Компания летит, по-моему, симпатичная. Летели трудно. В Италии в Болоньи выпал снег, а в Милане – туман и дождь. Долго проходили паспортный контроль – они нас не щадят. Унизительно медлен но. Наконец, все, получив свои вещи, собрались, и мы поехали на автобусе в Падую. За окном – мрак и дождь. Все спали. В Падуе всю группу разделили по трем гостиницам. Я попала в прелестную старую «Мажестик». И номер хороший с двумя кроватями. Позвонила Мариолине в Венецию, договорились, что она после своего выступления в Падуе же – читает лекцию о националистах в России, приедет ко мне ночевать. А мы всей группой собрались в ресторане Isola Di Carpena, недалеко от нашей гостиницы, в старом городе, на узкой, прелестной улочке. Ужин – как ужин. Вполне интеллигентский. Вкусное чудесное вино. Смешной, пьяный Дудинцев, но все соображающий. Олейник – умный националист, по-моему, правого толка. Коммунист? Витя Божович – тихий, как всегда. Правда, выпив вина, я с ним поспорила о никчемности и ненужности критики. Он, не нападая, защищался, говорил, что у критики, как у науки, свои задачи и она не обязана заниматься воспитанием публики.
Вечером в гостинице посмотрела немного телевизор – около 40 программ. Правда, одна хуже другой. Или голые девочки или какой-нибудь скучный старик говорит о политике. Ночью пришла возбужденная, красивая Мариолина. Проговорили полночи о разводе с Петром, об общих знакомых. Заснули.
19 апреля
Завтрак заказали в номер, одевались, трепались, красились. На улице, слава Богу! солнце. Весь симпозиум, ради которого мы приехали, проходит в университете. Это рядом с гостиницей. Пошли с Мариолиной пешком. Мощенные булыжником улицы. Старый университет. Квадратный двор с балюстрадой на втором этаже вокруг этого двора. Напомнило мне наши бесконечные гуляния в старом московском университете по такой же балюстраде. Здесь, правда, все старее и богаче. Ректорский зал, где открывается заседание – с золотыми стенами, золотыми цветными гербами бывших ректоров. Судя по гербам, их было очень много. Фрески на потолке. Золотые волосы Мариолины, ее старая золотая, венецианской работы цепь на шее, украшения в ушах и на руках, желтый в клетку пиджак – весь ее облик золотой венецианки с королевской походкой очень вписывался в этот зал. Я, как всегда, в черном с белыми волосами.
Начались скучные речи на французском и итальянском языках. 3 дня выдерживать будет трудно. Шведский стол и суета. После обеда с Витей Божовичем бродили по городу. Он – уткнувшись носом в карту, я – по сторонам.
Но тем не менее открывали для себя прекрасные места. Конечно, очень красивый город. Только очень холодно. Хорошо, что я взяла из Москвы накидку.
В 4 часа – второе заседание. Уже в другом помещении. Просто аудитория (Aula E), хотя что значит простая! В стенах старые фрески каких-то, видимо, научных деятелей (ZB – Ciampolo Tolomei).
Выступления идут на плохом французском языке. В основном старые профессора со всего света со своими старыми женами. Говорят, что приехали на свой счет. В выступлениях о «Праве государства и правах человека» берется одна цитата известного человека, сравнивается с другой цитатой не менее известного и делается свой вывод.
20 апреля (суббота)
На утреннем заседании Гайдук – наш руководитель – мне сказал, что это он по службе сидит на этих скучных заседаниях, а я, украсив своим присутствием открытие, могу уйти, что я быстренько и сделала. Витя Божович, как примерный ученик, решил остаться. Пошла на рынок. По дороге выпила кофе с ромом. На рынке побродила, купила себе белую кофточку на жару и пошла куролесить по городу. Заходила в церковь. Фрески. Старина. В два часа пошла в гостиницу, полежала, попила чайку и пошла опять бродить. Теперь более или менее город уложился. Каменные тротуары, арки, очень много храмов. Теперь смотрела в план – искала фрески Джотто. Забрела на продовольственный рынок. Купила орешков. Огромные лавки сыров, колбас, мяса. Фрукты. Вспомнила бедную мамочку, которая спросила у меня после Испании: «А много там продуктов?» Она, конечно, не подозревает об этом изобилии, ибо никогда не была за границей.
Одна площадь (по-моему, Гарибальди) запружена молодежью. Видимо, здесь место их сбора. Вообще город после 4-х заметно оживился. На улицах очень много народу. Гуляют, сидят в кафе или просто стоят на площадях, беседуя. Много нищих, но не жалких, а как бы бездельников. В одной церкви набрела на свадьбу. Вспомнила, как мы с Мариолиной года 3 назад были на свадьбе ее брата в Падуе же. И так же, как и тогда, невеста была не в белом, т. е. брак, значит, не в первый раз. Но тем не менее церковь, орган, родственники и рис, который бросают на головы новобрачных. Правда, тогда свадьба была побогаче: потом в мэрию и прием во Дворце (невеста была из знати). Мы с Мариолиной сидели за каким-то столом вместе с бывшими дожами. Мы, помню, очень хохотали, потешаясь, что можно вслух по-русски говорить и обсуждать все, что вздумается. Она тогда еще не была замужем за Мардзотто.
Тогда же мы с Мариолиной пошли в гости. Среди аркад, где гуляют, среди маленьких кафе и лавочек – дверь в стене, причем очень замшелая. Входишь и попадаешь в «сказки Шахерезады». Сад. Дворец – как в старых фильмах Висконти – с такой же мебелью, с какой-то старушкой-хозяйкой. К ней пришла то ли племянница, то ли знакомая. Очень она мне понравилась – красивая девушка. (Через несколько лет я как-то спросила Мариолину: «Вышла замуж эта девушка?» – «Да, за Бродского».)
Вообще эти походы с Мариолиной по аристократическим гостям всегда очень забавны. Как-то в Венеции мы пришли к одной старушке, дальней родственнице Мариолины. Старушка с букольками, обычно одетая. В руках – пластмассовый ярко-зеленый ридикюльчик. В нем – платочек и ключи от трех ее дворцов. Один выходит на гран-канал, второй и третий – за ним.
В 17 веке строить на гран-канале считалось моветоном, потом стали строить поближе, а в 19-м дом на гран-канале уже был хорошим тоном. И вот эта старушка осталась наследницей всех трех дворцов. Там – фрески Тьеполо и т. п., но она бедная и время от времени сдает какой-нибудь из дворцов для больших приемов, а иногда на неделю приезжают миллиардеры-американцы и живут в этих дворцах. Ключи от дворцов хранятся в этом зеленом синтетическом ридикюльчике.
И вот, в одной из бесконечных комнат она устроила для нас чай, а к чаю – маленькие-маленькие штучки (я даже не могу назвать их печеньем!), и пригласила своего племянника, тоже потомка венецианских дожей. Толстый, абсолютно современный «дубарь». Узнав, что я – русская, он рассказал, как однажды он повел свою любовницу в ресторан и заказал шампанское и русскую черную икру. И ей это так понравилось, что она, без его ведома, заказала себе вторую порцию. «Тогда, – говорит он, – я встал и сказал: „Расплачивайся сама!“ – и ушел».
Я подумала: иметь дворцы с фресками Тьеполо и… – такое отношение к женщине. Раньше они стрелялись и бились на шпагах из-за одной ленточки и оброненного платка.
В общем, это совершенно другой дух, другие люди. Но живут они в тех же декорациях.
Наконец, нашла церковь с Джотто, но она была уже закрыта. Но сад вокруг сказочный. Какие-то странные тюльпаны. Поют птицы. Это в самом центре города, недалеко от площади Гарибальди.
К 7.45 пошла по приглашению в ресторан Brek на Piazza Cavour. Там – содом и гоморра. Опять шведский стол, но можно взять только на один маленький поднос. И хотя кругом изобилие, я не сориентировалась, набрала ерунду. За кассой, где мы расплачивались пригласительным билетом, небольшой зал с какими-то столами студенческой столовой. Я выбрала в углу у входа, рядом орал грудной ребенок. Шум. Ад. Я устала. Настроение плохое. Подсели потом к столу Лана Габриадзе, Эллиуса, Божовича. Вместе выпили винца и пошли смотреть Джотто в церковь, которая была открыта специально для нашей ассамблеи.
Церковь (Capella degli Scrovegni) небольшая, но фрески по всем стенам. Библейские сцены. На задней стене – «Страшный суд»! Очень наивно, ученически, но очень талантливо. Ранний Ренессанс, открытый практически только в 30-х годах нынешнего столетия – это молодость таланта. Молодость Джотто и молодость раннего Ренессанса. Очень похоже по восприятию на мою акварель Серебряковой 1908 – очень ученически и сразу видно, что очень талантливо. Недаром она так выделяется своей свежестью из моей коллекции. Так и Джотто.
Есть, например, сценка – «Тайная вечеря». Половина апостолов сидит к зрителю спиной. Над каждым из 12-ти нимб, но те, которые спиной к нам, и над их головами тоже нимб, почему-то черного цвета. И кажется, что перед их лицом – черные круги.
На стене слева у входа, рядом с фреской белосерого цвета женщина, изо рта которой торчит змея – есть выбитая подпись на русском языке: Солоник 1808 г. Из этой подписи можно сделать вывод, что фреска не реставрировалась, т. к. эта женщина тоже вся исколота чем-то острым, т. к. та, видимо, изображает злоречие и сплетню.
