– Пойду брызну.
Только он грохнул дверью, в нас полетел сноп огня. Пули щелкали по кабине, по бензиновым бочкам, свистя, проходили выше. Я не сообразил выпрыгнуть, а повалился на дно кабины, извиваясь между педалями и рычагами, чудом поместившись в этом узком пространстве. Сердце выдавало азбуку Морзе. Но стрельба быстро стихла. Послышались хриплые крики:
– Эй!!!
– Кто!!!
– Свои!!!
– А пароль?!
– Какой пароль, вы нас чуть не убили!!!
У американцев это называется «дружественный огонь», когда свои по своим.
У них там процентов двадцать потерь от этого дела. Да и у нас немало. Вон, месяц назад под Толстым Юртом воевали два полка МВД. Стравили. Эти полки рядом стояли. Зашел между ними боевик-гранатометчик. Ночью. Сделал выстрел в одну сторону, в другую. И началась перестрелка. И связь была, и знали сами, кто в кого палит, но нет, остановились только под утро. Мерзкое дело.
Вернувшийся Кук покашлял и сказал сам себе:
– Ну вот. Вышел пописать, заодно, как говорится, покакал.
И вот мы на «Северном», в офицерской палатке. Стоим, как на родительском собрании. Над нами сжалились. Круглолицый военный, в бандане и с бородой, хлопнул по плечу старшего:
– Да ладно, Волк, пускай садятся.
Остальные загалдели:
– Вась, пускай остаются!
– Вась, может, расскажут чего интересного!
Кадыкасто-носатый снова плюнул:
– Вечно они суются не в свое дело, эти телевизионщики.
Вася взял в руки бутылку водки, вынул из ножен большой кинжал, одним махом отбил горлышко и резюмировал:
– Ладно, садитесь.
И обратился к аудитории:
– Продолжаем!
Я подумал: хорошо, ребята, просто прекрасно. Мне бы только за столом плацдарм занять, а там я его расширю. Вы мне только слово дайте, потом уже не заберете. Уходить соберусь – плакать станете, будете умолять остаться. А я еще подумаю.
За столом тем временем суетились.
– Давай, клади в стакан.
– Наливай, наливай.
– Не забудь представиться!
Перевязанный, который в черном берете, встал. В его полном стакане что-то бултыхалось помимо водки. Далеко запрокинув голову, он выпил, поймал зубами и выложил на стол медаль. Принял строевую стойку и доложил:
– Товарищи офицеры! Представляюсь по случаю получения медали «За отвагу». Старший лейтенант Подвеска!
Все встали и тоже выпили.
– Давай, Андрюха.
– Смотри, Подвеска, чтоб не последняя!
Обмывание наград – протокол. В боевых частях он соблюдается неукоснительно. Правда, обычно бокал с наградой пускают по кругу, чтоб каждый сделал глоток. Если наград много, берут солдатскую каску. Последний, замыкающий круг награжденный допивает все оставшееся сам. Нередко его потом кладут отдохнуть. Применяется в таких случаях только водка, за неимением – спирт. Никаких вин, шампанских и ликеров. Поделившись своими знаниями на эту тему, я постепенно вступил в разговор.
Через час я уже валялся на самой лучшей койке, у печки. Ребята мои спали в углу. А что? Серия анекдотов, пять тостов за 135-ю бригаду, удачная попытка отбить кинжалом горлышко у бутылки – и пожалуйста, вечная прописка в палатке. Личный денщик Васи Волка, рядовой Чумаченко, заботливо принес мне табуретку и установил на ней большую алюминиевую кружку с водой. Чтоб ночью меня не мучила жажда. А вы говорите «не люблю журналистов».
Мы прижились. Места в платке хватало на всех, правила общежития были простыми, как в тюрьме: делай, что хочешь, только другим не мешай. Традиции? Да почти никаких. Ну разве что каждый из наших, откидывая полог и заходя в палатку, обязательно произносит реплику из постылой рекламы: «Ну вот я и в Хопре!» Еще?
Еще за столом после каждого тоста у нас прибавляют: «Кто не выпил, тот Киркоров».
Естественно, при этом пьют все.
Собственно, постояльцев в этой брезентовой гостинице не так много. Кроме нас троих уже знакомый нам Вася Волков – командир роты, Миша Исартия – взводный, еще лейтенант Супрун и замполит капитан Бобро, тот самый, с бородой, который за нас заступился. Есть еще один ротный, капитан Педиков. Я как-то набрался храбрости и спросил:
– Серега, фамилия такая неординарная…
– Я не буду менять. Принципиально. У нас вся деревня фамилию эту носит. И называется она Педиково. Никогда не поменяю!
Ну и, естественно, в палатке еще живет рядовой Чумаченко, без которого вся внутренняя служба, ясный пень, была бы завалена. Бивуак солдат рядом, в том самом ярко-желтом здании – бывшей пилотской столовой.
Каждое утро наш маленький контингент расползается в разные стороны. Волков нарезает задачи:
– Так, Супрун, берешь БТР, одно отделение – и в Цирк.
– Ха-ха-ха! Давно пора.
– Кто такой умный?! И веселый?! Так… Там у комбата надо забрать имущество, отвезти в Прохладный, сдать на бригадные склады.
– Есть.
– Так. Исартия.
– Я!
– Миша, тоже БТР, тоже отделение. Смотрите, чтоб боекомплект был! Возьмешь трех полковников на взлетке, они сейчас прилетят из Моздока, и в Ханкалу.
– Есть!
– Я и капитаны Бобро и Педиков остаемся на месте.
Мы уже настолько стали своими, что рядом с палаткой стоит «наш» БТР. Очень удобно. Куда хочешь, туда и езжай: снимай, бери интервью. Обычно мы выезжаем в Грозный. А в нем – ни души. Снимаем, как милиция зачищает кварталы в поисках оставшихся боевиков, разговариваем с мирными жителями. У нас в машине обязательно лежат несколько банок тушенки, сгущенки, хлеб или галеты. Потому что в ответ на наш вопрос «как живете?» нам говорят:
– Ребята, есть что-нибудь пожевать?
Однажды мы проезжали по проспекту Фронтовиков и увидели две сгорбленные фигурки. Два маленьких старичка приветственно вскинули навстречу нам свои кулаки. Остановились. Они заговорили первыми:
– Спасибо вам, ребята!
Я подумал, они иронизируют.
– Дедушка, за что спасибо, вон какой город развалили.
– Да правильно сделали!
– Почему?
– Да проучили их! Дали им мандюлей! Они еще сто лет помнить будут!
В один день на нашем транспорте пожелал прокатиться сам Волков.
– Надо боеприпасы закинуть в одно хозяйство.
– А мы едем?
– Хотите – да. У нас взвод стоит на отшибе, на линии соприкосновения с боевиками.
Поехали, а вернуться никак не могли. Блокировали нас чеченцы. Взвод держал оборону в одном симпатичном домике, в частном секторе. Только мы успели загнать наш БТР в ворота, началось: стрельба. Глянули, а вокруг этой штаб-квартиры бородатые бегают. Ни пройти, ни проехать. Оказались мы в заточении. Волков, деятельная натура, тут же вызвал сержанта.
– Джамбулатов! Здорóво. Ты тут старший? Так. Ну давай, показывай хозяйство.
– Есть.
Невысокий смуглый сержант, взяв автомат «за спину», повел нас на экскурсию.
– Дом большой. Мы как забежали сюда во время штурма, так и сидим. Внутрь не заходим. Досмотрели и все.
– Интересного что?
– Дрова, блины, Мадонна и мотоцикл.
– Что?!
Действительно, начинать надо было именно с дров. Вокруг дома высился высоченный кирпичный забор, прямо стена. Двор большой, в дальнем углу были сложены стройматериалы: плитка, дерево, железные уголки. Солдаты, согреваясь, сутками жгли костер. Они брали из огромной, обернутой целлофаном пачки две-три доски, упирали их в стену, подожгли торцы, и, по мере прогорания, толкали в огонь. Дорогой финский кирпич покрывался сажей, но бойцов это не смущало. Фокус-покус заключался в том, что доски были красного дерева. Солдаты и блины жарили на этом костре. В сарае обнаружился огромный продсклад, там разжились мукой. Мешали ее с водой и пекли блины на большой сковородке, натирая ее перед этим курдючным салом.
Эта крепость, вероятно, была жилищем одного из «воздушников», мошенников, которые, перегоняя в России из банка в банк огромные фиктивные, «воздушные», суммы, в конце концов их обналичивали. И уезжали домой. А из Грозного выдачи нет. Волков ткнул Джамбулатова в бок.
– А мотоцикл?
– Он вот, в гараже.
Действительно, там стоял настоящий кроссовый «Кавасаки». Он был укреплен на специальных роликах.
– А это что еще?
– Ролики, товарищ капитан.
– Зачем?
– Ну, мы катаемся на нем иногда. Только на роликах, чтоб он не уехал, а на одном месте тарабанил.
– Так, а Мадонна?
– Прошу к столу.
Мы уселись возле костра, перед нами дежурный боец выложил на тарелку стопку блинов. Я думал, нам сейчас покажут глянцевые плакаты модной певицы. Ну а что еще? Но Джамбулатов вытащил цветную коробку. Распечатал и раздал всем по ажурной фарфоровой чашечке и по блюдцу.
– Это что такое?
– Сервиз «Мадонна».
Блины оказались вкусными. Поели, попили чай. Сержант собрал посуду и, сделав пару шагов, швырнул ее за угол. Волков вскочил.
– Ты что делаешь?!
– А там у нас «помывочный цех».
– Так разбилось все!
– Ну да. У нас еще есть. Там, в погребе, таких пачек штук триста. Хватит.
Мародерка? Трудно сказать. Какую мораль солдат может соблюдать, если ему нечего есть и пить? Вот и появляются в развалинах, на грязных, перевернутых ящиках, приспособленных под столы, домашние соленья, хрустальные бокалы и серебряные приборы. Ими едят тушенку и состряпанный на костре наскоро суп «из плюрализма», из подвернувшихся продуктов. Но есть же еще колонны грузовиков, везущих из Грозного чужие ковры, дорогую мебель, телевизоры, холодильники, ванны, смесители. Это что? Вынужденная необходимость? А большой трал, выехавший из Грозного с закрепленным сверху «Mercedes-Benz W140», прозванным в народе «шестисотый»? Когда милиционеры остановили его на блокпосту, выскочили «рексы» с автоматами на изготовку:
