— Виктор Иванович, пора идти. Сейчас Омск будет на проводе, — напомнил начальнику о его хлопотливых обязанностях Глазков.
В Омске к аппарату подошел Гузаков. После обмена приветствиями он сообщил, что помощь Петропавловску увеличивается. Вслед за освобождением города надо принять меры к успешному продвижению на запад, восстановить железнодорожное сообщение с Москвой.
Пока Глазков отстукивал первые слова о прибытии Корицкого и принятых им мерах, Дьяконов подготовил донесение. Оно гласило:
«Петропавловск в наших руках. Нет достаточной силы для оперативных заданий, чтобы ликвидировать банды окончательно. Местами слышны перестрелки из домов и окон. Прибывает эшелон со стороны Омска… Положение на участке Петропавловск — Челябинск: имеется сообщение с разъездом Затон, на расстоянии от Петропавловска до разъезда 12 верст; послан восстановительный поезд из Петропавловска 9 февраля и отряд красноармейцев 253 полка в сторону Челябинска, который был отрезан на станции Мамлютка. Сегодня возвратился на разъезд Затон. В этом отряде находится работник ЧК станции Петропавловск товарищ Тихонов. Сейчас этот поезд прибудет в Петропавловск. Будут получены подробные сведения… С запада двигаются банды конные и подводы к направлению Петропавловска. Численность пока неизвестна»[8].
Конец сводки Глазкову достучать не удалось: произошел обрыв связи. Почти одновременно со стен и потолка посыпалась штукатурка. Стекла со звоном лопнули, запахло едким дымом. Это артиллерия мятежников возобновила обстрел станции. Под ее прикрытием кавалерия и пехота бандитов двинулись в атаку.
Используя численное превосходство, мятежники ворвались на станцию, местами бой перешел в ожесточенную рукопашную схватку. Бандиты попытались забросать ручными гранатами паровоз бронепоезда, захватить его, вывести из строя. Защитники станции отчаянно сопротивлялись.
Порфирьев со своим пулеметом прикрывал здание вокзала. Перебегая с места на место, он имитировал многочисленность обороняющихся. Огнем «шоша» Порфирьев помешал мятежникам развить успех, выиграл те драгоценные минуты, за которые прибыла долгожданная помощь. В разгар рукопашной к станции подошел эшелон, и красноармейцы 249-го полка с криком «Ура!» бросились в атаку.
На следующее утро город был окончательно очищен от бандитов. Но увидеть победу Порфирьеву не удалось: пуля, выпущенная из кулацкого обреза, попала в правое легкое. Иван Спиридонович заметил длинную рыжую бороду стрелявшего бандита. Память подсказала, что это анархист Новоселов, тот самый, которого Порфирьев, Чигович и Бокша поймали осенью в Омске. Новоселов выстрелил еще раз, сердце чекиста остановилось.
Беспощадный смерч боев заметно опустошил ряды петропавловских чекистов. Когда вечером 16 февраля Дьяконов собрал аппарат уездной ЧК в свой кабинет, то из девятнадцати человек пришло только семь.
— Восемь убитых, четверо в отъезде, остальные налицо, — доложил Вагаев.
Дьяконов обвел взглядом собравшихся, тяжело вздохнул. К удивлению Шаповалова начальник повел речь не о возмездии за потери, а о том, что Советская власть самая справедливая и ей присущ гуманизм. Поэтому она непобедима!
— Мстит и зверствует только тот, — сказал он, — кто самой жизнью, историей обречен на гибель, как помещики, буржуазия, кулачье. У рабочих и крестьян есть прекрасное будущее — социализм. Мы, чекисты, представляем совесть рабоче-крестьянской, социалистической революции, и в наших душах не может быть места злобе и ненависти.
Виктор Иванович выдержал небольшую паузу и продолжил:
— Многие из нас за эти три дня потеряли своих лучших друзей и товарищей. Но мятеж пока не подавлен окончательно и, возможно, мы еще кого-нибудь не досчитаемся. Все может случиться. Идет жестокая борьба с опытным, коварным врагом, которому временно удалось привлечь на свою сторону наиболее отсталых и неграмотных крестьян. Враг выбит из города, но он еще не разбит окончательно, нам приходится быть жесткими. Но никто из вас не должен думать о мести. Надо помнить, что высшая правда революции, ее плоть и кровь — справедливость по отношению к человеку.
Шаповалов, как и все присутствующие, внимательно слушал Дьяконова. В конце своей речи начальник закашлялся и, приложив к губам носовой платок, осторожно сплюнул в него. На белом батисте ярко проступили пятна крови. «Никак чахотка у Виктора Ивановича», — подумал Шаповалов и, внимательно посмотрев на Дьяконова, убедился в своем предположении. Железнодорожная куртка сидела на начальнике свободно. Тонкую бледную шею укутывал старенький шарф, и все же воротник куртки казался большим. Обычно худое лицо еще больше осунулось и даже аккуратная бородка не могла прикрыть болезненный вид. Как бы утонувшие во впадинах серые глаза и появлявшийся иногда на щеках неестественный румянец лишний раз убеждали в том, что Дьяконов болен и очень серьезно.
Пока Шаповалов, присматривался к начальнику, тот стал перераспределять обязанности. Поплевко поручил оказать помощь транспортным чекистам, так как их осталось только двое. Вагаев, в дополнение к своим обязанностям коменданта, должен был на время заменить секретаря комиссии и помочь следователям.
— Теперь тебе, Александр Матвеевич, придется поторапливаться, — улыбаясь, проговорил Дьяконов, и все присутствующие засмеялись.
Вагаева в аппарате любили, хотя иногда над некоторыми его привычками подшучивали. Рослый, наделенный от природы большой физической силой, никогда этим не кичился, был исключительно чуток и отзывчив.
До революции жизнь у Александра Вагаева шла, по его словам, не очень складно: никак не мог вырваться из нищеты. Отчаявшись, в 1914 году добровольцем ушел на фронт. Годы армейской окопной жизни приучили его к медлительности, которую Вагаев гордо называл выдержкой, не отдавая себе отчета в истинном значении этого слова. В ответ на поторапливания товарищей он шутливо отвечал, что за шесть лет войны постоянно опаздывал на встречу со смертью, и поэтому всем советует жить по пословице: тише едешь, дальше будешь.
Вагаев был последним, кому Виктор Иванович вменил дополнительные обязанности. Только Шаповалов остался без «нагрузки», и когда уже хотел возмутиться в связи с таким недоверием, Дьяконов укоризненно покачал головой.
— Не кипятись, Захар! Тебе тоже задание будет, и посложнее, чем другим.
Подождав, пока сотрудники разойдутся, Виктор Иванович на минутку прикрыл ресницами утомленные глаза, потом сказал:
— Многое мы не смогли понять и предупредить. Но борьба еще не окончена, надо сделать так, чтобы с нашей стороны жертв было поменьше. Да и с бандитами нужно побыстрее разделаться. А для этого надо знать, что они собираются делать.
— Выходит, мне к мятежникам идти придется?! — удивленно спросил Шаповалов.
— Тебе, Захар! Не побоишься?
— Боязно немного, Виктор Иванович, — признался Захар. — Не бывал я в таких переделках.
— Придется попробовать. Только боязнь в моем сейфе оставь. Когда вернешься — отдам. Договорились?
— Так точно!
— Тогда слушай. Во время уличных боев в плен сдалось много крестьян. Ясно, что они по принуждению пристали к бандитам. Но пока их держат в тюрьме. Завтра перед арестантами будет выступать Архип Бочагов, редактор уездной газеты. После его речи во дворе тюрьмы крестьян отпустят: через два месяца сев. Надо готовиться. Так вот, среди крестьян «по недосмотру» окажется несколько бандитов. Ты должен к ним пристроиться.
Виктор Иванович стал объяснять Захару, как проникнуть в один из главных штабов мятежников, добыть точные сведения о противнике. Дьяконов выразил сожаление по поводу спешки, которая помешала детально разработать легенду, продумать наиболее вероятные линии поведения. Риск из-за спешки большой, но ждать нельзя. Дьяконов рассчитывал на удачу, взяв во внимание три основных фактора: враг тоже не располагает временем, торопится; контрразведывательный аппарат у мятежников пока не налажен; у Шаповалова много качеств, которые помогут ему выполнить ответственную задачу.
Еще раз окинув Захара испытующим взглядом, Виктор Иванович сказал:
— О том, как меня будешь в известность ставить, условимся потом. Ну пока, Захар. Готовь себя к серьезному испытанию.
В камере Шаповалов освоился быстро. Весь тюремный персонал обновился, и Захар чувствовал себя относительно спокойно. Его здесь никто не знал. Арестованные, в большинстве своем крестьяне, вели неторопливую беседу о своем нехитром житье-бытье. Некоторые, лежа на нарах, мирно похрапывали. Кое-кто докуривал цигарку, изредка перебрасываясь с соседями ничего не значащими фразами.
