дробились на группы. Впереди всех стояла разгорячённая молодёжь, которая воинственно дудела и разгуливала с металлическими прутьями. Поодаль стояло старшее поколение – сдержанные мужчины лет сорока и нефтяники в спецодежде, а сзади их особняком держались женщины. Некоторые поднимали булыжники над головой и с размаху швыряли в сторону полицейских, которые стояли в шеренге. Кто-то начинает дудеть, и десятки глоток тут же подхватывали сигнал. Раздавались крики и с крыш ближайших домов, куда забрались сочувствующие зеваки. Вся толпа вдруг начинает медленное движение в сторону полицейских, а те в ответ начали сначала стрелять в воздух для устрашения, но толпа никак на это не реагирует и идёт дальше вперёд. Тогда спецназ начал забрасывать в толпу гранаты со слезоточивым газом, который остановил женщин и людей старшего поколения, но не молодых парней, которые продолжили своё движение вперёд. Среди женщин была и Айжан, которая высматривала в толпе и искала своего мужа Армана. Тех, кого она видела постоянно рядом с мужем на площади раньше, никого из них она не видела среди толпы. Большинство людей на площади, ей было незнакомо, так как она кроме работы никуда и не ходила, а у малознакомых ей людей она постеснялась спрашивать о своём муже, и жалела лишь о том, что не захватила с собой фотографию Армана. В полицейском участке, где она просидела до обеда, ей так и не предоставили никакую информацию про её мужа, и в больнице его тоже не было, если его только не забрали машине скорой помощи в Актау, так как единственная в городе больница была полностью переполнена. Накормив детей обедом, Айжан ближе к вечеру прибежала сюда на площадь, и всё это время искала мужа. И лишь тогда, когда толпа пошла стеной на полицейских, и, чувствуя инстинктом, что это ни к чему хорошему не приведёт, побежала домой, беспокоясь о своих детях. А в это время молодые люди вплотную приблизились к спецназу, и те в ответ начали уже стрелять на поражение. Эти выстрелы были слышны уже по всему городу, так как стояла безветренная погода. Слышны были эти выстрелы и Арману, и его сокамерникам, ведь городской отдел полиции недалеко от площади. Всю прошедшую ночь он не мог заснуть, и лишь под утро ему удалось поспать пару часов. Тело ещё ломило от боли и на месте побоев появились синяки. После обеда его вызывали на допрос, что он делал на улице во время его задержания, и следователь, видя его состояние, вызвал медика и тот вколол ему обезболивающий укол, после которого ему немного полегчало, и у него даже появился аппетит, ведь завтрак и обед он пропустил. Его сейчас больше волновало, как его семья и всё с ними в порядке? – Снова стреляют, – произнёс кто-то в камере, когда были слышны выстрелы и не утихали долгое время. Арман не думал даже, что их многомесячная забастовка улучшений условий труда и увеличения зарплаты приведёт к трагическим событиям. Неужели, права простых рабочих нефтяников было так сложно удовлетворить такой богатой нефтегазовой компании, которая выкачивала из недр земли природные богатства – залежи нефти и газа? В Туркменистане, откуда он переехал семьёй, газ для населения был бесплатным, а бензин стоил сущие копейки на заправках. Газ, вода, электричество и соль предоставлялись населению Туркменистана бесплатно с 1992 года, и было ограничено лимитами, а израсходованное сверх установленной меры подлежало оплате чисто по символическим ценам. Об этом можно было лишь мечтать, живя здесь в Казахстане, ведь здесь коммунальные услуги стояли дорого, особенно в зимнее время. Выстрелы утихли лишь ближе к полуночи, всё дальше и дальше отдаляясь от площади и уже стали не такими частыми. Арман всё время пока были слышны выстрелы, не мог заснуть и переживал за тех, кто всё это время находились там – на улицах города. Его ещё беспокоила судьба его близких товарищей – Марата и Хабибуллы, которые были ранены вчера там, на площади. Оказали ли им своевременную медицинскую помощь? Знают ли их близкие и родные, что они были ранены на площади? Что их всех ждёт в будущем?
В больницу города Жанаозен привозили всё больше и больше раненых людей с огнестрельными ранениями. В палаты все уже не вмещались и многих уже укладывали в коридорах прямо на полу. Врачи, прибывшие накануне с Актау и других регионов, не справлялись с таким большим количеством раненых. В больнице были три операционных зала, и в каждой операционной поставили ещё обычные деревянные столы, и в каждой операционной комнате шло по четыре операции одновременно. Мёртвых сразу везли в морг, который находился рядом. В палате, в которой находился Хабибулла, была рассчитана на четыре пациента, но в ней сейчас находилось в два раза больше людей, и все, как и он с пулевыми ранениями. Каждую палату на выходе охранял полицейский с оружием в руках, а также снаружи больницы по всему периметру здания ходили омоновцы. Койка Хабибуллы находилась возле окна с видом на главный вход больницы, и он видел, как много раненых людей привозили на машинах скорой помощи. Из всех лежащих в палате раненых пациентов он был самый старший по возрасту, а остальные были молодые люди не старше тридцати лет. У вновь прибывавших раненых людей он в первую очередь спрашивал, где и как их ранили, и как обстановка сейчас на улицах города. У него пулю из ноги вытащили, но ходить он не мог пока что, и ему нужны были костыли или инвалидная коляска для передвижения. Ему оставалось лишь лежать на своей койке и лишь когда к главному входу больницы подъезжали спецмашины с мигалками и сиренами, он от любопытства привставал с кровати и наблюдал за происходящим с окна. Вечером ему жена передала продукты питания через санитарку. Видать, она уже знала, что он находится в больнице и что он живой, но созвониться с ней и поговорить по телефону не представляло возможности, так как сотового телефона не было у него, да и мобильная и телефонная связь говорили, что не функционировала в городе. Днём приходил следователь с полиции и интересовался у него и у других, как и где они получили огнестрельное ранение, и что они вообще делали на площади 16 декабря. Вёл он себя наглым образом, то и дело, угрожая арестом и уголовной ответственностью, но никто не поддался на его угрозы. Хабибулла честно признался, что на площадь выходил несколько месяцев и требовал вместе с другими нефтяниками улучшений условий труда и поднятия оплаты труда
