Награды? В случае неудачного исхода операции всё незаконное всплывёт и вместо наград можно выхватить реальные сроки лишения свободы.
Гораздо проще пару раз залить шары с кадровиком и подсунуть ему, самим на себя написанное, представление, как делали любители нагрудного железа.
Офицерский долг и служебное рвение? Тоже навряд ли. Никто из них, даже подспудно, не задумывался о красоте преподнесения своих действий. Да и такие опера как Рябинин и Бескудников, отпахавшие, «на земле» не меньше десятки, давно без иллюзий относились к этим понятиям. Слишком суровая школа — уголовный розыск, чтобы патриотично и пафосно отсвечивать мужественным профилем на фоне развёрнутого знамени.
Пусть руководство, да штабные с грохотом роняют слезы под «Господа офицеры». Скорее, причиной всему этому была банальная, как бы это громко не звучало, фронтовая солидарность, что ли… На войне, все чувства обнажены до неприличия, постоянное дыхание смерти позволяет за несколько минут, в режиме стерео, понять стоит или нет пойти с тем или иным человеком в разведку, на криминал, к «духам», на переговоры. Костя вспомнил случай, когда к ним, в Гудермес, с попутной колонной попал майор Дальневосточного СОБРа. Уральцы ожидали команды на Грозный и на несколько дней «зависли» в корпусах завода медицинских изделий. Майор Витя возвращался из Хасавюрта. При штурме Грозного он получил лёгкое ранение осколком подствольного заряда. В госпитале ему починили рассечённые ноги и он, не пожелав отъехать в родной Хабаровск, рванул обратно к своим. Ночевать его пристроили в помещение, где с тремя пермяками расположился и Костя.
«Челентано», именно такое прозвище было у Виктора, ввиду внешнего сходства. Несмотря на свои сорок пять лет, источал он, в купе с уникальным жизненным опытом, юношескую энергию. В шесть утра ему надо было запрыгнуть на броню какого-то БРОНа[25], уходящего в Старую Сунжу, где дислоцировался его отряд. Однако, всю ночь они с Костей, за бутылкой водки и парой банок тушняка, проговорили до самого утра. Ни капли фальши, какое-то исповедальное чувство не давало разговору затухнуть.
Двадцатидвухлетний Катаев пытался разглядеть в своём визави истинность выбранного пути. Сорокапятилетний Виктор без киношной показухи, с сильной, хоть и скрываемой эмоциональностью рассказывал про многочисленные командировки, награды, ранения, потерянную семью, погибших друзей. Слушая, Костя понимал, что интоксикация войной может зацепить и его. Кайф осознания жизни после двухмесячного сидения в горах или пятиминутного городского боя заставляет приезжать фанатов войны снова и снова. Вместе с тем, общение с такими людьми всегда доставляло Катаеву мощное, как от услышанной в детстве песни про десятый десантный, ощущение эмоционального подъёма. Когда Челентано уезжал, они попрощались, словно были знакомы лет двадцать и расставались навсегда.
Именно поэтому, а не после ночного боя на консервном заводе Грозного, Катаев и решил для себя больше в Чечню не ездить. Для того чтобы инъекции мужской, пропахшей потом, солярой и порохом дружбы не стали смыслом проживаемой жизни. А потом, как правило, к этой зависимости лепится остальная замануха: боевые, день за два, награды, звания.
Одного раза достаточно решил он тогда.
Но война, как и героин, умеет ждать. Особенно когда тебе 24 года, ты без жены, без детей и с принципами.
Поэтому сейчас, обернувшись сквозь заднее стекло на удаляющегося Андрея, Костя вновь почувствовал, как где-то внутри к вальяжно гуляющему адреналину пытается пристыковаться ощущение правильности такой жизни.
Потом, много лет спустя, он поймёт, что на войне и сформировались те жизненные понятия, которые не позволили ему азартно наворачивать позвоночником перед очередным «звёздным» тяжеловесом и наступать на чувство собственного достоинства, ввиду сложившейся конъюктуры. И последствия эти будут хуже любой адреналиновой ломки.
* * *
Зажатая спереди и сзади «семёра» была с блокпостов незаметна, поэтому до ПВД долетели без ненужных остановок. Большая часть городского населения, вкурив, что-то в «центрах» идёт «зачистка» благоразумно в эти районы не совались, соответственно, разгрузив блоки от пробок.
По дороге Рябинин доложил Жоганюку, что «всё в норме», «движение на базу». Там отхрипелись, что поняли.
На территории ПВД, Костя отогнал захваченную машину на задний двор, к миномётной батарее. Памятуя, что «комендачи» товарищи без принципов, Саню Долгова оставили на охране. Костя, подойдя к зданию комендатуры, застал там Рябинина и Бескудникова, остальные опера с омоновцами шмонали задержанных в коридоре первого этажа перед посадкой в камеры. К слову заметить, камер было всего две, одна из которых очень часто использовалась в качестве «губы» для бухих «контрабасов».
— Жогу ждать будем? — спросил Катаев Рябинина, — может приступим пока никто не мешает?
Практически весь личный состав находился на «зачистке», в Центре болтались лишь дежурные смены ментов и «комендачей». Опергруппа выехала на какие-то полуразложившиеся трупы, обнаруженные силами подразделений работающих «зачистку».
— Машину осмотрим, бумаги напишем… А как приедут отдадим на возбуждение, — решил Сергей.
— Я ничего писать не буду, — сразу открестился Бес, — почерк плохой, грамоте не обучен.
— Тогда ищи понятых, а Костян осмотр сделает…
— Пять минут… — растопырил пятерню Бес и ушёл к узлу связи.
По закону сотрудники милиции понятыми быть не могут, а жители Грозного на эти роли не очень охотно соглашаются. Логичный выход из этого тупика — военнослужащие, желательно срочной службы. Вроде и не менты, но и не совсем случайные люди. Тем более, для анкетной красоты, в графе место жительства можно написать не номер ВЧ, а город Суходрищев или какой-нибудь Усть-Ужопинск. И в протоколе комар носа не подточит, и попробуй найди этих понятых.
— Я в кабинет, за бланками, — взвалив на себя бремя писаки, Костя ушёл на второй этаж, в рабочий кабинет. Рябинин тормознул на выходе Таричева и отправил его за, успевшими свалить на обед, омоновцами. Из камеры надо было вытянуть хозяина авто для проведения следственных действий.
Процедура осмотра автомобиля ВАЗ-2107 ничем не отличалась от её аналогов в мирной жизни. Разве что ошалевшим хозяином — двадцатилетним, высоким худощавым чеченцем, в спортивном костюме, испуганно вертевшим всклоченной головой. После вопроса о наличии чего-нибудь запрещённого и отрицательного мотания головой, Катаев дал команду к осмотру. Двое омоновцев контролировали поникшего Саламбека (так звали хозяина), солдатики с любопытством следили за действиями оперов, Костя перебирал разложенные перед ним на капоте права и документы.
— Саламбек, документы твои, — показал Рябинин чеченцу его паспорт. Поглядев на документы, немного заторможено, Саламбек кивнул.
— А это удостоверение тоже твоё? — Сергей протянул ему ещё одну «корку». Саламбек молчал.
— Вот только департамент судебных приставов в Чечне ещё не сформирован, — бросил обратно на капот ксиву опер.
Молчание.
— Ладно… Это ты при свете дня такой загадочный, вечером десантура тебя заберёт, — Рябинин от него отвернулся, — в Ханкалу…
Вот тут Костя заметил в глазах задержанного настоящий животный ужас.
Наверное, потому чеченец, окончательно потерявшись, вяло отреагировал на извлечение из машины пакета с анашой и двух тротиловых шашек. На побелевшем лице, читалось удивление, видимо, отсутствие того, что ожидалось, добавило сумятицы в его мозги. Он традиционно отказался подписывать протокол, что удостоверили своими закорючками понятые. Получил в ливер, загнулся рычагом руки и, с завязанными глазами, был отправлен в камеру.
* * *
Участники операции по задержанию в полном составе собрались в рабочем кабинете. Катаев дописывал необходимые документы: направления на экспертизу, сообщение прокурору, рапорт и прочую необходимую макулатуру Бескудников, вытянув ноги, полулежал на стуле, упёршись спиной в стену, Рябинин стоял, поглядывая Катаеву через плечо. Долгов надписывал запечатанные конверты с изъятым криминалом. Таричев пытался разложить, сваленные в кучу на большом сейфе, бронежилеты и разгрузки.
— Сань, ты волыну нормально заныкал? — вспомнив про АПС, обратился Рябинин к нему.
— Надёжно, враг не найдёт, — заверил его Саша, продолжая безуспешные попытки каталогизирования бронников.
— Сейчас боссы приедут, что втирать-то им будем? — скинув с себя паутину полудремы и подобрав ноги, очнулся Бескуд ников.
— Наметём пурги, делов-то… — хмыкнул Рябинин, сейчас Катай документы допишет, Кутузова в долю возьмём, сходим в прокуратуру, да возбудимся по 222-ОЙ ИЛИ 228-ой…
— Думаешь, арестует их прокурор? — Костя прекратил писать и посмотрел на Серёгу, — они ж в отказе…
