Парусные корабли все еще широко использовались в коммерческой торговле, хотя плавать на них было делом, само собой, медленным и утомительным. Братья прибыли в Нью-Йорк, как выразился Лесли Мортон, после “особенно жуткого плавания” из Ливерпуля, которое продолжалось шестьдесят три дня, причем корабль все это время шел с полным балластом, то есть без груза. Предстояло им худшее. В Нью-Йорке они должны были взять груз – керосин в пятигалонных контейнерах – и везти его в Австралию, затем загрузиться в Сиднее зерном и доставить его в Ливерпуль. Плавание обещало занять целый год.
Братья решили сбежать с корабля, хотя Клифф обязан был дослужить до окончания договора. Оба хотели добраться до родины, чтобы пойти на войну, которая, как они, подобно большинству людей, считали, скоро должна была закончиться. “Война по-прежнему представлялась нам в свете войн викторианской эпохи и ей предшествовавших”, – писал впоследствии Мортон. Они с братом, продолжал он, не оценили того, что “характер и методы войны навсегда изменились в августе 1914-го и что в будущем любые войны будут охватывать всех: мирное население, мужчин, женщин и детей”169.
Они собирались ехать в Англию обычными пассажирами и телеграфировали домой, чтобы им прислали денег на билеты второго класса. Отец, послав ответную телеграмму, устроил так, что средства были переведены.
Мортоны узнали, что следующий корабль, идущий на родину, – “Лузитания”, и купили билеты. Они столько слышали про этот лайнер, что решили непременно пойти на причал и взглянуть на него. “Что за зрелище предстало нашим глазам, – писал Лесли Мортон. – Он казался размером с гору. У него было четыре трубы, длина – поразительная, а памятуя о том, что он может как следует разогнаться, мы в нетерпении предвкушали плавание”170.
Стоя на причале и разглядывая корабль, они заметили, что один из корабельных офицеров присматривается к ним. Это оказался старший помощник Джон Прескот Пайпер, только что спустившийся по трапу на причал. “Что смотрите, ребята?”171 – спросил он.
Они рассказали ему, что купили билеты на предстоящий рейс и просто хотели посмотреть корабль.
С минуту поглядев на них, он спросил: “Вы с какого корабля?”
Мортон, не желая выкладывать все начистоту, сказал, что они как раз закончили служить по договору и теперь направляются в Ливерпуль, чтобы сдать экзамены на аттестат.
“Я так и подумал: вид у вас моряцкий”, – сказал Пайпер. Он спросил, стоит ли им платить за путешествие, если могут отработать. “Лузитания” только что лишилась десяти матросов – те ушли с корабля, якобы желая избежать службы в британской армии. “Двое ребят вроде вас мне бы пригодились”, – сказал Пайпер.
“Думаю, сэр, найдутся и другие, – сказал Мортон. – Кое-кто из наших ребят получил расчет”.
Старпом Пайпер велел братьям явиться на причал в пятницу утром и “привести с собой кого найдете”.
Юноши обрадовались. Теперь они могут сдать билеты и потратить отцовские деньги на другое. “Мы просадили все до последнего пенни” и ночь с четверга на пятницу провели “в роскошной, пускай и сомнительной, обстановке”, – писал Мортон.
Перебежать на “Лузитанию” решили восемь человек из команды “Найада”. О том, что думал на сей счет капитан “Найада”, история умалчивает. Что же до капитана Тернера, он взял людей к себе, нисколько не раздумывая и, вероятно, не задавая лишних вопросов. Матросы ему были нужны, и как можно больше.
Война принесла и другие проблемы. Тернер готовил корабль к отплытию в обстановке, пронизанной страхом и подозрениями. Каждое торговое судно, отплывавшее из нью-йоркской гавани, подлежало тщательнейшей проверке, целью которой было подтвердить, что весь груз в его трюме указан в грузовом манифесте, а также что на нем нет вооружения – иначе это было бы нарушением американских законов о нейтралитете. Тернеру нанесли визит представители портовой “службы нейтралитета”, работавшей под надзором Дадли Филда Малони, начальника таможенно-пошлинной конторы, в чьи полномочия входило обыскивать все суда. Про Малони говорили, что он как две капли воды похож на Уинстона Черчилля172, и это было верно – до такой степени, что много лет спустя он снялся в роли Черчилля в фильме “Московская миссия”. Служба провела инспекцию быстро, без задержек, и Малони выдал Тернеру “удостоверение о погрузке”, позволявшее ему выйти в море; правда, впоследствии Малони признавался, что проверить весь груз до единого тюка представлялось “делом физически невозможным”.
Контора Малони выписала “Лузитании” предварительный грузовой манифест, один-единственный листок бумаги, где были перечислены тридцать пять безвредных наименований. Вышло так, что эти предметы составляли лишь малую долю груза, уже находившегося на борту “Лузитании”. Более подробный список собирались обнародовать много позже, через немалое время после отплытия корабля, чтобы Германия как можно дольше не имела доступа к этим сведениям – ведь известно было, что на нью-йоркских причалах орудуют германские шпионы и вредители, которыми руководит посольство Германии173.
Эти шпионы, похоже, особенно интересовались “Лузитанией” – они давно следили за кораблем. В рапорте германского военно-морского атташе в Нью-Йорке, датированном 27 апреля 1915 года – “Лузитании” предстояло отплыть четырьмя днями позже, – сообщалось: “Команда «Лузитании» находится в настроении чрезвычайно подавленном и надеется, что это – последнее плавание через Атлантику в военное время”. Отмечалось в рапорте и то, что в команде недостает людей. “Обслуживать машины надлежащим образом затруднительно. Слишком силен страх перед субмаринами”174.
Существовала нешуточная вероятность, что германские вредители попытаются что-то сделать с “Лузитанией”. “Кунард” воспринял эту опасность всерьез – во всяком случае, компания направила на борт детектива-полицейского из Ливерпуля, Уильяма Джона Пирпойнта, чтобы тот нес вахту во время плаваний. Он занимал каюту А-1, на шлюпочной палубе, и держался особняком. Капитан Тернер взял себе за привычку называть его “инспектор”.
Команда “Лузитании” поднималась на борт весь день и ночь, кто трезвый, кто не очень. Лесли Мортон с братом и другие беглецы с “Найада” шли по трапу, еще не оправившись от последствий прошлой ночи, когда они гуляли в городе. Если Мортон и думал, что на “Лузитании” его ожидают роскошные условия, его надежды не оправдались. Его направили на койку тремя палубами ниже основной, в помещение, которое напомнило ему “спальню в работном доме”. Впрочем, он воспрянул духом, обнаружив, что его койка находится прямо у иллюминатора.
Младший член команды – посыльный, или мальчишка на службе у эконома, по имени Френсис Берроуз, пятнадцати с половиной лет от роду – был встречен у входа сторожевым, который сказал ему: “На этот раз ты, сынок, не вернешься. Поймают тебя на этот раз”175.
Берроуз рассмеялся и отправился прямо к своей койке.
В тот вечер группа мальчишек, которым приказано было ни в коем случае не покидать корабль, решила от скуки устроить себе небольшое развлечение. Мальчишки, среди которых был некий Роберт Джеймс Кларк, отправились в небольшое грузовое помещение, на морском жаргоне именуемое лазаретом, и там, если верить Кларку, “занялись тем, чем нам заниматься не следовало”176.
Кларк и его сообщники нашли какие-то электрические провода и, содрав изоляцию, разложили их по полу. Улегшись на пол, мальчишки принялись ждать.
На корабле было множество крыс. По сути, годом раньше крысы стали причиной небольшого пожара в одном из общих помещений корабля – они изгрызли изоляцию на электрических проводах, проходивших внутри стенки, и в результате два голых провода соприкоснулись177.
Мальчишки ждали, затаив дыхание. Появившиеся вскоре крысы двинулись по помещению своими обычными маршрутами, не зная, что на пути у них – провода. “Их, разумеется, убило током, – вспоминал Кларк, – такая была у нас забава. Случилось это в пятницу вечером”. В будущем Кларку предстояло стать преподобным Кларком.
То ли из уязвленного профессионального самолюбия, то ли повинуясь некоему инстинктивному страху, корабельный талисман – кот по кличке Доуи, названный так в честь предшественника Тернера, – в ту ночь сбежал с “Лузитании” в неизвестном направлении.
Капитан Тернер в тот вечер тоже покинул корабль. Он направился на Бродвей, в театр “Харрис” на Сорок второй улице, и посмотрел там пьесу “Ложь”, где в главной роли выступала его племянница, актриса по имени Мерседес Десмор178.
Кроме того, Тернер отдал дань своей страсти к германской кухне. Он отправился в “Люхов”, что располагался в доме 110 по Восточной четырнадцатой улице, и отобедал там в зале Нибелунгов, где оркестр из восемнадцати музыкантов оживлял обстановку венскими вальсами179.
