— Николай Иванович, — позвонил следователь по телефону начальнику уголовного розыска, — прошу срочно обеспечить явку матери Казанова.
— Хорошо, — ответил Николай Иванович и, вздохнув, добавил: — Что-то долго ты возишься с этим делом.
— Надо разобраться, — улыбнулся следователь. — Надеюсь, что скоро доберусь до истины.
…Нервно перебирая дрожащими руками концы накинутого на плечи шерстяного платка, Казанова сидит перед Малиным.
«Что случилось, зачем меня вызвали?» — этот вопрос можно прочесть в ее глазах.
И, как будто угадав ее мысли, Малин говорит:
— Что это вы так беспокоитесь? Нас интересует немногое: как ведет себя ваш сын Николай? С кем он дружит?
— А что случилось с Николаем? — обеспокоенно произносит старушка.
— Ничего особенного. Вы мне назовите его товарищей, друзей, с кем он проводит время.
С ответом Казанова не спешит.
— Я, конечно, всех его товарищей не знаю, да и немало их, — говорит она. — А вот Сашу Воинова и Печнова Петра, что по соседству живут, знаю хорошо. Они ребята неплохие, и я не возражала против их дружбы. Но где был он вечером 6 сентября, с ними или один — сказать не могу. Просто не помню. Вы уж лучше Колю спросите, он скажет, врать он не обучен.
Друзей у Казанова оказалось действительно немало, но 6 сентября никто припомнить не мог. Один только Иванов Сергей после долгих раздумий вспомнил, что в какую-то субботу в начале сентября они с группой товарищей после работы подрядились разгружать овощи из вагонов на разъезде «Восстание». Однако точную дату назвать он не смог.
Следователь решил немедленно установить дату разгрузки овощей.
На разъезде овощных баз было много, и все — от разных организаций. Один за другим, как в строю, тянулись склады, до отказа забитые овощами.
Объяснив цель своего прихода на базу № 1, Малин попросил показать документы, надеясь в них найти ответ на интересующий его вопрос: когда, какого числа Иванов, Казанов и другие разгружали овощи.
Списков и различных ведомостей оказалось очень много. Одна за другой пестрели фамилии грузчиков, но сейчас следователя интересовало одно: 6 сентября, суббота, Казанов, Иванов… Нет, на этой базе таких фамилий не оказалось. Неудача постигла Малина и на других пяти базах. Перерыты сотни списков и ведомостей, а Казанова нет.
«Где же работали Иванов и Казанов?» — недоумевал следователь, просматривая документы на последней базе.
Казалось, что многочасовая кропотливая работа пропала даром. И только к концу проверки ему удалось установить, что документация на сентябрьскую выгрузку овощей сдана в центральную бухгалтерию треста столовых.
Не теряя ни минуты, Малин направился в бухгалтерию, где стал изучать обработанные документы.
Какова же была радость следователя, когда в одной из ведомостей на выдачу зарплаты за разгрузку овощей из вагона № 1401629 6 сентября он обнаружил фамилии Иванова и Казанова. Однако установить в бухгалтерии часы разгрузки не удалось — эти данные здесь не регистрировались.
На помощь следователю пришла железнодорожная документация, в которой фиксировалось время подачи вагонов под разгрузку и время ее окончания.
На запрос следователя начальник станции «Восстание» официально сообщил, что вагон № 1401629 был подан под разгрузку в 14 часов 6 сентября и разгружен в 00 часов 30 минут 7 сентября.
Облегченно вздохнув, следователь вернулся в свой кабинет. В прокуратуре уже никого из сотрудников не было.
Разбирая оставленную на столе секретарем почту, он сразу же обратил внимание на конверт со знакомым штампом: «Бюро судебномедицинской экспертизы».
С нетерпением извлек Малин из конверта акт судебномедицинского исследования пятен крови на одежде Соколова и, опустив описательную часть, вслух прочел:
«Заключение. В пятнах грязно-серого цвета с буроватым оттенком на пиджаке и правой штанине брюк Соколова обнаружена кровь не человека, а птицы (курицы, гуся и т. д.)».
Становилось все более очевидным, что имевшиеся в деле улики против Соколова несостоятельны: Соколов преступления не совершал.
Невольно следователь вернулся к показаниям Казанова, этого «очевидца» преступления.
«Казанова необходимо повторно и подробно передопросить», — решил Малин.
Придя утром на работу, он тут же вызвал Казанова.
— Я уже давал показания, — заявил тот, не успев даже сесть.
— Это мне известно, — спокойно сказал следователь. — И все-таки… Не лучше ли будет, Казанов, рассказать правду?
— Какую еще правду? Я уже все рассказал в милиции, — возмутился свидетель.
Чтобы не тянуть время, Малин извлек из сейфа платежную ведомость и предъявил ее Казанову.
— Скажите, подпись в получении денег ваша?
— Моя, — растерянно произнес Казанов.
— Часто вам приходилось разгружать овощи на станции «Восстание»?
— Всего один раз. А причем тут разгрузка овощей?
— Не припомните ли, — словно не замечая нервозности свидетеля, спросил следователь, — когда вы закончили разгрузку овощей в тот вечер?
— Мы закончили работу в двадцать три часа, а когда я приехал домой, было уже без пятнадцати двенадцать.
Теперь Малин решил задать Казанову последний, решающий вопрос:
— Следствием установлено, что разгрузку овощей вы производили вечером 6 сентября. В тот же вечер и был ранен Силин, причем на улице Рабочая, в другом конце города. Как же вы, находясь на разъезде «Восстание», в то же время оказались «очевидцем» преступления?
Следователь еще не закончил фразы, как Казанов привстал, глубоко вздохнул и тут же, опустившись на стул, закрыл лицо руками. Несколько минут он молчал, затем взволнованно заговорил:
— Мне нечего сейчас скрывать, Я говорил неправду. Но я очень любил Галину… Володя встал между нами… Я вижу, что для меня выгодней всего сейчас рассказать правду. Да и подозрения были бы на меня тоже, И я все это выдумал… Я виноват и перед вами, и перед Соколовым.
— Вы совершили преступление, Казанов, оклеветав ни в чем не повинного советского человека, да и к тому же вашего товарища.
— Готов ответить перед советским законом, — заявил Казанов, желая быстрее закончить неприятный для него разговор.
— Нет, не только перед законом, но и морально перед своими товарищами.
Так, благодаря усилиям следователя, доброе имя Соколова Владимира было восстановлено, он вновь вернулся в трудовую семью.
Клеветник Казанов предстал перед судом.
Перед старшим следователем прокуратуры республики Горшуновым сидит девушка по имени Татьяна.
Девушка доставлена к следователю в связи с совершенным ею преступлением: она принимала участие в хищении личной собственности граждан.
— Как могло случиться, что вы встали на преступный путь?
Опустив голову, монотонно рассказывает Татьяна, что училась плохо и в конце концов бросила учебу, отказалась работать на строительстве.
— Я общалась с бездельниками, людьми, которые вели праздный, а точнее паразитический образ жизни, они меня научили пить водку.
— Кто же они? — заинтересовался следователь. И Татьяна сообщила, что знает одного субъекта, который вместе с нею и другими любительницами погулять за чужой счет не раз бывал в ресторане и прожигал не одну тысячу рублей.
Путем тщательного допроса следователь выяснил, что этим субъектом был некий Иголкин, заведующий овощной базой.
В бухгалтерии торга следователю сообщили, что на базе, регулярно производятся инвентаризации и никакой недостачи за Иголкиным нет, о чем последнему даже выдали справку.
Все это насторожило следователя, и он сам решил изучить документацию базы.
Рассматривая документы, Горшунов обратил внимание на акт, подписанный Иголкиным, старшим товароведом торга Давлетовым и работницей Филиной. Согласно акту, на базу поступили две партии импортных яблок, и при выборке их оказалось определенное количество гнилых и загнивших. Гнилые яблоки были списаны с Иголкина, а загнившие реализованы по цене от 1 до 4 рублей за килограмм.
«Яблоки действительно портятся в пути, — рассуждал следователь, — но загадочно другое: какое же количеств во яблок продано по цене 1, 3 и 4 рубля, ибо нечестный человек мог реализовать яблоки по 4 рубля, а в документах обозначить их как проданные по 1 рублю». Так у следователя зародилась мысль о возможном хищении денежных средств.
Если версия о хищении правильна, то у Иголкина должны быть сообщники, которые участвовали в составлении фиктивных актов.
После поступления яблок на базу Иголкин пригласил эксперта Петрова, который, осмотрев 10 процентов яблок из всего их количества, определил 7 процентов некачественных яблок, хотя, по заключению других экспертов, таких яблок было всего 0,7 процента.
