Эдик Штейнберг - Материалы биографии

Я немного освободился от множества работ, скоро напишу Вам больше. Это дело просто очень спешит. Надеюсь, что о Яковлеве там нигде не было сказано ни слова… Ваш Х.

15

Дорогой Индрих!

Стараюсь рассказать о выставке, о том, что я сам видел. Была изумительная погода, было выбрано замечательное место. Огромные толпы людей пришли на ту выставку. Эту выставку разрешили после скандала, который произошел на пустыре за 2 недели. Участников выставки было 68 человек – из них группа Оскара Рабина, а остальные молодые художники прямо с улицы, которые примкнули к этой группе. Сама атмосфера была удивительная, царили покой и торжество. Многие работы молодых художников я видел сам в первый раз, а ситуация, при которой состоялась выставка, ставит проблемы следующие. Авангардных выставок у нас нет с 20 годов, и поэтому открытие этой выставки приобрело символическое значение – и, конечно, тут заслуга Рабина огромна. Правда, никто не ожидал, что эта выставка состоится. Думаю, что тут сработало время. Даже перед открытием выставки все чего-то ждали. Слава Богу, все обошлось. Может, после что-нибудь будет и художникам позволят показывать свои работы более свободно. О художественной стороне этих работ трудно сказать. Во-первых, большое столпотворение народа не давало возможности смотреть работы. Но те, что мне удалось увидеть, не были в прямом смысле абстрактные. Помимо группы Рабина, на выставке преобладал плохой экспрессионизм. Правда, были и исключения.

Лучше художники Москвы, на мой взгляд, и не думали выставляться на этой выставке. Не было никого из школы «Сретенский бульвар», ни Яковлева, ни Краснопевцева, ни Вейсберга, ни Свешникова, ни Шварцмана, и не было даже Плавинского. Я и не думал выставляться. И к такого рода выставкам всегда относился отрицательно. Если промелькнула моя фамилия в западной передаче, то это был мой брат – художник из группы Рабина. Судя по Вашей реакции, Вы правильно оценили сложившуюся ситуацию и саму выставку, которую не могли видеть.

В общем, авангардная выставка без авангардистов.

Крепко Вас целую.

Большой поклон Вашей жене.

От Гали много приветов.

16

Милый Эдик.

Я посылаю тебе один каталог с многими картинками; он, правда, из 1970 года, но остается совершенно новым – я листаю его и вижу, что с тех времен в мировом искусстве совсем ничего не случилось. Это на самом деле глубокий кризис.

Я надеюсь, что ты уже видел те два больших каталога, которые я привез в Москву.

Я уже написал Вике, что часть фотографий, которые вы мне прислали, не годится перепечатывать. Это касается в первую очередь цветных снимков – они на плохом, старом материале. (Речь идет о фотографиях Вейсберга и твоих.) Поэтому я написал издателю, чтобы он послал по твоему адресу и по адресу Вейсберга цветной материал. А поскольку я не знаю, что и как на снимках получится, прошу вас сделать следующие снимки:

1) Вейсберг – избранная картина.

2) Ты – избранная картина.

3) Булатов – картина на морском берегу.

Я надеюсь, что из этих трех я смогу выбрать. Сделайте, пожалуйста, от каждой картины три снимка с разной экспозицией и непроявленные пришлите их мне в Прагу: у нас тут специальная фотослужба, и при ее посредничестве я отправлю их производителю – он сам их проявит. Но таким образом все, к сожалению, очень затянется. Поэтому я прошу Вас сделать фотографии и отправить их по возможности побыстрее!!! Публикация всей этой толстой книги задержится только из-за этого снимка!

Спасибо за слова хвалы текста о Дюшане. Вы говорите, наверное, о том, что с французского перевела Наталья. Я послал другой, очень длинный текст на чешском языке о Дюшане Вике и, кроме того, доклад о моем посещении Москвы и окончательную версию текста для Пропилээн-Кунстгешихте. Что касается последних двух материалов, мне очень хотелось бы, чтобы Вика перевела их вам, и я быстро узнал ваше мнение – раньше, чем они будут опубликованы. Первый из этих текстов на английском языке уже находится в Италии, и другой переведен на немецкий в Берлине – наверное, оба уже в типографии, и Ваши замечания я смог бы включить в корректуру. Поэтому я прошу скорого ответа, мне важно знать, если, по вашему мнению, оба текста в порядке.

(Видите, какая у меня богатая переписка – мне нужен целый секретариат!)

Я пока послал Жигаловым два своих текста, опять о Дюшане, один на французском, второй – на английском. Может быть, что они переведут их. Мне очень хотелось бы, чтобы вы знали о том, что я пишу. Мне думается, что атмосфера искусства Праги и Москвы в настоящее время очень близки друг другу: поэтому обо всем, что чувствуем и о чем думаем мы, должны знать также у вас.

Я не знаю, успеет ли Вика перевести все тексты, которыми я ее закидал. Если она не успеет перевести тот очень длинный текст о Дюшане, который мне важнее («Искусство и трансценденция»), чем те три, находящееся у Жигалова, я пришлю им французскую версию, чтобы Наталья поработала над ней.

Оба Жигаловы очаровали меня. Существует мало людей, до того нежных и с таким ярким интеллектом, как Наталья. Поэтому я очень рад, что их картины очень интересны. Но, к сожалению, фотографии Толи опять никчемны.

Если я в ближайшее время не попаду в Москву, надеюсь встретиться с ними в Праге. На весну следующего года я обеспечиваю жилье для вас обоих, Кабаковых, Янкилевских, Пивоварова. Если это удастся, в следующем году последовали бы другие, включая Жигалова.

Я забыл о том, что необходимо, чтобы вы мне (я об этом уже писал Вике) прислали негатив черно-белой фотографии твоей избранной картины. Позитив нельзя качественно перепечатать.

Сердечный привет вам обоим, и вообще всем. Почему ты обращаешься ко мне на «Вы»???

Прага–Париж, 2009

Дорогие Галя и Эдик.

Прежде всего хочу очень поблагодарить Галку за очень интересные воспоминания о Халупецком. Читала с большим интересом. Статья очень важная и нужная. Спасибо.

Я сейчас с доктором Томашем Гланцем готовлю издание писем Халупецкого и работаю в пражском архиве, где письма хранятся. Мне нужно разрешение. Писем Эдика здесь больше, чем вы публиковали. От вас, художников, я уже разрешение получила. Хватит Эдику написать: я согласен с изучением и публикацией переписки с Халупецким. Разрешение выдается для Dr. Milena Slavicka и Dr. Tomas Glanc.

Огромное спасибо.

Дорогой Эдуард!

Передаю вам огромные приветы от Милены Славицкой, которая также просила передать, что ее очень обрадовала последняя публикация Галины, в которую вошла и ваша переписка с Индрихом Халупецким.

Мы вместе с Миленой работаем над публикацией материалов, касающихся поездок Халупецкого в Россию, его контактов с художниками, его переписки, статей на эту тему и т.д.

В этой связи нам необходимо Ваше разрешение на доступ к Вашей переписке с Халупецким и на возможность ее публиковать. То, что было у Халупецкого, хранится в пражском литературном архиве. Вы могли бы, пожалуйста, такое разрешение кратко сформулировать и послать?

Спасибо. С уважением и приветом,

Дорогие Милена и Томаш!

Большое спасибо, что наконец вспомнили замечательного человека Индриха Халупецкого.

Я смогу дать разрешение на публикацию моей переписки с И. Халупецким, если получу Ваше заверение, что все письма будут опубликованы полностью, без купюр, как это себе позволил сделать журнал «Русское искусство». А также если в этом издании будут присутствовать материалы о нем, то я бы посоветовал чтобы текст Гали, написанный без адреса в стол, нашел свое место. Благодарю, что в этот раз меня не забыли. Жду ответа.

P.S. Ответ вы можете послать на э-мейл моего соседа.

Дорогой Эдик!

Спасибо за письмо и согласие. Что касается твоих условий, отдельные письма будут опубликованы без всяких купюр, но будет ли возможно опубликовать все письма, зависит от размеров предполагаемой публикации, т.е. от финансов.

Что касается воспоминаний Гали, мы их с удовольствием опубликуем, но необходимо, чтобы было подобных воспоминаний от разных лиц несколько, хотя бы пять-шесть.

Сердечный привет Гале. Ее текст мне очень понравился.

С наилучшими пожеланиями Милена Славицкая.

Дорогая Милена!

Халупецкий – тот человек в истории, который не нуждается в экономической зависимости. Хочу напомнить, что его две последние поездки в Москву осуществились за его собственный счет совсем не богатого человека. Я к нему не относился как к информатору или популяризатору русского искусства.

Он был для меня больше чем друг. Между нами возникла духовная близость, и я ему обязан тем, что сегодня называется Эдик Штейнберг. Первый был мой отец, второй он. Если финансово невозможно опубликовать всю нашу переписку, то я бы хотел из нее и его и мои письма выбрать сам. Это не наглость, а любовь к тому времени и Индржиху. Времени оккупации Праги, когда не было свободы и у вас, и у нас – но была внутренняя свобода, о чем говорят наши письма.