Думаю — да, и все-таки этого — никогда не будет. Говорю не о даре — его у Вас через край, говорю не о поэтической основе — она видна всюду — кажется, говорю о Вас, человеке.
И, кажется, знаю: чтобы стать поэтом, стать тем поэтом, который Вы есть, у Вас не хватило любви — к высшим ценностям; ненависти — к низшим. Случай Чехова, самого старшего — умного — и безнадежного — из чеховских героев. Самого — чеховского.
Что между Вами — и поэтом? Вы, человек. Привычка к шутке, и привычка к чужой привычке (наклонная плоскость к газетному читателю) — и (наверное!) лень и величайшее (и добродушное) презрение ко всем и себе — а может быть, уж и чувство: поздно (т. е. та же лень: она, матушка!).
Между Вами и поэтом — быт. Вы — в быту, не больше.
Не самообольщаюсь: писать всерьез Вы не будете, но мне хочется, чтобы Вы знали, что был все эти годы (уже скоро — десятилетия!) человек, который на Вас радовался, а не смеялся, и вопреки всем Вашим стараниям — знал Вам цену.
Рыбак — рыбака видит издалека.
Марина Цветаева.
— А дяди! А дамы! Любящие Вас, потому что невинно убеждены, что это Вы «Марию Ивановну» и «Ивана Петровича» описываете. А редактора! Не понимающие, что Вы каждой своей строкой взрываете эмиграцию! Что Вы ее самый жестокий (ибо бескорыстный — и добродушный) судья. Вся Ваша поэзия — самосуд: эмиграции над самой собой. Уверяю Вас, что (статьи Милюкова пройдут, а…) это — останется. Но мне-то, ненавидящей политику, ею — брезгующей, жалко, что Вы пошли ей на потребу.
— Привет! —
<Начало июня 1939 г.>
Дорогая Надежда Николаевна!
Если Вы мне что-нибудь хотите в дорогу — умоляю кофе; везти можно много, а у меня — только начатый пакетик, а денег нет совсем. И если бы можно — одну денную рубашку, самую простую, № 44 (не больше, но и не меньше) на мне — лохмотья.
Целую Вас, вечером приду прощаться — начерно, т. е. в последний раз немножко посидеть.
Приду около 9 ч., м. б. в 91/2 ч., но приду непременно.
Спасибо за все!
МЦ.
<11-го июня 1939 г.>
— Ау! —
Вчера целый день сидели, ожидая телеф<она>, и к вечеру оказалось, что не едем. Нынче будет то же — возможно — уедем, возможно — нет. Indéfr<isable>[2056] не сделала, п. ч. могла уехать вчера в час — и не решилась сесть под люстру.
Если не уедем — Мур завтра утром зайдет. Если не зайдет — уехали. До последней минуты ничего не знаем и не можем отлучиться, ибо телефон — через короткие промежутки.
Посылаю пока 10 фр<анков> для Тамары[2057] (5 были даны раньше) — если смогу — оставлю для Вас на столе (Вашем), с посудой, остающиеся 10, не смогу — простите.
Целую.
Спасибо за все!
МЦ.
Воскресенье утром
11-го/12-го июня 1939 г., 12 ч. ночи — воскресенье
Дорогая Надежда Николаевна,
Когда мы с Муром в 11 ч. вернулись — ничего под дверью не было: мы оба — привычным жестом — посмотрели, а когда мы оба — минуту спустя — оглянулись — письмо лежало, и его за минуту — не было. И шага за дверью — не было.
Сердечное спасибо — и за то, что заметили — последний взгляд:
на авось, без всякой надежды (моя слепость).
Вам пишу-последней. Мур спит, дом спит…
…Только одна баба не спит,
На моей коже сидит
(и т. д. — Медведь)
а баба-то — я.
А медведи-то — там. И мно-ого! Но что я буду одна такая баба среди тех медведей — ручаюсь.
_______
Кончаю. Надо спать, а то просплю все способы передвижения. Будильник — уложен (от страха забыть!). Я — сама себе будильник.
________
Спасибо, что так трогательно выручили. За все спасибо: за чудный Dives[2058] — за ту церковь, к которой мы так вторично и не пришли, за наши кладбищенские прогулки — помните? — за самое чудное платье моей жизни — синее — за все Мурины штаны (а их было мно-ого: как тех будущих медведей) — за дом, который мне был — родной, за уверенность, что когда и с чем ни приду — обрадую: хотя бы доверием, за неустанность Вашей дружбы, за действенность ее (дружбы — нет: есть — любовь, или любви нет — есть дружба, во всяком случае есть одно, а не два, и это одно — было).
— Всего не перечислишь — за все.
________
Ну, вот.
Обнимаю от всего сердца, желаю здоровья, досуга, покоя, хорошего лета, хороших лет, — свободы!!!
Спасибо за кофе. Спасибо за рубашки. Спасибо за книжку — я Вами кругом одарена.
С Вами — уезжаю.
Все сделаю, чтобы Вы обо мне — знали.
Авось! — Даст Бог!
М.
И последняя просьба («Сколько просьб у любимой всегда…»)[2059] — КРЫСОЛОВ.[2060] Я его писала все раннее Мурино младенчество, в чешской избе, — какие мы тогда с Чехией были счастливые!! Собирали грибы…
Если удастся — окликну еще из Гавра…
Еще Париж, 8-го июня 1939 г., четверг
Дорогая Анна Ильинична!
Прощайте.
Проститься не удалось, — всё вышло молниеносно.
Спасибо за всё — от Вшенор[2061] до Ванва[2062] (в которой Вы меня завели, а потом сами — уехали, но я не жалею: — «Был дом — как пещера…»)
Спасибо за чудную весну с Максом,[2063] за прогулки — мимо стольких цветущих заборов — а помните поездку в лес — давнюю — Вы были в своем леопарде, а я — в «кое-чем» — и Мур еще со всего маху наступил в грозовую лужу…
Помню и буду помнить — всё.
Уезжаю с громадным, добрым, умным и суровым Муром — помните его рождение? («Сразу видно, что сын интеллигентных родителей!» — Вы, любуясь на резкость его новорожденного профиля). — Дружили мы с вами 14 с половиной лет, — два раза обновилась кожа…[2064] (NB! второй раз — состарилась!) Ибо мы с вами никогда не переставали дружить, хотя и не виделись, просто — расставание (неминуемое) произошло раньше отъезда, м. б. — так лучше: и Вам, и мне…
Живописнее, увлекательнее, горячее, даровитее, неожиданнее и, в чем-то глубоком — НАСТОЯЩЕЕ человека — я никогда не встречу.
________
Прочтите у М. Н. Л<ебедевой> мои стихи к Чехии — они мои любимые и уже поехали к Бенешу[2065] с надписью: — С той верой, которая твéржеская.[2066]
Жаль уезжать. Я здесь была очень счастлива.
Желаю Вам счастливой Америки с Саввой.[2067] Ему — горячий привет. Я его очень оценила, и всегда рассказываю о нем (и о Вас) СКАЗКИ, которые — ПРАВДА.
Обнимаю и НИКОГДА не забуду. Мою память, которая есть сердце, Вы — знаете.
М.
12-го июня 1939 г.[2068]
Последний привет! Будьте здоровы и благополучны. Спасибо! Ждем книги. Провожайте мысленно.
М.
В СЛЕДСТВЕННУЮ ЧАСТЬ НКВД
При отъезде из заграницы в Союз я отправила свой багаж по адресу дочери,[2069] так как не могла тогда точно знать, где поселюсь по возвращении в Москву.
По прибытии сюда я в течение двух месяцев еще не имела паспорта и поэтому не могла получить багажа, пришедшего в начале августа с<его> г<ода>.
В соответствии с указанием таможни я получила от моей дочери, Ариадны Сергеевны Эфрон, доверенность на принадлежащий мне багаж. Но получить его я тоже еще не могла из-за отсутствия у меня свидетельства с пограничного пункта, которого у меня не имелось, так как я, с сыном 14 лет, ехала специальным пароходом до Ленинграда.
Было возбуждено соответствующее ходатайство о выдаче мне необходимого документа. В это же время, в конце августа, была арестована моя дочь, и багаж оказался, по-видимому, задержанным на таможне.
Я живу загородом, наступает зима, ни у меня ни у сына нет теплой одежды, одеял и обуви, и пока что нет возможности приобрести таковые заново.
Настоящим ходатайствую, в случае если невозможно сейчас получить всего мне принадлежащего багажа, о разрешении на получение мною из него самых необходимых мне и сыну зимних вещей, без которых я не вижу, как мы перезимуем.
О Вашем решении по этому вопросу очень прошу поставить меня в известность.[2070]
Марина Цветаева
