– А что, я ничего, – ответил Халиков и сделал вид, что его незаслуженно обидели.
– Достаньте ручку, тетрадку и за мною записывайте.
– Вот еще.
– У вас есть ручка с тетрадкой?
Гатауллин стал рыться в сумке, которая у них была одна на двоих.
– У меня память хорошая, я не записываю.
– Тогда сидите смирно.
Я стал вести прерванное занятие, а Халиков подтолкнул локтем Гатауллина и показал на меня глазами в том смысле, что я ненормальный. До конца перерыва я Халикову еще два раза сделал замечания и при этом думал: «У нас в институте подобные студенты большая редкость. А как работают учителя в школах?! Им, небось, приходится иметь дело не только с трудными учениками, но порой и с их родителями».
А Халикову казалось, что он в своем роде вундеркинд; что если он будет вести себя так же, как и другие студенты, то потеряет перед ними лицо, поэтому его постоянно тянуло на «подвиги». На занятии он просидел всего лишь час, а уже между ним и мной установилась неприязненные отношения, которые могли углубиться.
Во время перерыва ко мне подошла, чтобы сверстать расписание, Анна Валентиновна – мягкая, приветливая, приятная в общении молодая женщина. Она у нас на кафедре учебный ассистент. Когда я ей сказал, что ко мне на пульмонологию пришла восьмая группа, она картинно приложила ладони к вискам, словно у нее внезапно разыгрался приступ мигрени, и изобразила на лице ужас.
– Это какой-то кошмар, – произнесла она. – Пока они были у меня на поликлиническом цикле, я считала дни, когда они от меня уйдут. Халиков, Гатауллин и Магомедов – все наглецы, они сидели у меня на заднем ряду и все занятия проиграли на мобильных телефонах в какую-то игру. Я веду занятия, говорю, и они о чем-то между собой говорят, и ничего я с ними не могла сделать. Гопники. Заводилой у них Халиков – противный наглый тип.
– Интересно, кто у него родители?
– Вы задали интересный вопрос. Обязательно выясним. Как только мы им не поставим зачеты, как миленькие прибегут. Раз на занятии у Халикова зазвонил телефон. Он стал громко в трубку говорить. Я его попросила выйти из учебной комнаты. Он открыл дверь, облокотился о косяк и стал говорить. Мат-перемат. Я не знала, куда деться.
– Они зачет вам сдали?
– Халиков и Гатауллин на зачет не явились, проигнорировали, а Магомедову я зачет не поставила. Знания у них нулевые. Нам, преподавателям, нужно будет сговориться и этих студентов до экзаменов не допустить.
– Я «за». Саяра Файзылловича они чуть до инфаркта не довели – до сих пор от этой группы не может отойти. Он мне божился, что прогонит их по тестам и не поставит зачет.
– Тогда я преподавателям скажу, чтобы они им зачет не ставили, пускай перед госэкзаменами побегают.
– Деканат, конечно же, постарается их протолкнуть, но если мы объединимся, то выстоим. А шеф наш в этом случае займет нейтральную позицию.
Иду после перерыва на занятие и думаю: «Если Халиков будет мне мешать, то его нужно будет сразу же обломать, иначе конфликт затянется, и из него труднее будет выйти».
Захожу в учебную комнату и сразу же мы обмениваемся с Халиковым «любезными» взглядами. В перерыве он думал, как ему, чтобы не ударить в грязь лицом перед группой, вести себя со мной в дальнейшем.
Халиков улавливает мой настрой, встает и говорит:
– Мы с Гатауллиным должны поставить вас в известность. Нам нужно уйти.
– В принципе, я никого не держу, но вы должны назвать причину.
– Нам нужно в Москву на научную конференцию.
– На конференцию! – Я смотрю, не веря ни одному его слову, и студенты притихли, ожидают, чем закончится наша словесная дуэль.
– С ректором согласовано, – нагло произносит он.
– Вы что же, занимаетесь в студенческом научном кружке?
– По хирургии.
«Лжет», – думаю я, ибо, глядя на этих студентов, трудно даже представить, что их могут интересовать любые интеллектуальные вопросы. Просто они решили таким образом откосить от пульмонологии.
– Если у вас командировка, будьте так добры, принесите выписку из приказа.
– А на слово не верите?
– Во всем должен быть порядок.
Халиков и Гатауллин, очень недовольные, что номер у них не прошел, уходят с занятий.
«Скатертью дорога! Их все равно ничему не научишь», – думаю я, глядя им вслед.
Как только нерадивые студенты ушли, в группе возникла рабочая обстановка, и я спокойно провел цикл.
Следовало ожидать, что в конце учебного года Халиков с Гатауллиным, чтобы получить по пульмонологии зачет, подойдут ко мне и скажут: «Давайте договоримся!»
Только с точки зрения здравого смысла непонятно, как эти студенты, не имея знаний и пропуская занятия, смогли дойти до шестого курса. Первые два года учиться в нашем университете после школы очень тяжело. Возможно, преподаватели занимались с ними репетиторством, а затем проставляли им зачеты и экзамены. Только трудно верится, чтобы эти студенты занимались после занятий дополнительно. На младших курсах очень плотный график занятий. Или же просто своим поведением эти студенты преподавателей запугивали. Кому хочется иметь лишние проблемы! Расписался в зачетке, и никаких проблем. Впрочем, получить зачет и сдать экзамен можно и иным образом.
У нас в университете несколько лет назад был избит заведующий кафедрой судебной медицины профессор Харин. «Он зверствует на экзамене», – говорили про него студенты, хотя он, всего лишь навсего, выставляя студентам оценки, проявлял принципиальность. У нас, преподавателей, не было сомнения в том, что его избиение – дело рук студентов.
Когда профессор Харин был госпитализирован в нейрохирургическое отделение РКБ, я, Салават Зарифович и бывший сотрудник нашей кафедры, заведующий лабораторным отделением РКБ Александр Леонидович, хорошо знавший профессора, посетили его в палате.
Лицо заведующего кафедрой судебной медицины было изменено до неузнаваемости: опухшее, в кровоподтеках и синяках, кровоизлияния были и в склеры глаз, но память и интеллект, несмотря на сотрясение головного мозга, у него сохранились, и разговаривал он с нами, не теряя чувство юмора, охотно. «Все произошло среди бела дня, – рассказывал он. – Я вышел из второго здания на Толстого, чтобы пройти в главный корпус – это же на одном пятачке. Прошел метров сто, думая о чем-то своем и не обращая внимания на прохожих. Вдруг кто-то сзади меня крепко в охапку обхватил, прижал руки к телу, одновременно передо мною, словно из-под земли, возник парень – смуглое широкое скуластое лицо, челюсти сжаты, темные очки, на голове черная вязаная шапочка. В мозгу моем отпечаталась картинка, как он занес для удара правую руку, обтянутую черной перчаткой. Первым же профессиональным прямым ударом в челюсть он отправил меня в нокаут, и я больше не помню ничего. Но, надо полагать, державший сзади человек, не выпустил меня и на мою голову, как на боксерскую грушу, обрушилось еще несколько ударов. Все это произошло в течение нескольких секунд. Затем парни бросили меня на асфальт и убежали. Несмотря на то, что на Толстого всегда многолюдно, свидетелей, как часто бывает в подобных случаях, не оказалось». – «А самочувствие?» – «Нейрохирурги сказали, что обошлось. В ряду прочего могло быть и субарахноидальное кровоизлияние и отслойка сетчатки. Компьютерная томография ничего этого не показала. Основная версия следствия – меня заказали студенты. Бизнесом я не занимаюсь, и врагов по работе у меня нет. Исполнителей и заказчиков следователи обещали найти. Ведь я по роду своей работы в контакте с правоохранительными органами». – «У вас есть кто-то на примете, кто бы мог вас заказать?» – спросил его Салават. «Всего лишь предположения, но их к делу не пришьешь». – «Вы на самом деле строго спрашиваете студентов на экзамене?» – спросил я. «Строгость моя состоит в том, – ответил профессор, – что я спрашиваю их даже не в объеме учебника, а только то, что даю им на лекции».
К сожалению, следствием не были установлены ни заказчики, ни исполнители избиения.
Сегодня у меня третья по счету с начала года группа. Прихожу на первое занятие, не ожидая, что меня ждет приятный сюрприз: студенты все в сборе и ни одного в группе парня – все девочки.
Писаных красавиц, на которых можно было бы в течение всего цикла любоваться, среди них нет. По непонятным причинам по красоте студенточки лечебного факультета всегда уступали и уступают девочкам педиатрического факультета.
Пока девочки рассаживались, мельком присматривались ко мне. Я ловил на себе их оценивающие, с искорками в глазах, взгляды.
У всех живые, задорные глаза, улыбчивые, милые лица. Наконец все успокоились, возникла пауза. Я смотрю на них, они на меня.
Случается иногда, что два незнакомых человека сближаются внезапно и быстро в течение нескольких мгновений, – и сознание этого сближения тотчас выражается в их взглядах, в их дружелюбных и тихих усмешках и движениях. Нечто подобное произошло и у меня с этой группой.
