И потому, естественно, когда в конце 40-х, в 50-х годах развернулись масштабные реставрационные работы (ими руководил известный архитектор Александр Викторович Ополовников), первым делом была снята тесовая обшивка; кровельное железо, которым были покрыты главки, вновь заменили на лемех. Церковь приняла прежний вид, но вопрос инженерного укрепления памятника решен не был. И процесс разрушения продолжался.
Тогда-то, после многолетних дебатов, в которых принимал участие десяток институтов, и был осуществлен проект, в результате которого церковь оказалась для людей закрытой. Мощные металлические скобы легли и на внешнюю сторону стен, сильно испортив их бревенчатый рисунок.
..Александр Любимцев, главный хранитель памятников, своим ключом открывает замок на дверях церкви. Саша (он очень молод и не против, когда я называю его только по имени) идет в церковь, чтобы проверить, все ли в порядке. Я — с ним. Пока мы стоим на крыльце и Саша рассказывает, как он хранит снятые во время последних работ доски пола и бересту, что лежала за «небом» как гидроизоляция, к храму подкатил на велосипеде человек в штормовке. Знакомимся. Это — Валерий Александрович Козлов из Института леса Карельского научного центра РАН. Вот уже пять лет специалисты института работают над программой «Мониторинг биоразрушений Преображенской церкви».
Со скрипом открывается дверь церкви. Когда глаза привыкают к полумраку, замечаешь, что все пространство храма заполнено металлическими конструкциями, на которых лежат деревянные настилы. Они этажами уходят вверх. Валерий Александрович спускается в подклет, к приборам, а мы с Сашей по узким деревянным лесенкам поднимаемся с этажа на этаж, надеясь добраться до самой верхней главки и через «окошко» глянуть окрест. Саша светит фонариком, протягивает руку: «Осторожно!», «Пригните голову», «Перешагивайте...» Смотрю вниз — колодец по бокам лесенки становится все глубже... Остался последний пролет. Надо пройти покатым краем колодца. Без перил. Ноги дрожат.
— Саша, извини...
Но как на такой высоте работали люди? Клали бревна, работали долотом, теслом, коловоротом... Когда, уже в наше время, устанавливали на церкви молниезащиту, приглашали альпинистов...
Спустившись с высоты в подклет, вижу, как кое-где металлические стяги глубоко врезаются в древесину. Специалисты говорят: дерево весьма долговечно, только тревожить его не надо. Действительно, этим бревнам, наверно, уже полтыщи лет: брали кондовые сосны, лет по двести им было, да стоят уже почти триста. Но когда в 50-х годах сняли обшивку, состояние древесины ухудшилось. И когда стали злоупотреблять химией, чтобы убить древесные грибы, древесина сильно пострадала... В общем, заповедь «Не навреди!» относится не только к врачам.
... Приборы Козлова — маленькие коробочки, прикрепленные к бревнам, измеряют влажность дерева, температуру и влажность воздуха. Валерий Александрович фонариком водит по экрану прибора.
— Видите? 17,8 процента. Эта влажность древесины вполне допустима. А вот если больше 20, надо бить тревогу... Постоянно анализируем все данные, чтобы уловить изменения, предсказать развитие грибов. В этом смысле состояние Преображенской церкви на сегодняшний день удовлетворительное. Но древоточцы работают...
Козлов стучит по дереву — звук пустоты, сыплется тонкая пыль. А рядом — бревно почти двадцатиметровой длины с гладким, словно шелковым, затесом отвечает плотным глухим звуком...
Древесину Преображенской церкви обследовали на плотность не один раз. Ученые из Ленинградской лесотехнической академии составляли атлас разрушений. А однажды — было это в 1987 году — даже приглашали специалистов, чтобы проверить ее состояние методом Кошкарова: с близкого расстояния стреляли из мелкокалиберной винтовки и щупом определяли глубину проникновения пули, потом вычисляли прочность всей конструкции. Были, конечно, и более поздние обследования. И вывод большинства специалистов такой: древесина еще может себя нести, однако помочь ей надо.
Но как помочь?
И тут, как в недалеком прошлом, — веер мнений и проектов. Одни предлагают перебрать церковь целиком, раскатать по бревнышку и собрать вновь. В этом предложении очень много «но», и одно из главных — памятник перестанет быть памятником. Когда в нем заменено 30 процентов, он уже не считается таковым. Сейчас Преображенская церковь почти подлинная, ее не касалась рука переборщика...
Другие говорят: надо использовать уже стоящий металлический каркас для реставрации, меняя постепенно, по ярусам, отжившее. И убрать его, а там видно будет — может, ничего больше и не понадобится.
Когда Дмитрий Дмитриевич Луговой, директор музея-заповедника «Кижи», рассказывал мне об этой борьбе мнений и для понятности рисовал в моем блокноте схему Преображенской церкви, я думала, что в сегодняшней жизни не хватает нового Нестора, который сумел бы сохранить эту церковь на века, опираясь, на те же принципы, что и мастер из легенды, когда строил ее: польза, прочность, красота.
И словно уловив мою мысль, Луговой сказал:
— Очень интересен и реален проект реставрации храма Юрия Владимировича Пискунова, профессора из города Кирова. Этот проект включает одновременно укрепление всего сооружения — за счет пристенных деревянных конструкций и специальных домкратов между восьмериками — и восстановление внутреннего облика церкви. Металлический каркас будет удален, работы будут вестись поэтапно, без ущерба для памятника. Еще в 1995 году проект Пискунова рассматривали специалисты из Министерства культуры России и ЮНЕСКО, и он получил одобрение…
Уже в Москве, через несколько месяцев после поездки в Кижи, я узнала, что концепция и эскизный проект Ю. Пискунова прошли экспертизу Министерства культуры РФ. Дело, похоже, сдвинулось...
Живая церковь
В двух шагах от Преображенской церкви стоит церковь Покровская. Первая — летняя, холодная; вторая — зимняя, теплая. Так обычно строили на Севере: две церкви рядом; жизнь подсказывала необходимость такого соседства. И сели летняя церковь строилась обычно выше, наряднее (не надо было думать о сохранении тепла), то зимняя, где шли службы с октября по май, бывала меньше и проще.
Но строить рядом с красавицей Преображенской... Очень трудная задача стояла перед зодчими XVIII века. И они ее решили, создав некое архитектурное эхо, то есть, с одной стороны, — повторив принцип устремленности вверх, а с другой, — подчинив зимнюю церковь летней и дополнив последнюю.
... В первое июльское нос воскресенье отмечался День всех святых Псковско-Печорской земли. Я пришла задолго до утренней службы, на которую пригласил меня отец Николай. Обошла, не торопясь, церковь, рассматривая ее. Здесь, в отличие от Преображенской, разобраться самой было нетрудно.
Изба с высоким крыльцом и восьмигранная башня. Архитекторы бы сказали: «восьмерик на четверике». Восьмерик завершался повалом (так называют верхнюю расширяющуюся часть сруба) и девятью главами. А где же десятая? Да вот же — ниже, словно прильнула к стене, отметив снаружи место алтаря. Украшена церковь очень скупо: повал да зубчатый узор, опоясывающий восьмерик. Впрочем, и эта красота вполне целесообразна: и повал, и пояс защищают постройку от дождя.
Разглядывая Покровскую церковь, замечаю, что ее главки достигают одного уровня с третьим ярусом глав Преображенской церкви. Вот почему, если смотреть издали, подплывая к острову, они сливаются в единое многоглавие...
В десять утра двери Покровской церкви открылись, и вместе с немногими прихожанами я вошла внутрь. И сразу поняла: всю свою фантазию и мастерство северные зодчие — вкладывали в создание внешнего облика церкви. Потому как храм — это храм, и им должна любоваться вся округа! Внутри же эта зимняя церковь напоминала просторную, чистую избу. Сначала прохожу в сени, потом в трапезную, затем в само церковное помещение с иконостасом и царскими вратами, за которыми скрыт алтарь. Стены, сложенные из сосновых бревен, золотисто мерцают, источают тепло и свежесть. Когда-то в трапезной крестьяне собирались на свои сходы-суемы, позже здесь проходили занятия церковноприходских школ.
Сейчас и трапезной открыта выставка «Живопись древней Карелии». «Северные письма» XVI — XVIII веков... Иконы немногословны, сдержаны. Но разглядывая их, я, кажется, узнаю в библейских персонажах людей, которые жили в северных краях несколько веков назад. Вижу их кряжистые фигуры, угловатые движения; вижу, как они рубят лес, обрабатывают мотыгами землю, плавают на утлых лодейцах... Эти сцепы крестьянской и монастырской жизни изображены на клеймах иконы «Зосима и Савватий Соловецкие в житии», находившейся в иконостасе Преображенской церкви. Есть на выставке и другие иконы из этого иконостаса.
Хочется думать, что в скором времени эти замоленные иконы займут место там, где им положено быть. Хорошо, когда церковь — это не только музейный объект, а живет тем, для чего предназначена, и в ее стенах звучат слова, подобные этим: «Святой человек — это тот, на котором лежит отблеск божественной благодати, с которым людям легко жить, ибо он помышляет не только о себе, но и о своих близких, о других людях...»
