Петр Букейханов - Курская битва. Оборона. Планирование и подготовка операции «Цитадель». 1943

В то же время в советских войсках 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов в период Берлинской наступательной операции насчитывалось до 500 тысяч лошадей[283].

Значимость гужевой тяги показывает, что превосходство в оснащенности частей и соединений средствами моторизации и механизации в условиях боевых действий на Восточном фронте еще не означало превосходства в подвижности. Генерал Меллентин, два года воевавший на Восточном фронте, вообще пришел к парадоксальному выводу, что поскольку количество автомашин в советской дивизии меньше, чем в немецкой, то русская дивизия более мобильна, а в целом небольшое количество штатных автотранспортных средств дает русским войскам важное преимущество[284].

Поэтому, когда в период осенне-зимне-весеннего бездорожья немецкие войска зачастую просто бросали и уничтожали свою тяжелую технику, которую не могли сдвинуть никакие машины или тягачи, сами безнадежно застревавшие в грязи, советская сторона продолжала движение, максимально используя личный состав всех родов сухопутных войск, протаптывавший дороги в снегу, устраивавший гати среди болот, вырубавший просеки в лесу, буксировавший тяжелое оружие вместе с машинами и лошадьми.

По свидетельству Маршала Советского Союза Ивана Конева[285], весной 1944 года в условиях распутицы германские войска отступали с Украины «голые», то есть пешком, на волах и коровах, без артиллерии, без танков, без автотранспорта. Основываясь на этом, маршал Конев заключает, что метеорология, столь важная для ведения боевых действий армиями Германии, Великобритании и США, играла не столь большую роль в подготовке и проведении операций Красной армии, успешно действовавшей и зимой, и весной, и в ненастье, и в непогоду.

Главный маршал бронетанковых войск СССР Павел Ротмистров, комментируя труд Гейнца Гудериана «Танки – вперед!», заметил, что высказывание последнего о прекращении крупных передвижений и боевых операций войск в периоды осенней и весенней распутицы совершенно не относится к советской армии, которая имеет богатый опыт ведения успешных боевых действий именно в таких условиях[286].

Отсюда следует вывод, что жесточайшая эксплуатация рядового и младшего командного состава Красной армии, вынужденного под страхом военного суда и расстрела работать в качестве тягловой силы для передвижения боевой техники и предметов снабжения, обеспечивала советскому командованию оперативное и даже стратегическое преимущество. Поэтому, навязывая противнику бои в период распутицы, советская сторона не позволяла немцам использовать даже то превосходство в оснащенности средствами автотранспорта на дивизионном уровне, которое германские войска сохраняли до второй половины 1944 года.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют, что на Восточном фронте немецкая армия далеко не превосходила советскую в подвижности, а в целом даже уступала ей по этому параметру. Предположительно более высокая мобильность немецких войск, первоначально достигавшаяся за счет превосходства в основных элементах организации и управления частями, также снижалась по мере нарастания безвозвратных потерь и соответствующего снижения опытности рядового и командного состава младшего и среднего уровня. В Красной армии, напротив, качество организации боевых действий постепенно повышалось, в том числе возрастала и мобильность. Так, в период Орловской наступательной операции командование и тыл Центрального фронта за счет своих средств обеспечили передислокацию 17-го гвардейского стрелкового корпуса (25 тысяч бойцов с тяжелым оружием и лошадьми) на 100–120 километров за 24 часа[287].

Вместе с тем подвижность и мобильность, прежде всего, являются средствами проведения маневра, а маневр, в свою очередь, преследует целью создание выгодных условий для результативной атаки. В противном случае маневрирование является бессмысленной тратой времени, ресурсов, а зачастую еще и уступкой пространства.

Согласно оценкам некоторых военачальников[288], можно сделать вывод, что со второй половины 1943 года немецкие войска продолжали превосходить советские по маневренности при смене оборонительных позиций в ходе отступления, поскольку, во-первых, оставляли тяжелую технику, чтобы сберечь жизнь своих солдат; во-вторых, и немцы и советские «партизаны» выводили из строя значительные по протяженности отрезки железнодорожных и автомобильных дорог с твердым покрытием, что замедляло продвижение Красной армии. Вместе с тем немецкие части и соединения стали уступать советским по скорости маневра вдоль линии фронта, особенно в условиях отсутствия развитой сети рокадных коммуникаций и распутицы. Поэтому, не успевая оперативно перебросить силы на угрожаемые направления, немецкому командованию приходилось или заблаговременно формировать контрударные группировки в глубине обороны, в основном за счет своих немногочисленных резервов, или использовать паузы, предоставляемые перегруппировкой советских войск, и в это время подтягивать силы с относительно спокойных участков.

В роли этих сил обычно выступали так называемые «пожарные команды» – танковые и моторизованные дивизии, распределенные группами по разным секторам Восточного фронта. В северном секторе (группа армий «Север») в качестве «пожарной команды» в течение длительного времени использовались 24-я танковая и 18-я моторизованная дивизии; в центральном секторе на северном крыле группы армий «Центр» – 5, 4, 9 и 12-я танковые, 10-я и 25-я моторизованные дивизии; на стыке групп армий «Центр» и «Юг» («Северная Украина») – 1, 7, 8, 16, 17 и 20-я танковые, 20-я моторизованная дивизии; в южном секторе (группа армий «Юг», «Южная Украина») – 3, 6, 13 и 23-я танковые, 16-я моторизованная дивизии. Танковые дивизии войск СС и моторизованная дивизия «Великая Германия» перебрасывались вдоль всего фронта для усиления «пожарных команд», обычно при необходимости организовать контрудар в том или ином секторе. Поэтому данные о прибытии на участок фронта танкистов-эсэсовцев позволяли советскому командованию с высокой достоверностью предположить о готовящемся здесь контрударе и заблаговременно принять соответствующие меры.

Непосредственно после операции «Цитадель» и вплоть до весны 1944 года фельдмаршал Манштейн во главе группы армий «Юг» непрерывно вел маневренные боевые действия, постоянно отступая и уступая территорию, но в то же время перебрасывая свои подвижные соединения («пожарные команды») и оперируя резервами для контрударов по советским войскам. Так, в конце октября 1943 года силами 1-й танковой армии и 40-го танкового корпуса был проведен контрудар в районе севернее Кривого Рога; в ноябре силами пяти танковых и двух пехотных дивизий – в районах Фастов, Брусилов, Малин, Житомир, Радомышль, Коростень; в январе 1944 года силами 3-го и 46-го танковых, а также 7-го армейского корпусов – в районе севернее Умани и в направлении Винницы; в феврале силами 3-го и 47-го танковых корпусов – в районе Корсуни и Звенигородки с целью деблокирования окруженной корсунь-шевченковской (черкасской) группировки; в апреле силами 48-го танкового корпуса и 2-го танкового корпуса СС – из района южнее города Тернополя (до 1944 года – Тарнополь) в направлении реки Збруч, с целью деблокирования окруженной 1-й танковой армии. Однако, несмотря на участие в некоторых из этих операций до 500 и более танков и САУ, то есть того количества тяжелой бронетехники, которого в 1941 году хватало для достижения крупных успехов оперативного и даже стратегического характера, после Курской битвы маневренные действия и контрудары немцев оказывались малоэффективны, позволяя немцам иногда добиваться местных, оперативно-тактических и тактических успехов. Это было связано, во-первых, как уже отмечалось, с постоянно возрастающей вооруженностью советских войск всеми видами боевой техники, ростом боевого мастерства и опытности их низшего и среднего командного звена, а также приспособлением к основным оперативным и тактическим приемам из арсенала немецкого командования.

Во-вторых, в связи с постоянным увеличением числа советских танков и САУ (к началу войны Германии против СССР в советских войсках состояло и поступило на вооружение до конца 1941 году всего 28,2 тысячи танков и САУ, в 1942 году состояло и поступило всего 35,7 тысячи машин, в 1943 году – 47,9 тысячи, в 1944 году – 59,1 тысячи, в 1945 году – 48,9 тысячи)[289], немецких пехотных дивизий для ведения обороны было уже недостаточно, и вермахт оказался вынужден рассредоточивать свои танковые соединения для противодействия атакам и прорывам бронетехники противника на широком фронте. Причем существенно увеличить число танковых дивизий немцы не могли по причине не столько отсутствия промышленного потенциала (хотя за все время войны Германия произвела всего лишь 42,7 тысячи танков и САУ, которые действовали на разных фронтах)[290], сколько недостатка личного состава для укомплектования как непосредственно танковых, так и мотопехотных, артиллерийских, инженерно-саперных, разведывательных, автотранспортных и тыловых частей этих дивизий.