РЖЕШЕВСКИЙ: Позвольте и мне вспомнить, как несколько лет тому назад на бывшем КП Центрального фронта о ходе битвы нам рассказывал заместитель командующего войсками фронта по тылу генерал-лейтенант Антипенко — к сожалению, ныне уже покойный. Он говорил, что для них, работников тыла, была большая головоломка: нужно было одновременно готовить войска и к обороне, и к наступлению. Это было чрезвычайно трудно, никогда ранее такой задачи решать не приходилось, но, тем не менее, с ней справились... Самым главным достижением, говорил он, было то, что смогли обеспечить достаточным количеством боеприпасов и артиллерию, и танковые войска. Разумеется, это сыграло очень большое значение в ходе самой битвы.
ОРЛОВ: Кстати, под Курском у нас как раз получилось именно то, что, по идее, должно было быть в 41-м. Сейчас у нас иные «историки» и «публицисты» очень любят говорить о том, что в 1941 году Сталин якобы готовил нападение, да Гитлер, мол, его опередил. На самом деле, как мы знаем по документам, у нас доктрина была политически оборонительная, а стратегически — наступательная. Тогда мыслилось как? В случае неспровоцированной агрессии противник будет остановлен, и наша оборона будет продолжаться 15-20, максимум 30 дней. За это время пройдет мобилизация, и мы перейдем в решительное наступление...
Ничего этого не получилось. Почему? Да потому, в частности, что вопросам организации обороны не уделялось достаточного внимания. Она не отрабатывалась ни на каких командно-штабных военных играх. Все игры, которые проводились в январе 41-го года, начинались с 15-го дня войны! То есть когда противник уже отброшен и войска переходят в наступление. И вот теперь, через два года войны, мы осуществили то, что должно было быть в 41-м... Эти тяжелейшие годы не прошли даром. К 43-му мы уже знали, как надо делать, и имели достаточно сил для того, чтобы все это сделать.
ПОПОВ: К тому же вспомните о главном: еще в 41-м мы научились малым числом бить крупные силы, а это уже не только умение — проявлялся талант.
— Об этом как раз убедительно свидетельствует одна из крупнейших битв Второй мировой войны — операция советских войск на Курской дуге, поднявшая наше военное искусство на новую ступень...
РЖЕШЕВСКИЙ: Между тем, вариант развития событий совсем не был, скажем так, безальтернативен, как это может показаться сейчас. Мол, было принято решение на преднамеренную оборону, а затем — переход в наступление... Генерал Антипенко рассказывал нам, что тогда, в 1943-м, даже на уровне командования армиями, командования фронтом — то есть высшего руководящего состава — вовсе не было полной уверенности в том, что немцы перейдут в наступление. Особенно после нашего упреждающего артиллерийского удара.
Под утро, вспоминал генерал, когда уже начало светать, всех охватило какое-то оцепенение: двинется противник или не двинется? Ведь если немцы не будут атаковать, то все замыслы, планы могут круто перемениться. Он сказал, что когда стало ясно, что немцы переходят в наступление, то сам Рокоссовский, член военного совета
Телегин, начальник штаба фронта Малинин чуть было не стали обнимать друг друга от радости. Правда, вынуждены были себя сдерживать. Какая радость, когда впереди такое ожесточенное сражение?
КИРПИЧЕНКО: Я где-то читал, что наш упреждающий удар был настолько силен, что немцы пришли в замешательство и у немецкого командующего было желание запросить у Гитлера отсрочки, чтобы перегруппироваться, привести себя в порядок и начать наступление несколько позднее... Было ли это в действительности?
ОРЛОВ: Насколько я знаю, термин «упреждающий удар» здесь не подходит. Это была артиллерийская контрподготовка, причем на Центральном фронте она была более сильная, чем на Воронежском, и тем не менее только смешала карты уже изготовившегося противника. Немцам пришлось делать какую-то перегруппировку, и они задержали наступление. Однако не случайно Рокоссовский в своих воспоминаниях пишет, что если бы мы чуть-чуть повременили, не поторопились, то могли бы нанести им более существенные потери. Но этого не произошло, случилось, что случилось, и после небольшой задержки и перегруппировки немцы пошли вперед...
КИРПИЧЕНКО: То есть вы считаете, что это было бы нелогичным — обращаться к Гитлеру и просить какой-то отсрочки?
ОРЛОВ: Думаю, что в то время вряд ли кто-нибудь обратился бы с такой просьбой. Слишком много было поставлено на карту...
СОКОЛОВ: Реванш после поражения под Москвой и в Сталинградской битве гитлеровцам был необходим, и к нему, как мы видим, они готовились самым тщательным образом. Свое же поражение в прежних битвах немцы оправдывали суровой русской зимой, к которой они, дескать, не привыкли...
— Это, кстати, достаточно старая уловка европейских агрессоров. Еще в 1813 году, бежав из России, император Наполеон собственноручно написал известный 29-й «Бюллетень», в котором сваливал гибель своей «великой армии» на «генерала Мороза»...
СОКОЛОВ: В общем, гитлеровцы понимали — теперь или никогда...
ЧУРИЛИН: И вообще к тому времени Курск превращался уже в большую болевую точку всей мировой и европейской политики. От того, каким станет исход этого сражения, во многом зависела не только ситуация на советско-германском фронте, но и в значительной степени развитие наших отношений с союзниками. Руководство Германии и ее военное командование прекрасно понимали, что Курская битва будет иметь не только военностратегическое, но и большое политическое значение для дальнейших судеб Второй мировой войны.
— То есть можно сказать, что немецкие войска были буквально обречены на атаку наших позиций?
ОРЛОВ: Не совсем так... К тому же, даже перейдя в решительное наступление, наш противник мог бы действовать по-иному. Часто говорят, что у немцев надо учиться, что всю жизнь германские войска действовали просто превосходно. Конечно, в немецком военном искусстве было чему поучиться. Но что касается Курской битвы, то тут как раз немцы применили шаблон. Они как всегда хотели нанести два фланговых удара, срезать Курский выступ, окружить и уничтожить группировку, которая окажется в окружении.
— Поступить так, как они поступали в 41-м?
ОРЛОВ: Вот именно. Но или немецкая разведка не добыла необходимые сведения, или, может быть, эти сведения не были должным образом оценены. Наши фронты ведь как были повернуты? Центральный фронт защищал северный фас Курского выступа и был повернут на север, а Воронежский фронт защищал южный фас и был повернут на юг. Если бы немцы отошли от шаблона и ударили бы не под основания выступа, а прямо в выступ, в стык между Воронежским и Центральным фронтами, то, возможно, они бы продвинулись дальше. Хотя даже при том наступлении, которое они предприняли, первоначальный удар был очень силен. На севере они проникли в глубину нашей обороны на 12, на юге — на 35 км, и мы знаем, каких жертв нам стоило их задержать...
МЯГКОВ: На северном фасе войска 9-й армии генерала Моделя уже в течение первых трех дней понесли очень серьезные потери — из трехсот танков, действовавших в первом ударе, немцы потеряли порядка двухсот. В конце концов, дальше Понырей они не прошли, а само сражение у Понырей окрестили «Сталинградом под Курском».
Но вот скажите, почему на северном фланге Курского выступа наших войск, в пересчете на один километр фронта, было больше, чем на южном фланге? Хотя у немцев было как раз наоборот: более мощная группировка создавалась на южном фланге. Американский ученый Глэнс объясняет это тем, что действия войск на северном фланге Центрального, Брянского и Западного фронтов координировал Жуков. А на южном фланге действия Юго-Западного и Степного фронтов координировал Василевский. И, якобы, — по мнению Глэнса — поскольку Жуков был первым и, впрочем, единственным заместителем Верховного главнокомандующего, то он и сумел, так сказать, «выбить» для себя большее количество войск. Точка зрения хотя и спорная, но достаточно интригующая.
ОРЛОВ: Могу выразить только свое суждение. И Глэнс, и вообще многие западники сводят все к личностям. Конечно, где-то это имеет право на существование. Но мне кажется, все дело в том, что северный фас находился ближе к Москве. Поэтому при любом повороте событий здесь должна была быть более сильная группировка — в случае каких-то неожиданностей Москва все-таки будет более надежно прикрыта.
— Известно, что многие из воевавших на Курской дуге не согласны с тем, что самым ярким событием этой битвы принято считать танковое сражение под Прохоровкой...
КУМАНЕВ: Действительно, я вот вспоминаю встречу в нашем Институте истории СССР АН СССР, как он тогда назывался, с генералом армии Андреем Лаврентьевичем Гетманом, который говорил, что, по его мнению, главные сражения были не в районе Прохоровки, а под Обаянью. Он мне предлагал встретиться отдельно, чтобы рассказать обо всем подробнейшим образом. Но вовремя это сделать не удалось, и в итоге я, к сожалению, опоздал...
