По ходу замечу – сегодня в мире выпускается огромное количество материалов, основанных на высоких технологиях, и некоторые из них обладают поистине замечательными свойствами. О таких материалах я скажу не очень много – гораздо меньше того объёма, в котором они представлены сегодня в рекламных проспектах или журналах. И дело не только в том, что самое современное снаряжение не будет таскать за вас рюкзаки или выбирать дорогу – то есть ни в коем случае не явится заменителем физической силы и здравого смысла. Речь будет идти в основном о снаряжении, с которым Пётр Иванович Кузнецов, инженер с зарплатой в 300 у. е., собирается во время отпуска на рыбалку, пушной промысел или в турпоход. Естественно, это не значит, что разговор ограничится толковищем о сравнительном достоинстве кожаных и кирзовых сапог и преимуществе брезентухи перед хлопчатобумажной тканью. Мы будем говорить и о гортексе, и о кордуре, и о полартеке, но прежде всего мы обсудим основные принципы подбора снаряжения для севера и востока России.
В дополнение скажу, что каждый из нас – людей, не один десяток лет проходивших в походы или экспедиции, – знает всё лучше всех. И то, что показалось удачным решением для меня, может у того же Петра Ивановича вызвать недоумение. Поэтому я изначально расставляю точки над i: большая часть моих рекомендаций ориентирована на человека, который собирается провести на природе дней пять или более и пройти пешком по стране леса и камня километров сто, не менее.
А если Пётр Иванович сочтёт, что я что-то позабыл, о чём-то не написал или неправильно расставил акценты, – пусть самостоятельно изложит свои мысли.
Порой вас будет удивлять, что я часто пишу о совершенно очевидных вещах. Но именно из этих очевидных вещей и состоит премудрость жизни в простых суровых условиях. Точнее, из правильной последовательности применения простых вещей на практике.
Эта книга – не для искателей приключений. Она для тех, кто стремится их в своей жизни избежать.
Благодарю всех, кто был моими наставниками и спутниками в страннической жизни на севере и востоке Сибири: моего отца, Арсения Васильевича Кречмара; Владимира Викторовича Аксёнова, моего первого начальника отряда и одного из последних пеших геодезистов Советского Союза; Василия Феофановича Белого, показавшего специфику геологических полевых работ на Центральной Чукотке; Ивана Михайловича Субботина, главного редактора газеты «Колымский тракт», где впервые увидели свет некоторые главы этой книги; Алексея Вайсмана, предоставившего мне справочную информацию из своей библиотеки; Евгения и Татьяну Крокуновых, Василия Солкина, Антона Левмана, Ольгу Мочалову, предоставивших для этой книги множество фотографий; Славу Загоскина, человека, благодаря которому мне удалось вернуться на Чукотку.
Михаил Кречмар
Медвежий след бороздой поднимался на перевал. Когда я толком это рассмотрел, горизонт начало заливать фиолетовыми закатными красками. Я поглядел вверх, туда, где пологие гребни сопок переливались всеми оттенками синего цвета под свежими снежными наносами, вниз – там чернела решётка лиственничного леса, и прямо перед собой, где начиналась припорошенная снегом каменная осыпь.
Предстояло где-то ночевать.
Первый снег.
Через два часа, сидя возле большого костра, я пытался спланировать для себя завтрашний день. Где-то недалеко (по моим представлениям) в тесной и тёплой берлоге, под самыми гребнями скал, ворочался большой медведь, поудобнее устраиваясь на зиму. Эту берлогу он вырыл давно, где-нибудь в сентябре, затем спустился обратно к реке, после чего ещё почти месяц вылавливал с нерестилищ кижучей, закусывая их кедровым стлаником. Это был большой, настоящий медведь, не чета тем «щенкам», которые почти ежедневно встречаются на маршрутах. Лапа у него была около семнадцати сантиметров шириной[1], и оставлял он по снегу широкую, будто прокопанную бульдозером, колею. Весить он мог, по моим опять же прикидкам, около двухсот пятидесяти килограммов. Был он хитёр и умён, и именно эти качества позволили ему дожить до своих лет (я подозревал, что ему лет этих не меньше восьми – по человеческим меркам около тридцати). Для полной опасностей медвежьей жизни возраст этот уже весьма и весьма зрелый. Я видел только следы этого зверя, но в мечтах своих предполагал, что шкура у него тёмного, почти чёрного цвета с проседью.
Зверь, достигший в лесу среди «зверских» лесных порядков такого солидного возраста, укладываясь на зиму, должен предусматривать очень многое. Тем более что зимний сон – самое «тонкое» время его существования. Ничто и никто не должны его побеспокоить в длинной и узкой земляной дыре под скалой – там он будет совершенно беспомощен все семь месяцев нашей приполярной зимы. Инстинкт и опыт должны ему подсказать все варианты различных неприятностей.
Все, кроме меня.
С такими мыслями я продремал ночь возле костра и, как водится, приуснул, где-то после четырёх часов утра. Потому и не увидел, как погасли звёзды. А когда проснулся, то чистое ещё вчера небо было подёрнуто лёгкой дымкой и с него медленно сыпался мелкий осенний снежок.
Теперь неприятности были уже у меня.
Как ни странно, ни о чём, вопреки выработавшемуся обычаю, я долго задумываться не стал. Если сказать честно – вообще не стал задумываться. Не стал задумываться о том, что снег этот может прекратиться через полтора часа, что медвежья берлога может быть в полукилометре от моего ночлега, что, может, я больше никогда не попаду на хороший осенний след в таких удобных местах. Не стал задумываться о шкуре, жире и желчи, а также о том, что описание берлоги представляет собой интереснейший научный материал. И даже не стал задумываться о том, что коту под хвост уйдёт полтора дня кропотливого распутывания осеннего следа.
Я встал, тщательно отряхнулся, попил чаю, без спешки, но довольно шустро собрал рюкзак и зашагал обратно к Колымской трассе.
Каждый сезон на Севере неизбежно несёт свою долю неприятностей. Весной это паводки и распутица, зимой – мороз, наледи и пурги, летом – комары и плохие дороги, осенью – дожди и снегопады. Но вот есть период, который вобрал в себя очень-очень много самых разнообразных проблем, – это предзимье.
Один из самых неприятных признаков предзимья – каждый день хотя и не намного, но становится короче. Это не особенно заметно, если вы находитесь на тропе дня два-три, но уже через неделю вы понимаете, что ставить лагерь вам надо почти на час раньше. Причём это время начинает увеличиваться по мере приближения к 21 декабря – дате самой длинной ночи в Северном полушарии.
Но даже если вы живёте в стационарном лагере, то постоянно укорачивающийся день просто действует на нервы. У Джона Ле Карре мне приходилось встречать такое выражение, как «синдром переживания октября», и это говорилось о столичном городе Лондоне, а не о жизни в заброшенной охотничьей избушке где-нибудь в верховьях реки Алой.
Другая неприятность заключается в том, что в понижениях рельефа повсеместно мороз начинает выдавливать воду. Идёте вы по такой заснеженной полянке, на которой летом отродясь капли воды не лежало, – и вдруг оказываетесь в воде почти по щиколотку. Это ещё не наледи, это просто первые признаки их появления, но от них тоже можно потерпеть немало. К тому же если дни становятся всё короче и короче, то ночи – всё холоднее и холоднее. Поэтому ночёвка не просто в мокрой, но даже и просто в сырой одежде возле костра становится довольно проблематичной.
В качестве обуви для предзимья лучше всего подходят милицейские кожаные сапоги на меху с застёжкой (с моей точки зрения, конечно). Резины лучше избегать, личная практика доказывает, что, сколько бы ни наматывать портянок на ногу под болотный сапог, всё равно при морозе за десять градусов нога на остановках мёрзнет до деревянного состояния.
Ещё одна особенность данного сезона – не до конца замёрзшие реки. Реки северо-востока обычно перехватываются на медленных плёсах, где самые глубокие ямы. Двигаться по этим «перехватам» надо очень и очень осторожно, простукивая лёд палкой. Если вы идёте не один, то следите, чтобы ваш напарник шёл подальше от вас, метрах в десяти-пятнадцати. Это даёт некоторую гарантию, что он не провалится вместе с вами, если лёд неожиданно треснет под тяжестью одного человека.
Справедливости ради надо сказать, что осенний лёд гораздо крепче весеннего, и не зря про него сложена поговорка «Осенний лёд – свищу да пропущу, весенний лёд – молчу да опущу». Хотя «свист» льда – очень характерный звук, с которым лёд трескается, – сам по себе есть не очень хороший признак, и ваш покорный слуга, услышав его, обычно поворачивает обратно.
