Николай Гоголь - Деловые бумаги

Выданный мне из Гимназии высших наук князя Безбородко аттестат у сего имею честь представить.

Студент Николай Гоголь-Яновский. 27 марта дня 1830 года.

Его превосходительству господину вице-президенту департамента уделов двора его императорского величества гофмейстеру и кавалеру

Льву Алексеевичу Перовскому

От чиновника оного департамента

Николая Гоголь-Яновского

Прошение.

Не имея возможности по домашним обстоятельствам продолжать службу под начальством Вашего превосходительства, всепокорнейше прошу уволить меня из департамента уделов и снабдить надлежащим аттестатом.

Студент 14 класса Николай Гоголь-Яновский.

Его превосходительству господину ректору С.-Петербургского университета действительному статскому советнику и кавалеру

Антону Антоновичу Дегурову

От адъюнкта Николая Гоголя

Прошение.

Во всё течение прошедшего и нынешнего года я находил себя весьма расстроенным в здоровьи. Врачи советуют употребить мне как единственное средство для восстановления оного Кавказские минеральные воды в нынешний курс, начинающийся с мая месяца и оканчивающийся августом. Почему я покорнейше прошу вашего превосходительства исходатайствовать мне от высшего начальства отпуск на четыре месяца, начиная с последних чисел сего апреля. по первое число сентября. Должность моя ничего от этого не потерпит, потому что в мае месяце остаются только репетиции и лекции окончены мной в апреле, июнь остается для экзамена, июль же и половина августа составляют время каникулярное. Восстановление же моего здоровья подаст мне новые средства отправлять мою должность с наступающего учебного года с большим против прежнего рвением и исправностью.

Адъюнкт Николай Гоголь. 3 апреля 1835 года

<20 сентября н. ст. 1841->

Ваше императорское высочество,

всемилостивейший государь.

Вам угодно было осчастливить меня принятием моей картины, милостиво пожаловав мне трехтысячный пансион в продолжение трех лет. Гордый в душе сим высоким вниманием и вместе мыслию, что картина моя будет принадлежать вам, государь, я предпринял произвести [совершить] ее [Далее было: гораздо] окончательней и отчетливей, чем предполагал прежде, и совершенней, сколько может быть совершенней в границах сил моих. Все часы и дни мои были отданы ей, и после трех лет беспрерывной работы я увидел с горестью, что [Далее было: огромность] не мог измерить прежде всей огромности труда, невозможного быть исполненным в означенное время. Средств у меня нет, а заняться другим не могу: всякая другая работа отвлекла бы меня от предмета, наполняющего ныне всю мою душу, притом я бы чувствовал вечный упрек на моей совести, если бы картина не была кончена. Я принял смелость прибегнуть к вашему великодушию, государь, молить о продлении мне пан-сиона еще на три года, в продолжение которых я надеюсь несомненно, при моих беспрерывных трудах, привести ее к окончанию.

Простите, государь! Ваше высокое покровительство к художествам и великодушное поощрение всего русского одни могли внушить мне мысль сию.

С чувством глубочайшего благоговения к особе вашего императорского высочества верноподданный

Алек<сандр> Иванов.

<Около 27 октября н. ст. 1841. Москва.>

Уполномочиваю Александра Андреевича Иванова получить следуемые мне деньги 2000 рублей на ассигн<ации>.

Н. Гоголь.

<Адрес;> Roma (en Italie).

al Signor

Signor Alessandro Ivanoff (Russo).

In Roma al Café Greco vicino alla piazza di Spania nella via Condotti.

В Риме (в Италию).

<Начало декабря н. ст. 1846. Неаполь.>

Всемилостивейший государь!

Не вознегодуйте, что дерзаю возмущать маловременный отдых ваш от многотрудных дел моей, может быть неуместной, просьбой. Еще более года суждено мне не видать моего отечества: для укрепленья моего в едва начинающем поправляться здоровьи моем потребен мне климат юга; для укрепленья же моего здравия душевного, еще более мне нужного, чем телесное, потребно мне путешествие ко святым местам, составлявшее издавна живейшее желание мое. Я осмеливаюсь просить ваше императорское величество о высочайшем повелении вашем выдать мне пашпорт на полтора года, особенный и чрезвычайный, в котором бы великим именем вашим склонялись все власти и начальства Востока к сказанью мне покровительства во всех тех местах, где буду проходить я. Государь! знаю, что осмеливаться вас беспокоить подобной просьбой может только один именитый, заслуженный гражданин вашего государства, а я — ничто: дворянин, незаметнейший из ряду незаметных, чиновник, начавший было служить вам и оставшийся поныне в 8 классе, писатель, едва означивший свое имя кое-какими незрелыми произведеньями. Но не я причиной ничтожности моей: десять лет тяжких недугов оторвали меня от тех трудов, к которым я порывался; десять лет тяжких внутренних страданий душевных лишили меня возможности подвизаться на полезных поприщах пред вами. Но не пропали эти годы: великой милостью бога устроено было так, чтобы совершалось в это время мое внутреннее воспитание, без которого не принесла бы пользы отечеству моя наиревностнейшая служба; великой милостью бога вложены в меня некоторые не общие другим способности, которых не следовало мне выказывать, покуда не вызреют они во мне и не воспитаются, и которыми по возвращеньи моем из святой земли я сослужу вам службу так же верно и честно, как умели служить истинно русские духом и сердцем. Тайный, твердый голос говорит мне, что не останусь я в долгу перед вами, мой царственный благодетель, великодушный спаситель уже было погибавших дней моих!

Двойными узами законного благоговения и вечной признательности сердца связанный с вами вечно верноподданный ваш

Николай Гоголь.

<Около 16 января н. ст. 1847. Неаполь.>

Всемилостивейший государь!

Только после долгого обдумывания и помолившись богу, осмеливаюсь писать к вам. Вы милостивы: последний подданный вашего государства, как бы он ничтожен сам по себе ни был, но если только он находится в том затруднительном состоянии, когда недоумевают рассудить его от вас постановленные власти, имеет доступ и прибежище к вам. Я нахожусь в таком точно состоянии: я составил книгу в желании ею принести пользу моим соотечественникам и сим хотя сколько-нибудь изъявить признательность вам, государь, за ваши благодеяния и милостивое внимание ко мне. Цензура не решается пропустить из моей книги статей, касающихся должностных лиц, тех самых статей, при составлении которых я имел неотлучно перед своими глазами высшие желания души вашего императорского величества. Цензура находит, что статьи эти не вполне соответствуют цели нашего правительства; мне же кажется, что вся книга моя написана в духе самого правительства. Рассудить меня в этом деле может один тот, кто, обнимая не одну какую-нибудь часть правления, но все вместе, имеет чрез то взгляд полнее и многостороннее обыкновенных людей и кто сверх того умеет больше и лучше любить Россию, чем как ее любят другие люди; стало быть, рассудить меня может один только государь. Всякое решение, какое ни произнесут уста вашего императорского величества, будет для меня свято и непреложно. Если, благоволивши бросить взгляд на статьи мои, вы найдете в них всё сообразным с желаньями вашими, я благословлю тогда бога, давшего мне силы проразуметь не криво, а прямо высокий смысл ваших забот и помышлений. Если же признаете нужным исключить что-нибудь из них, как неприличное, происшедшее скорей от моей незрелости и от моего неуменья выражаться, чем от какого-нибудь дурного умысла, я равномерно возблагодарю бога, внушившего вам мысль вразумить меня, и облобызаю мысленно, как руку отца, вашу монаршую руку, отведшую [В подлиннике: отвевшую] меня от неразумного дела. В том и другом случае с любовью к вам по гроб и за гробом остаюсь вашего императорского величества признательный верноподданный

Николай Гоголь.

Печатается по подлиннику (ПБЛ), представляющему собой автограф с карандашными вставками и исправлениями Гоголя. Отрывок из первоначальной черновой редакции письма приведен в подстрочных вариантах.