наблюдателей и командиров рот, не наблюдалось ли чего-нибудь в смысле происшествия.
Штаб корпуса походил теперь на растревоженный пчелиный рой. Звенели и зуммерили телефоны; не прошло и четверти часа, как из штаба 336-й пехотной дивизии доложили: передовой артиллерийский наблюдатель в горячем послеобеденном мареве, где-то между 15.00 и 16.00 часами, заметил самолет модели «Физелер Шторх», круживший в очень низкой облачности, и затем, когда как раз над всем участком фронта опустилась сильная летняя гроза, сел вблизи расположения русских войск. Штумме приказал выслать усиленную штурмовую группу.
Подполковник Гессе передал уточненные приказы на разведывательно-поисковые мероприятия. В первую очередь касательно обоих исчезнувших. Если Райхель и его пилот не будут найдены, то следует искать портфель и карты. Если следы противника будут обнаружены — проверить местность на наличие следов пожара или боестолкновения, которые могут указывать на то, что документы уничтожены.
Командование 336-й пехотной дивизии на рассвете 20 июня выслало усиленную роту на довольно труднообозримый участок местности. Вторая рота обеспечивала фланговое прикрытие и отвлекающий огонь из личного оружия. В небольшой лощинке был обнаружен самолет. Он был пуст: ни портфеля, ни карт. Оборудование кабины пилота было изъято по обычаю русских, когда им доставались немецкие машины. Следов поджога не было. Ничто не говорило в пользу того, что карты и документы были уничтожены. Никаких следов крови. Никаких следов борьбы. Бак самолета был пробит. Бензина в нем не было.
«Обыскать местность!» — приказал капитан. Солдаты разбились на группы и приступили к поиску. Вдруг один из унтер-офицеров крикнул: «Вот здесь!» Жестом он показал на два холмика земли в 30 метрах от самолета: две могилы. Для командира роты все стало ясно. Охранение было снято. Дана команда: «Отходим!».
Когда генералу Штумме доложили о двух могилах, он покачал головой. «С каких это пор Иваны стали такими щепетильными. Наших мертвых хоронят. И ещё рядом с самолетом». — «Я сам теряюсь в догадках», — сказал подполковник Франц. «Надо бы узнать поточнее, вдруг это опять русские штучки», — принял решение Штумме.
Штаб 336-й дивизии получил повторный приказ, на этот раз с дополнением: могилы вскрыть и проверить, лежат ли в них именно Райхель и обер-лейтенант Дехант.
И снова солдаты 685-го полка отправились на место. Вместе с ними отправился ординарец майора Райхеля — идентифицировать пропавшего. Могилы были вскрыты. Ординарец, по его словам, в одном из мертвых опознал своего майора, несмотря на то что тело было в нижнем белье и вид его был далеким от идеального. Деталей униформы во второй могиле также обнаружено не было.
Какое именно донесение было отправлено «наверх» штабом 40-го танкового корпуса, куда стекалась вся информация о поисках и расследовании, а также все соответствующие отчеты, до сих пор не удается точно установить. Некоторые из штабных офицеров не могут вспомнить факта обнаружения тел. Офицер связи из 40-го танкового корпуса, находившийся ко времени описываемых событий в качестве представителя штаба Штумме на передовой, на удалении в несколько километров от места обнаружения самолета и могил, и сразу же подключенный к поискам, считает, что майор Райхель бесследно исчез. Напротив, подполковник Франц считает, что тела были однозначно идентифицированы. Но, несмотря на совершенно четкие данные, исходившие от штабных офицеров 336-й дивизии, можно продолжать сомневаться в том плане, не пришла ли русским в голову идея разыграть спектакль, чтобы ввести немцев в заблуждение? Во всяком случае, фрау Райхель получила от полковника Фельтера, начальника оперативного отдела штаба 6-й армии, письменное извещение о том, что её муж «был похоронен на солдатском кладбище в Харькове со всеми воинскими почестями». Она получила также фотографии захоронения, однако обручальное кольцо, которое её муж всегда имел при себе, ей выслано не было. Над всем этим делом доныне — завеса сомнений.
В конце июня 1942 года для германского командования было крайне важным достоверно знать, погиб ли Райхель или был захвачен живым в плен. Если он был убит, то русские могли знать только то, что было указано на картах и значилось в тексте на злополучном листке: информация о первой фазе операции «Блау». Если же майор попал к ним в руки живым, то возникала опасность, что спецам из ГПУ удалось выжать из него то, что он знал сверх того. А Райхель, в общих чертах, конечно, знал все о большом замысле. Замысле в отношении Сталинграда и Кавказа. И в страшном сне не приснится то, что советские секретные службы узнали бы, если бы им удалось «разговорить» живого Райхеля. Имелось достаточно оснований опасаться именно этого.
Ни от кого не являлось тайной то обстоятельство, что русские войска на передовой имели строгий приказ: всякого захваченного в плен офицера с малиновыми кантами на галифе, что отличало офицеров Генштаба, беречь, как зеницу ока, и немедленно доставлять в вышестоящий штаб по команде. Даже погибших офицеров Генштаба им надлежало выносить с поля боя, чтобы тем самым создавать у нас ситуацию неуверенности и неясности об их судьбе и об информации, которой они располагали. Специальными мероприятиями их подразделений пропаганды на фронте эта атмосфера ещё и «подогревалась».
Почему вдруг русские всем этим неожиданно пренебрегли? И если так, то что означал факт захоронения?
Логически было бы правильным объяснить эту загадку следующим образом: Райхель и его пилот были захвачены советским разведдозором и затем убиты. Когда командир подразделения доставил своему начальнику карты и портфель, тот сразу понял, что речь идет о немецком штабном офицере высокого ранга. Во избежание неприятностей и волокиты для себя в случае проверки или дознания относительно тел он отправил своих солдат обратно и приказал им похоронить убитых офицеров.
Естественно, генерал Штумме доложил о деле Райхеля немедленно в штаб армии. Подполковник Франц уже в ночь на 20 июня, около 1 часа ночи, позвонил начштаба 6-й армии, тогда полковнику, позже — генерал-лейтенанту Артуру Шмидту, и доложил о случившемся. Генералу танковых войск Паулюсу ничего не оставалось, кроме как в соответствии с долгом и с тяжелым сердцем в свою очередь через командование группы армии известить ставку фюрера в Растенбурге.
На его счастье, Гитлер в тот момент находился в Берхтесгадене и дело «тепленьким» до него не дошло. Генерал-фельдмаршал Кейтель предпринял меры в порядке первичного расследования. Он был склонен настроить Гитлера на принятие строжайших мер
