Петр Букейханов - Курская битва. Оборона. Планирование и подготовка операции «Цитадель». 1943

Основные трудности с топливом для двигателей внутреннего сгорания в немецкой армии начались с осени 1944 года, когда из-за поражения в Румынии, а также перенесения боевых действий на территорию Венгрии стало затруднительным или невозможным использование нефтяных промыслов этих стран. Так, в сентябре 1944 года бывали дни, когда в Германии не производилось ни одной тонны бензина, и в целом нехватка горючего превратилась в серьезную помеху, срывавшую или существенно затруднявшую подготовку и проведение всех оперативных мероприятий немецкого командования[266]. С марта по ноябрь 1944 года выпуск авиабензина в Германии снизился от 181 до 10 тысяч тонн в месяц, а полностью прекратился в марте следующего года[267]. Именно с конца осени 1943 года в немецкой армии начало возрастать количество случаев уничтожения экипажами своих танков, оставшихся без горючего[268].

Все это показывает, что еще более года после Курской битвы каждое из немецких соединений на дивизионном уровне превосходило аналогичные советские соединения по оснащенности гусеничным и колесным автотранспортом и располагало материальными возможностями для его использования. Однако преимущество в подвижности это могло дать только при наличии развитой сети дорог с твердым покрытием, следовательно, при ведении боевых действий на территории Западной Европы, где немцам пришлось воевать с русскими уже в условиях дефицита горючего, а с англо-американскими войсками – в условиях полного превосходства противника по количеству автотранспортных средств и его господства в воздухе.

Соответственно с началом войны на Восточном фронте во всех соединениях вермахта, как пехотных, так и мотомеханизированных, стало возрастать значение гужевой тяги. По поводу данной тенденции свидетельствует динамика численности конского состава[269]. Так, к началу войны в 1939 году в частях вермахта насчитывалось 514 тысяч лошадей, а к июню 1941 года – уже 625 тысяч голов, однако если за период с октября 1941 по март 1942 года было потеряно около 180 тысяч, то за это же время, а также в ходе подготовки весеннего наступления 1942 года из Германии поступило 130 тысяч лошадей (западноевропейские породы лошадей неудовлетворительно показали себя на Восточном фронте в связи с высокой требовательностью к качеству питания и условиям содержания) и 118 тысяч были дополнительно изъяты в оккупированных восточных областях (хотя эти лошади оказались физически слабыми и не могли перевозить тяжелые грузы)[270]. Следовательно, за полгода войны на Востоке в 1941–1942 годах германская армия получила лошадей в два раза больше, чем почти за два года до нападения на СССР. По мнению полковника Германа Теске[271], ввиду условий местности, климата и отсутствия дорог с твердым покрытием гужевой транспорт был в России вторым по значимости после железнодорожного. Это же отмечал и Мюллер-Гиллебранд в своей работе «Лошади в германской армии. 1941–1945 гг.».

По данным, которые приводит в своем дневнике Франц Гальдер[272], немецкой 11-й танковой дивизии приходилось уже летом 1941 года двигаться на Умань тремя эшелонами: 1) гусеничные машины с посаженной на них пехотой; 2) конные повозки с пехотой; 3) колесные машины, которые не могут двигаться по разбитым и покрытым грязью дорогам и поэтому вынуждены оставаться на месте.

Участник боев на Востоке генерал Эрхард Раус (Erhard Raus) указывает[273], что во время наступления на Москву в период осенней распутицы 1941 года трактора и тягачи стали беспомощны и двигаться мог только гужевой транспорт.

Соответственно не меньшее значение имел этот вид транспорта и для русских. По воспоминаниям маршала Рокоссовского, чтобы ускорить воинские перевозки, тогда, когда не хватало паровозов, вагоны двигали с помощью конной тяги[274]. Маршал Советского Союза Василий Чуйков свидетельствует[275], что в условиях распутицы войска выручали лошади, так что в феврале 1944 года командир 4-го гвардейского механизированного корпуса генерал Трофим Танасчишин просил у командования 8-й гвардейской армии 3-го Украинского фронта полсотни конных повозок, чтобы подвезти частям корпуса горючее и боеприпасы. Однако количество тягловых животных в германских войсках вплоть до 1943 года было несколько большим по сравнению с советской стороной. По некоторым данным[276], общее количество конского состава в германских войсках на Восточном фронте достигало около 2,5 миллиона голов, а в Красной армии – от 1,2 миллиона в начале войны до 2 миллионов. В начале июля 1943 года, накануне Курской битвы, 9-я армия группы «Центр» располагала конским составом в количестве 50 тысяч голов, а 5-я гвардейская армия Степного фронта в то же время имела всего лишь около 6 тысяч лошадей[277]. В начале войны в пехотных и горнострелковых дивизиях вермахта по штатному расписанию насчитывалось от 4077 до 6033 лошадей (в зависимости от типа дивизии по мобилизационному плану – например, в пехотной дивизии образца 1939 года штатной численностью 17 200 человек личного состава имелось 5375 лошадей), тогда как в советской стрелковой дивизии по штатам 1941 года – 3039 голов (фактически в 1943 году советские стрелковые дивизии имели в составе не более 800–900 лошадей)[278].

Вместе с тем начиная со второй половины 1943 года, когда германским войскам пришлось предпринимать крупные отступления, убыль конского состава у немцев, вероятнее всего, превышала аналогичные потери советской стороны. Так, военно-ветеринарной службой Красной армии за годы войны было возвращено в строй свыше 2,1 миллиона лошадей – в среднем 1,5 тысячи голов ежедневно, причем величину этого уровня восполнения потерь характеризует то, что у немцев на Восточном фронте ежедневно погибало от 700 до 1000 лошадей (причем боевые потери составляли до 75 %)[279]. Соответственно конский состав группы армий «Центр» к осени 1943 года насчитывал всего около 375 тысяч голов, следовательно, для трех групп армий, объединявших тогда основную часть германских войск на Восточном фронте («Север», «Центр», «Юг»), это количество вряд ли превышало 1,5 миллиона[280]. По свидетельству очевидцев, уже зимой 1942/43 года немецкие войска из-за нехватки лошадей использовали для транспортировки тяжелого оружия и повозок рогатый скот – быков и коров, тогда как советская сторона за всю войну массово применяла коров только в сельскохозяйственных работах – на пахоте (в конце 1942 года тракторный парк в хозяйстве СССР составлял менее 70 % от довоенного уровня, парк грузовых автомобилей – менее 20 %, а поголовье лошадей сократилось в 2,5 раза, поэтому в 1943 году в Курской области на весеннем севе было задействовано от 110 до 140 тысяч коров, а в Харьковской области – 11–14 тысяч из имевшихся 35 тысяч)[281]. В январе 1945 года в составе группы армий «Курляндия» насчитывалось около 400 тысяч человек, в том числе свыше 377 тысяч солдат и офицеров, но при этом группа армий имела только 12,3 тысячи грузовых автомобилей и 8,8 тысячи лошадей (с сентября по ноябрь 1944 года из района группы армий было эвакуировано всего 11, 6 тысячи лошадей и 6,4 тысячи грузовых автомашин)[282].

В то же время в советских войсках 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов в период Берлинской наступательной операции насчитывалось до 500 тысяч лошадей[283].

Значимость гужевой тяги показывает, что превосходство в оснащенности частей и соединений средствами моторизации и механизации в условиях боевых действий на Восточном фронте еще не означало превосходства в подвижности. Генерал Меллентин, два года воевавший на Восточном фронте, вообще пришел к парадоксальному выводу, что поскольку количество автомашин в советской дивизии меньше, чем в немецкой, то русская дивизия более мобильна, а в целом небольшое количество штатных автотранспортных средств дает русским войскам важное преимущество[284].

Поэтому, когда в период осенне-зимне-весеннего бездорожья немецкие войска зачастую просто бросали и уничтожали свою тяжелую технику, которую не могли сдвинуть никакие машины или тягачи, сами безнадежно застревавшие в грязи, советская сторона продолжала движение, максимально используя личный состав всех родов сухопутных войск, протаптывавший дороги в снегу, устраивавший гати среди болот, вырубавший просеки в лесу, буксировавший тяжелое оружие вместе с машинами и лошадьми.

По свидетельству Маршала Советского Союза Ивана Конева[285], весной 1944 года в условиях распутицы германские войска отступали с Украины «голые», то есть пешком, на волах и коровах, без артиллерии, без танков, без автотранспорта. Основываясь на этом, маршал Конев заключает, что метеорология, столь важная для ведения боевых действий армиями Германии, Великобритании и США, играла не столь большую роль в подготовке и проведении операций Красной армии, успешно действовавшей и зимой, и весной, и в ненастье, и в непогоду.