идей, мнений, групп, пока решения не приняты. Ленин писал о борьбе и атмосфере на II съезде: "Какая тяжелая атмосфера царит у нас на съезде!" – жаловался он мне… "Какая прекрасная вещь наш съезд!" – отвечал я ему. Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! – вот это я понимаю. Это – жизнь» (Ленин, ПСС, 1968, т. 8, стр. 333, а также «Воспоминания о Ленине», т. I, стр. 280).
