Из всех страстей страх наиболее опасен, потому что его первый натиск направлен на разум. Он парализует сердце и рассудок.
Рассеянность свидетельствует либо о великой страсти, либо о недостатке восприимчивости.
По протестам против неизбежного зла и по покорности вполне устранимому узнаются слабаки. Что еще можно сказать о человеке, негодующем на плохую погоду и молча сносящем оскорбление?
Не забывайте, что этот великий человек подвержен тем же страстишкам, что и вы: он столь же труслив и бесстыден, столь же жаден и лжив. И где тогда искать его величие? Не в нем, а в вас самих. Величие человека подобно его славе: оно живо, лишь пока о нем говорят.
Свойственная светским людям смесь пошлости и изящества возникает оттого, что они больше общаются с людьми, а не с вещами. У действительно независимых умов все как раз наоборот.
Светские люди извлекают свою выгоду главным образом из досуга; бедняки такой возможности лишены.
Страсти проявляются по-разному: можно встретить людей, не просто сознающихся в своих пороках, но и похваляющихся ими, — и других, старательно эти пороки скрывающих. Одни только и ищут собеседника, другие норовят пустить нам пыль в глаза. Не всегда самыми отъявленными эгоистами оказываются те, кто сознается в своем эгоизме. И не тот больший гурман, кто громко расхваливает лакомое блюдо, а тот, кто смакует его молча, из опасения, что придется им с кем-нибудь поделиться. Несомненно, обладание вещью способствует более справедливому суждению о ней, чем вожделение. Поэтому воры и солдаты отважнее владельцев имущества, на которое они посягают. Человек больше страсти вкладывает в завоевание, чем в удержание завоеванного.
Люди придают одинаковое достоинство тем, о ком у них сложилась высокая идея, и тем, кто одарил их высокими идеями. А также тем, кто построил крупный завод, и тем, кто запустил механизм великих событий.
Есть люди, которых предрассудки и упрямство доводят до того, что основанием собственной честности они начинают считать свои сомнения в честности других.
Нет большего несчастья, чем когда мы в какой-то одной ситуации действуем сообразно правилам, принципам или обстоятельствам, сообразным другой. Дикарь, получивший наше образование, и парижанин с неотесанностью дикаря были бы одинаково несчастны.
Тот, кто ставит перед собой какую-то цель, вовсе не добавляет себе досуга, а напротив, ограничивает свое время.
Весь мир трудится ради того, чтобы получить наконец досуг, хотя встречаются бездельники, начинающие прямо с этой цели.
Главное зло нашего времени заключается в том, что мы с одинаковым рвением стремимся сами стать счастливыми и препятствуем в этом другим. Потому-то столь многие пускают в нашу сторону не только взоры, но и стрелы.
Честолюбие и сладострастие зачастую одинаково окрашены. На вершине человеческой власти Цезарь признавался, что прошения подданных щекотали ему ухо. Я был знаком с одной женщиной, говорившей своему любовнику: «Ах, попроси меня об этом!» Поэтому самозванцы получают от власти более глубокое наслаждение, чем те, кому она перешла по наследству.
Чтобы иметь вес в свете, нужно делать, что можешь, что должен и что нравится.
Вот как рассуждал один знатный господин, озабоченный вороватостью своей прислуги: «Один тащит у меня то, другой — другое, и на всех вместе выходит довольно много, но я не прогоняю их, поскольку новые, не ровен час, окажутся еще хуже. В конце концов, я достаточно богат, чтобы все это снести; вот мой сын! посмотрим, как он устроится». В таком же духе высказывался и Людовик XV: «На мой век монархии хватит; я скорблю о моем наследнике». Это высшая степень себялюбия и легкомыслия.
Что если богатство можно было бы расходовать, повинуясь голоду, испытываемому бедняками, а королевской властью пользоваться, сохраняя наклонности, позволительные частному лицу!
Можно обладать богатством и не иметь счастья, как обладают женщиной, не имея любви.
Некоторым людям богатство приносит лишь заботы и страх его потерять.
Плохи дела, если приходится стремиться к неизбежному как к предмету, без которого ты несчастен и с которым отнюдь не сделаешься счастливым.
Оказавшись лицом к лицу с задачей создать существо, своей телесной формой соответствующее мужчине, а духовной — ребенку, природа отважилась решить эту проблему, превратив женщину в большого ребенка.
Сердце — это то, что безгранично в человеке; ум его ограничен. Бога любят всем сердцем, но не всем умом. Мне доводилось наблюдать, как в людях бессердечных (число которых более значительно, чем принято думать) ярко выраженный эгоизм сочетался с духовной нищетой, поскольку именно сердце, и только оно, задает правильную меру всему, что есть в человеке. Такие люди ревнивы и неблагодарны, и чтобы превратить их во врагов, достаточно сделать для них что-нибудь доброе.
Любовь — это кража, в которой природа виновна перед обществом.
Любовь привычна к бурям и часто только крепнет, когда ей грозит измена. Напротив, она нередко ослабевает в тихой гавани верности с ее безветрием.
Почему любовь приносит столько тревог, а себялюбие столько довольства? Это оттого, что в одном случае мы только отдаем, а в другом только получаем.
Юноши в отношениях с женщинами — стыдливые богачи, а старики — бесстыжие попрошайки.
Невинную девушку можно соблазнить дерзкими речами, светскую даму — нежным ухаживанием; используемый прием в обоих случаях малознаком.
Ничто так не выдает недостаточного уважения людей друг к другу, как ненамеренное пренебрежение, которым они удостаивают не только актеров, но и всех, кто их развлекает, кто доставляет им удовольствие. Поэтому причина, по которойбольшинство мужчин пренебрежительно относятся к той или иной женщине, состоит именно в том, что они ею обладали.
Речи себялюбия не убедительны ни в любви, ни в несчастье. Возлюбленной оно говорит только о себе самом, а власти, к которой взывает, — только о понесенных жертвах, а не о принятых благодеяниях.
Любовь возникает между двумя существами, каждое из которых страстно ждет от другого равного восторга.
Почему родители предпочитают выдать свою дочь за глупца со званием и именем, а не за умного человека? Потому что первый может поделиться своими благами, а второй нет: герцог делает свою жену герцогиней, а умник свою не делает умницей.
Странствующие рыцари создавали в своем воображении образ совершенной возлюбленной, которую потом неустанно искали, но так нигде и не находили. Так и наши великие умы всегда имели при себе лишь теорию дружбы.
Известно, что наши великие умы между собой скорее не дружат, а соперничают. И это неизбежно: чтобы не бросать друг на друга тень, они взбираются к вершинам славы в одиночку. Овцы сбиваются в стадо; львы действуют порознь.
Из интимного знакомства рождается как величайшая нежность, так и сильнейшая ненависть.
Эней, вынесший на своих плечах отца из пламени, — образцовый пример сыновней любви. Если бы он приказал это сделать своим рабам, то не заслужил бы такого имени. Героем становится тот, кто приносит наивысшую жертву своему королю или своему отечеству. Можно быть великим правителем, великим человеком, великим полководцем, героем вовсе не будучи.
В искусствах деятельной части народа подобает творить, праздной — наслаждаться и выбирать лучшее.
Скромный человек может все приобрести, высокомерный — все потерять, потому что один вызывает сочувствие, а другой — зависть.
Из всех чувств презрение следует скрывать наиболее тщательно.
Наша терпимость к знакомым людям почти всегда меньше того сострадания, которое мы проявляем к незнакомым.
Глупцы поступали бы правильно, если бы встречали острословов недоверием, соответствующим их пренебрежению к ним.
Болтливая зависть нерасторопна; опасаться нужно той, которая молчит.
Ясный ум часто кажется нам удачливым, подобно тому как красивое тело кажется ловким.
Человек с посредственными задатками, но умеющий пользоваться своим временем, проворством и терпением может достичь такого ранга, что привлечет к себе всеобщее внимание.
В животе зарождается идея.
Хорошие манеры — украшение для богатства и прикрытие для нищеты.
Путь дружбы зарастает терном, если по нему долго не ходить.
