Классическим было признано определение великих революций, предложенное англичанкой Тедой Скочпол: «стремительное, коренное преобразование государственных и классовых структур общества… сопровождаемое и отчасти осуществляемое посредством восстаний масс, имеющих классовую основу»[18]. Она уделила повышенное внимание внешнему фактору, доказывая, что в условиях сильного давления извне, а, тем более, войны, когда власть мобилизует и централизует средства для нужд обороны, возникает ее конфликт с другими элитным группами, чья ресурсная база неизбежно сокращается. Скочпол называла три условия возникновения революции. Первое: возникновение международного давления со стороны более передовых государств. Второе: наличие экономических и политических элит, способных сопротивляться давлению государства и вызвать политический кризис. Наконец, наличие организаций, способных мобилизовать массы на восстание.
Другой ведущий теоретик третьего поколения Чарльз Тили определял революцию как «силовую передачу государственной власти, в ходе которой как минимум два отдельных блока претендентов выдвигают несовместимые претензии на контроль над государством, и значительная часть населения, находящаяся под юрисдикцией данного государства, разделяют требования каждого из блоков»[19]. Модернизация, хоть и усиливает социальную напряженность, сама по себе не приводит к революции, противостоящий власти блок должен непременно установить контроль за частью административных, военно-силовых, социальных, региональных элементов системы. Теории третьего поколения до настоящего времени весьма популярны. Так, Джеффри Гудвин, в 2006 году читавший соответствующую лекцию в Москве в рамках «Русских чтений», называл идеи Скочпол наиболее влиятельными и выделял пять факторов, ведущих к революции: проведение государством непопулярной экономической и социальной политики, исключение социально мобильных групп из политического процесса, авторитарность и репрессии в отношении инакомыслящих, слабость инфраструктуры власти, коррупция и патримональные настроения. По его мнению, «питательную среду для революций создают коррумпированные авторитарные правления, осуществляющие репрессии и закрывающие путь ненасильственных политических изменений»[20].
Теории третьего поколения были поставлены под сомнение самим ходом истории. Религиозные революции в Иране и Афганистане, направленные против модернизации; революции в восточноевропейских государствах, носившие национально-демократический характер; мультиклассовые революции в Никарагуа и на Филиппинах, направленные против проамериканских диктаторов; идеологические и националистические «цветные» революции на постсоветском пространстве – все это нанесло урон привычной картине мира и представлениям о классовой природе революций. Четвертое поколение, заявившее о себе с 1990-х, включило в набор исследуемых тем действия революционных акторов с точки зрения теории рационального выбора, микрооснования конфликтов, проблемы политического лидерства, этническую и региональную мобилизацию, сетевые институты, международные организации, «мягкую силу», идеологию, культуру, наконец, роль случая. Подобное дополнение явно помогло приблизить теорию к более адекватному и полному пониманию природы революций, которые конечно же не имеют и не могут иметь одного или двух объяснений.
Каноническое определение революции теоретиков четвертого поколения принадлежит Голдстоуну: «Это попытка преобразовать политические институты и дать новое обоснование политической власти в обществе, сопровождаемая формальной или неформальной мобилизацией масс и такими неинституциональными действиями, которые подрывают существующую власть»[21]. Голдстоун предложил пять ключевых условий, соединение которых приводит к революции:
1) Кризис власти, при котором государство воспринимается элитами и массами как неэффективное и несправедливое.
2) Кризис во взаимоотношениях между элитами, приводящий сначала к их отчуждению, потом разделению и, наконец, к резкой поляризации на отдельные фракции, каждая из которых имеет противоположное представление о путях дальнейших преобразований.
3) Кризис народного благосостояния, при котором городские и/ или сельские слои с трудом поддерживают свои стандарты жизненного существования с помощью привычных средств.
4) Возникновение коалиции части элит и народных масс в их атаке на государственную власть.
5) Существование той или иной оппозиционной идеологии, которая соединяет элиты и массы в их борьбе с властью, оправдывает эту борьбу и предлагает альтернативное видение будущего порядка[22].
Безусловно, все перечисленные факторы присутствовали в России в начале 1917 года. Однако если бы присутствовали только они, революции в нашей стране не было. К достоинствам четвертого поколения следует отнести возращение к известному еще Платону выводу о том, что (слова Голдстоуна) «здравые в военном и фискальном отношении государства, пользующиеся поддержкой сплоченной элиты, в целом неуязвимы для революций снизу»[23]. Обращение к теории элит породило в последние годы множество исследований конкретных революций, где крушение государства объясняется расколом элиты и ее отказом сотрудничать с режимом. Важно и внимание аналитиков четвертого поколения к проблеме восприятия эффективности и справедливости государства. Вне зависимости от реального положения дел власть, которую считают неэффективной и несправедливой, лишается поддержки и элиты, и народа.
Следует заметить, что в современной западной мысли заметно меньше уверенности в правильности различных концепций, объясняющих исторические события. Настоящей интеллектуальной сенсацией стала книга «Черный лебедь» Нассима Талеба – американского финансиста и философа ливанского происхождения. По его убеждению, «миром движет аномальное, неизвестное и маловероятное (маловероятное с нашей нынешней, непросвещенной точки зрения); а мы при этом проводим время в светских беседах, сосредоточившись на известном и повторяющемся». Мир находится во власти «черных лебедей» (до открытия Австралии все цивилизованное человечество было убеждено, что лебеди бывают исключительно белыми), под ними понимаются исторические события, которые аномальны, обладают огромной силой воздействия и заставляют нас «придумывать объяснения случившемуся после того, как оно случилось, делая событие, сначала воспринятое как сюрприз, объяснимым и предсказуемым». Действительно, никто не предсказал и как следует не объяснил тех важнейших событий, которые определили судьбу человечества. Чем объяснить успех христианства или ислама? Почему после тысячелетия этнического и конфессионального мира родной Талебу Левант в течение дней превратился в непрекращающуюся кровавую баню?[24] Одним из таких необъясненных событий была и революция 1917 года. Количество факторов, приводящих к фундаментальным катаклизмам, не поддается оценке человеческим разумом, а множество из них навсегда остается просто неизвестными.
Для ответа на вопрос о причинах русской революции 1917 года важны самые разные факторы, в том числе и редко называемые в общетеоретических трудах. Ничего невозможно понять без обращения ко многим особенностям национальной традиции, в которую современные социологи и политологи не заглядывают. Революций не бывает без революционеров, а это значит, что важны их численность, организованность, авторитетность, степень проникновения в государственные и силовые структуры, уровень их фанатизма и готовности умирать за идею, способность раскачать массу. Исключительно важно соотношение сил в конкретное время и в конкретном месте. Абсолютна критична готовность и способность власти продемонстрировать политическую волю, стоять до конца, наличие на ключевых постах людей, готовых эту волю проявить. И в целом, человеческий фактор – чаще всего решающий и в революциях, и в истории. В общих теориях революции всегда отсутствовало то, за что всегда ратовал глава французской исторической школы «Анналов» Марк Блок: в них «не пахло человечиной».
Много написано об объективности революций. Однако следует заметить, что объективного в нашей жизни вообще мало. Например, до сих пор мне не довелось прочесть ни одной объективной книги. Все они субъективны по определению, потому что их писали люди. Так и в истории, которую тоже творят люди. Причем не массы, а люди с именем и фамилией. Никакая народная масса не способна ни к какому совместному действию, пока ее не озарит общая идея. А идеи никогда не являются продуктом коллективного творчества. Они осеняют отдельные головы представителей интеллектуальной элиты, которые только и способны силой собственного авторитета внушить те или иные идеи толпе. Революции рождаются в головах немногих, которые в силу ряда обстоятельств, часто действительно от них не зависящих, оказываются способными заразить своим антисистемным пафосом критическую массу людей. Причем не обязательно во всей стране – достаточно столицы, здесь Ленин был прав.
