В начале 1950-х годов количество искусственных выкидышей неуклонно росло даже в условиях уголовной ответственности за их осуществление. В 1950 году в Ленинграде, например, медики зафиксировали 44 600 абортов, а в 1954 году – уже 60 100. В это время произошло 43 100 и 48 400 родов соответственно. Еще более впечатляющими кажутся следующие данные: из 243 500 прерванных в 1950–1954 годах беременностей лишь 20,7 % были сделаны по медицинским показаниям. Остальные 190 000 произошли вне больничных условий, то есть путем самоабортирования. Правда, криминальными считались 16 900 абортов, то есть чуть более 6 % от общего числа. В это же время было официально зарегистрировано 533 факта смерти от искусственных выкидышей (ЦГА СПб 7380, 36: 8). 81,5 % женщин, решившихся прервать свою беременность, по данным 1954 года, состояли в браке, при этом многодетность не являлась причиной отказа от рождения ребенка. Напротив, у 28 % сделавших аборты вообще не было детей, а 44 % имели всего одного ребенка. Нежелание стать матерью регламентирующие инстанции объясняли недостатком яслей и детсадов, так как большинство женщин «хочет участвовать в общественном производстве и воспитывать детей, не отрываясь от работы» (там же: 9).
После войны женщины стали явно стремиться к смене кодов своей идентичности, ранее ориентированной в основном на выполнение репродуктивной функции. Назревала потребность и в изменении форм женской сексуальности, которая в условиях запрета на аборты была лишена составляющей физиологического удовлетворения. Перемены в правовой сфере, начавшиеся после смерти Сталина, коснулись и телесно-дисциплинирующих практик, имевших юридическое выражение. Так, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 августа 1954 года была отменена «уголовная ответственность в отношении беременных женщин, производящих себе аборт» (Ведомости Верховного Совета СССР 1954: 334).
В ноябре 1955 года Указ Президиума Верховного Совета СССР отменил положение постановления ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 года о запрещении абортов. Основополагающими причинами такого решения было стремление власти предоставить женщине «возможность самой решать вопрос о материнстве», а также намерение «уменьшения вреда, наносимого здоровью женщины внебольничными абортами» (Постановления КПСС и Советского правительства об охране здоровья народа 1958: 333; Ведомости Верховного Совета СССР 1955: 425).
Во властном дискурсе произошло разделение медицинского и социального аспектов оценки операции по предотвращению беременности. Свидетельством того могут являться материалы популярных медицинских журналов второй половины 1950-х годов. В марте 1956 года журнал «Здоровье» разместил на своих страницах статью кандидата медицинских наук, известного врача-гинеколога О.К. Никончика. Автор писал: «Недавно был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР об отмене запрещения абортов. Значит ли это, что изменилась точка зрения на аборты как на операцию нежелательную? Нет. Но что же изменилось? Изменилась, резко возросла сознательность и культурность советских женщин, улучшилось благосостояние каждой семьи. И, безусловно, обдумывая и решая этот важнейший жизненный вопрос, женщина пойдет на прерывание беременности лишь в случае безусловной, крайней необходимости. В женской консультации ей дадут направление в лечебное учреждение, где операция производится квалифицированными специалистами, в соответствующей обстановке. Это имеет огромное значение для охраны здоровья женщины, ибо известно, что именно так называемые криминальные аборты, производимые на дому невежественными лицами, и дают наибольшее число осложнений, часто очень серьезных… Предоставляя женщине возможность самой решать вопрос о материнстве, Указ Президиума Верховного Совета СССР предусматривает, что дальнейшее уменьшение числа абортов должно быть обеспечено расширением государственных мер поощрения материнства, а также воспитательных и разъяснительных мер. В этой разъяснительной работе должны принять участие не только врачи, акушерки, медицинские сестры, но и педагоги, профсоюзные работники, представители общественности. Надо, чтобы руководители предприятий, партийные организации, местные комитеты профсоюзов окружили женщину-мать еще большим вниманием, чтобы она всегда могла получить дружеский совет и помощь в почетном, трудном, благородном деле воспитания детей» (Здоровье 1956: 10, 11). Автор статьи пока не осмелился затронуть тему женской сексуальности, на которую легализация абортов должна была возыметь положительное воздействие, однако в статье уже фигурировала свобода выбора, правда, пока только женщины, в решении вопроса о форме своего репродуктивного поведении.
После официальной отмены запрета на искусственные выкидыши их число стало увеличиваться. По данным Ленинградского городского статистического управления, в 1954 году в городе на Неве было сделано 60 100 подобных операций; через год – 76 800; а в 1957 году – уже 138 900 (ЦГА СПб 7384, 37б: 6). Легализация абортов, конечно, не лучшим образом сказывалась на естественном приросте населения. Но для медиков важнее было постепенное снижение женской смертности и увечий в результате криминальных искусственных выкидышей. В целом за десять лет, с 1950 по 1959 год, число абортов, совершаемых вне больниц, уменьшилось в городе в четыре раза именно благодаря легализации искусственных выкидышей (Баженова 1963). К концу 1950-х годов летальность при прерывании беременности снизилась в пять раз по сравнению с периодом середины 1930-х – первой половины 1950-х годов (Работница 1961в: 30).
Либерализация политики в сфере репродуктивности выразилась и в постепенном переходе к бесплатности операций по производству абортов. Если до 1955 года криминальный аборт стоил около 700 рублей (эта сумма фигурирует в устных воспоминаниях), то в конце 1950-х годов за прерывание беременности женщины вносили плату на текущий счет конкретного медицинского учреждения. На эти средства должно было приобретаться медицинское оборудование, медикаменты, белье и т.д. Плата за аборт носила дифференцированный характер: 50 рублей (в ценах 1947 года) для лиц, имеющих в семье доход до 800 рублей на одного человека. Остальные категории, так же как и женщины, не желавшие представлять справки о достатке семьи, платили по 100 рублей (Зарницкий 1956: 20). Для понимания ситуации – буханка черного хлеба в то время стоила 1 рубль 20 копеек. С января 1962 года согласно постановлению Совета министров «Об упорядочении выплаты пособий по временной нетрудоспособности и выдачи больничных листков» прерывание беременности в больничных условиях стали производить бесплатно (Бюллетень Исполнительного комитета 1962б: 14). Одновременно вводилась и оплата больничного листа при абортах по медицинским показаниям с первого дня пребывания в стационаре. При искусственном выкидыше по собственному желанию компенсацию временной нетрудоспособности могли получать лица, чьи доходы не превышали 60 рублей (в ценах 1961 года) в месяц (Садвокасова 1969: 129). Важным демократическим шагом можно назвать и попытки внедрения обезболивания при операциях по искусственному прерыванию беременности. Правда, об этом писали в первую очередь медики-исследователи, а не практикующие врачи (Довженко 1967: 22).
До середины 1960-х годов количество совершаемых абортов продолжало расти (Садвокасова 1969: 117). Нормализация женской интимной жизни после двадцати лет террора происходила медленно. Искусственный выкидыш, совершаемый, правда, в условиях медицинского учреждения, был основным способом контроля репродуктивности. При этом так называемых «абортных коек» в больницах хронически не хватало. И все же закон об отмене запрета на совершение абортов способствовал расширению сферы приватности жизни. Примерно в это же время, во всяком случае на уровне нормативных суждений власти, произошло отделение сексуально-эротических практик от функции деторождения, что косвенно нашло отражение в расширении производства и внедрения в обыденную жизнь средств предохранения.
В литературе специального характера уже в конце 1950-х годов стали подниматься темы взаимосвязи здоровья женщины, планирования деторождения и наличия в стране контрацептивных препаратов. Осенью 1956 года на Всесоюзном совещании актива медицинских работников тогдашний министр здравоохранения СССР, главный инициатор отмены запрета на аборты, М.Д. Ковригина обратила особое внимание на медико-гигиеническую пропаганду противозачаточных средств как способ борьбы с абортами (подробнее см.: Ковригина 1956).
Проблему воспитания культуры контрацепции стали активно обсуждать и практикующие врачи-гинекологи. В 1957 году ленинградские медики П.А. Белошапко и С.М. Беккер в популярной брошюре, посвященной охране материнства в СССР, осмелились напрямую связать уровень здоровья женщин с «усилением разъяснительной работы среди населения, направленной на предупреждение абортов, и обеспечением противозачаточными средствами» (Белошапко, Беккер 1957: 19). Действительно, легитимизация искусственного прерывания беременности не могла не поставить вопрос о средствах предохранения как об альтернативе аборта. Однако интимно-бытовая проблема контрацепции в условиях советской повседневности неизбежно приобретала социально-политический оттенок. Еще в ходе острых дискуссий 1920-х годов высказывались мысли о том, что контрацептивы представляют собой элементы буржуазного разложения. В массовой литературе по половому воспитанию не часто писали о предохранении от нежелательной беременности. Фармацевтическая промышленность СССР в 1920-е годы не уделяла должного внимания производству предохранительных средств, а в 1930-е годы они стали острейшим дефицитом. И.И. Шитц не без горькой иронии записал в своем дневнике летом 1930 года: «Даже презервативы (58 коп. за полдюжины, очень грубые и больше не дают) в очередь, правда, пока в пределах магазинов. Но что будет, когда хвост окажется на улице и домашние хозяйки начнут подходить с вопросом „А что дают?“» (Шитц 1991: 185).
