В последующие несколько дней произошли новые назначения. В Луцк, в распоряжение командующего 2‐й армией П.И. Багратиона были направлены С.П. Ямпольский, помощником его – титулярный советник Гоменович, канцелярским служителем – чиновник по фамилии Рубец и два почтальона. В Полевой почтамт 1‐й армии в Вильно почт-директором 3 апреля 1812 года был назначен испытанный специалист перлюстрации коллежский асессор Х.Х. Кантер, помощником его – кобринский почтовый экспедитор, губернский секретарь С.Н. Мина, канцелярским служителем – коллежский регистратор Либельт и два почтальона. Литовский почт-директор Бухарский доложил министру внутренних дел Козодавлеву, что при подготовке инструкций для почт-директоров учитывал распоряжения, на основании которых организовывались полевые почтамты в 1805, 1806 и 1809 годах. В результате «снабжены они будут потребными для сих Почтамтов вещами, как то: печатями, книгами, сумками и чемоданами, да для особого секретного употребления нужными материалами [курсив мой. – В.И.]». В инструкции Полевому почтамту, составленной Бухарским, пункт 21‐й гласил: «Секретные поручения командующего армией обязаны вы выполнять с совершенной скромностью и верностью по присяжной должности и коль служба и обязанность ваша того требует»295. Кстати, в 1815 году Х.Х. Кантер, назначенный почт-директором Полевого почтамта Южной армии, вернувшейся в Россию после заграничного похода, запросил Почтовый департамент о присылке «необходимых материалов и принадлежностей». Ответ от департамента был следующим: если «разумеет по секретной части, то Кантер снабжен ими при начальном отправлении его в Полевой почтамт»296.
При этом А.И. Бухарский в отдельных случаях принимал в отношении чиновников решения, противоречившие пожеланиям министра. Например, О.П. Козодавлев 29 февраля сообщал в Литовский почтамт, что, по его данным, А.Ф. Трефурт просит назначить его полевым почтмейстером и он, министр, будет на это согласен, если Бухарский, «по известным <…> способностям г. Трефурта», изберет его на эту должность. Но литовский почт-директор писал 6 марта министру, что «поскольку все назначения уже сделаны, то Трефурт не менее полезен будет здесь [в Вильно] по опытности его в секретной части и по недостатку людей к сему». Одновременно в письме к другому адресату Бухарский просил его извинить, что не исполнил приказания министра, поскольку Х.Х. Кантер более опытен, чем Трефурт, имеет опыт во время войны 1806–1807 годов, а А.Ф. Трефурт может быть полезнее здесь по секретной части297.
Между тем из армии поступали все новые просьбы о присылке почтовых чиновников, служителей и почтальонов. В этой ситуации литовский почт-директор А.И. Бухарский, докладывая О.П. Козодавлеву о направлении почтмейстера в корпус П.Х. Витгенштейна в город Шавли, отмечал, что у него уже нет свободных людей, кроме тех, которые «заняты в пограничных почтовых конторах <…> особыми известными Вашему Превосходительству поручениями»298. Тем не менее в мае 1812 года из Белостокской почтовой конторы в Полевой почтамт 2‐й армии был направлен канцелярист Шульц, знавший немецкий язык. Почт-директор 2‐й армии С.П. Ямпольский утверждал, что в таком чиновнике существует «крайняя надобность». Поэтому к направлению новых чиновников в полевые почтамты были привлечены Малороссийский и Финляндский почтамты299. В результате, как сообщал Бухарский в декабре 1819 года главноначальствующему над Почтовым департаментом князю А.Н. Голицыну, к 1813 году «в самом Литовском почтамте оставался для перлюстрации только один чиновник» – «по совершенному недостатку в способных к тому и благонадежных людях за раскомандированием таковых по Высочайшим повелениям в полевые почтамты»300. Указание о снабжении финляндского полевого почтмейстера материалами для производства перлюстрации было послано финляндскому почт-директору из Петербурга 2 июля 1812 года301.
Во время военных действий 1812 года сотрудники службы перлюстрации читали письма сановников, военных. Можно отметить, что уже в это время появлялись зачатки «алфавита», т. е. постоянного контроля за перепиской некоторых лиц на протяжении ряда лет. Так, длительная слежка была установлена за обменом посланиями иркутского гражданского губернатора Н.И. Трескина с генерал-губернатором Сибири И.Б. Пестелем, находившимся постоянно в Петербурге; дипломата графа А.И. Маркова с жившим в его доме в Москве надворным советником Кристином, швейцарцем по происхождению. Переписка последних просматривалась по моим данным, с 1812‐го и по меньшей мере, по 1826 год302. В эти и последующие годы главным надзирателем за ведением перлюстрации и хранителем особо секретных выписок являлся А.А. Аракчеев. Например, министр внутренних дел О.П. Козодавлев в сентябре 1812 года писал всесильному министру: «На вскрытие двух пакетов на имя английского посла [У.Ш. Кэткарта] от г. Вильсона [Вильсон Р.Т. – британский представитель при русской армии в 1812–1813 годах] ожидаю приказания Вашего». На выписке из письма И.Б. Пестеля к Н.И. Трескину от 10 сентября 1817 года Аракчеев пометил: «Получено от государя в Москве 2 октября 1817 года»303.
Во время заграничного похода русской армии 1813–1814 годов встала задача контроля за перепиской не только военнослужащих, но и жителей государств, через которые проходили войска. Общее руководство перлюстрационной деятельностью во время заграничного похода осуществлял полевой инспектор почт полковник Ф.О. Доливо-Добровольский. В декабре 1814 года он рапортовал, что, заведуя «почтовой секретной частью в Саксонии и прочих местах», направил чиновников Полевого почтамта в Лейпциг, Дрезден, Познань, Бромберг [Быдгощ], Плоцк и «другие значительные города» для наблюдения за перепиской. Уже 1 февраля 1813 года Доливо-Добровольский ставил вопросы о направлении в Варшаву и другие крупные города российских почтмейстеров и о необходимости иметь при Главной квартире еще одного чиновника, «совершенно знающего секретную почтовую часть»304. 23 мая 1813 года был утвержден новый штат Полевого почтамта, в котором официально числился «чиновник по секретным поручениям». Одним из таких чиновников был А.Е. Баскаков, занимавшийся перлюстрацией еще в ходе русско-турецкой войны305. В результате в Петербург поступали, например, выписки из писем о положении дел во Франции, которые тщательно изучались: некоторые фразы подчеркивались в тексте, отчеркивались сбоку и т. п.306
В целом же война с Наполеоном, последующий поход русской армии в Европу, огромный рост международного авторитета России не только не остановили дела перлюстрации, но, напротив, способствовали его расширению. Одновременно в «секретное дело» стремились вмешаться другие правительственные структуры. Видимо, в начале 1813 года главнокомандующий российской армией фельдмаршал М.И. Кутузов «предписал начальникам губерний требовать от почтовых мест, чтобы письма, подаваемые пленными и подозрительными людьми, были доставляемы к министру полиции». Он также просил министра внутренних дел О.П. Козодавлева «сделать по почтовой части распоряжение». Последний немедленно выполнил просьбу фельдмаршала307. Это встревожило опытных специалистов перлюстрации, увидевших здесь угрозу нарушения ее тайны. Исполнявший обязанности директора Московского почтамта Д.П. Рунич, который к тому времени выехал из занятой французами Москвы в Нижний Новгород, обратился к Козодавлеву. Он, в частности, отмечал:
Освидетельствование корреспонденции и наблюдение за оною производилось всегда чрез один только почтамт посредством особых чиновников, при перлюстрации употребляемых, и сие делалось так тайно и толикою осторожностью, что самые экспедиции разбора и отправления почт не ведали того, чья именно корреспонденция наблюдается и какие письма перлюстрации подвергаются. В доказательство того, что операция сия весьма скрытно производилась, представить можно то, что в течение многих лет самые перлюстрированные письма получавшим оные не подавали малейшего повода к сомнению или подозрению, и правительство чрез внушенную в публике доверенность к почтовому департаменту имело в руках своих средства к таким открытиям, которые при самых усерднейших исследованиях оставались иногда скрытыми. По уважению сих истин и быв удостоверен, что поручение о наблюдении за корреспонденцией, сделанное почтовым конторам, совершенно подорвать может издавна утвердившуюся доверенность публики к почтовому департаменту, ибо губернские конторы ни средств для сего потребных не имеют, да и самое выполнение почтмейстерами предписаний господ губернаторов подвергнуться может огласке, и, следовательно, тех лиц, за коими наблюдение производиться будет, сделает осторожными, я имею справедливый повод думать, что под сим предлогом и непозволительное даже злоупотребление вкрасться может308.
