Вельможи в этих текстах ведут себя робко, очевидно, чтобы их осторожность заставляла пылкую храбрость царя сильнее сиять. Они пытаются утешить царя, напоминая о том, как процветают он сам и его народ. Мы будем сражаться, уверяют они его, если азиаты нападут на нас.
Естественно, этот превосходный совет не был услышан, и Камос отправляется на битву. На точке, где утрачен дальнейший текст первой стелы, война в разгаре, Камос беспрепятственно наступает, но устраивает перерыв, чтобы наказать египетского коллаборациониста по имени Тети.
Между окончанием текста одной стелы и началом другой чего-то не хватает, ибо, когда рассказ возобновляется, Камос уже приближается к вражеской столице, хорошо укрепленному Аварису, расположенному в Дельте. Царь гиксосов предусмотрительно заперся в крепости, и никакие насмешки и оскорбления со стороны Камоса не могут заставить его выйти сражаться. То был тот самый Апопи, который послал отцу Камоса, Секненре Храброму, возмутительное послание о гиппопотамах, и он, вероятно, подозревал, что за враждебностью Камоса кроются не только патриотические, но личные мотивы. Камос опустошил поля и деревни вокруг столицы и подошел к вражескому дворцу так близко, что мог видеть женщин гарема, наблюдающих за ним и его армией с крыши. Он послал через этих дам новые угрожающие послания в адрес Апопи, но ничто, казалось, не способно было устыдить царя гиксосов и заставить перейти к действиям. Вскоре Камос выяснил причину.
Однажды египетские солдаты схватили гонца, направлявшегося из осажденного города на юг. В депеше, которую он нес, содержался настоятельный призыв о помощи, адресованный правителю Куша, или Нубии. Из письма было ясно, что азиат и нубиец были в сговоре; Апопи предлагал отвлекать силы Камоса, пока не прибудет кушитская армия, и тогда союзники раздавят Камоса и разделят Египет между собой. Царь гиксосов был, возможно, первым дипломатом, применившим древний аргумент, – насколько древний, мы не знали, пока текст не был расшифрован, – что Куш будет следующей мишенью Камоса. «Помоги мне теперь, или ты будешь следующей жертвой».
Камос позаботился о том, чтобы этот призыв никогда не достиг Куша. У него все же не хватало сил, чтобы атаковать такую могучую крепость, как Аварис, он вернулся в Фивы, где был встречен восторженными толпами. Камос выиграл битву, но ему не дано было выиграть войну. Мы не знаем, что погубило храброго фиванского царя в расцвете сил – оружие гиксосов в какой-то поздней и неизвестной нам битве или болезнь. Однако мы можем быть уверены, что, будь Камос жив, он предпринял бы другую попытку разгрызть «аварисский орешек». Ему наследовал его младший брат Яхмос, завершивший дело, которое он начал.
Позднейшие военные кампании описаны двумя солдатами, которые сражались под знаменами царя Яхмоса в завершающие годы освободительной войны. Эти люди не были историками или писцами, при оценке их историй мы должны учитывать нормальный объем преувеличений в рассказе человека, вспоминающего свои подвиги ради восхищения потомков и оценки бессмертных богов. (Как и греки, египтяне могли считать своих богов теоретически всеведущими, но на практике вполне поддающимися одурачиванию со стороны умного человека.) Тем не менее возникает ощущение, что наши два солдата не слишком хвастаются. В их наивной похвальбе чувствуется запах правдоподобия, который явно отсутствует в некоторых более поздних рассказах о военной доблести; и хотя человек может дурачить богов и лгать потомкам, ему не так-то легко втереть очки такому царю-воителю, как Яхмос. А Яхмос щедро наградил своих солдат за мужество, и при его наследниках они поднялись до высоких воинских постов.
Чтобы не сбиваться, разделаемся вначале с путаницей имен. Обоих солдат звали по имени царя – Яхмосами, и оба были из одного и того же города Эль-Каб. Для ясности назовем одного из них Яхмосом, сыном Эбаны, а другого Яхмосом Пен-Нехбетом. Яхмос, сын Эбаны, был моряк, впоследствии поднявшийся до ранга, эквивалентного адмиралу; другой Яхмос служил в пехоте и стал генералом. Оба сделали военную карьеру и участвовали в битвах при наследниках царя Яхмоса. Яхмос Пен-Нехбет – генерал Яхмос – был, по-видимому, младшим из двоих, ибо его служба при царе Яхмосе ограничилась одним палестинским городом. Но другой Яхмос прошел со своим царем всю палестинскую кампанию, и именно из надписей в его гробнице мы узнаем о конечном успехе царя Яхмоса в изгнании гиксосов из страны.
Яхмос-«адмирал» был скорее (если говорить современным языком) морской пехотинец, чем моряк; он описывает битвы на суше и на воде. В момент своей первой битвы он был так молод, что еще не взял себе жену. Его отец служил Секненре, и странно, что в тексте нет упоминания о Камосе, который, без сомнения, использовал царскую морскую пехоту. Возможно, молодой Яхмос был еще слишком юн, чтобы идти на войну сразу же после смерти отца. Вскоре он показал себя; он женился и был переведен на северный флот, в опасное место, ибо царь собирался осуществить неоконченный план своего брата и осадить еще не покоренную гиксосскую столицу. Для взятия города потребовалось несколько сражений; в одном из них «адмирал» Яхмос выиграл себе руку – непривлекательный египетский обычай, который надо понимать буквально: руку отрубали у мертвого врага. В позднейших батальных рельефах мы видим горы ампутированных рук, наваленных перед величественной фигурой фараона, предположительно они служили для счета, помимо награды за личную доблесть.
Аварис наконец пал; вместо мертвых рук «адмирал» Яхмос взял себе нескольких живых людей, которых ему было позволено удержать в качестве рабов. Аварис был последней опорой гиксосов в Египте, но царь Яхмос не довольствовался тем, что изгнал их из страны. Он хотел сломать их власть навсегда и не допустить, чтобы они когда-нибудь вновь вернулись позорить Египет. Он преследовал бегущее гиксосское войско до Шарухена в Южной Палестине и там дал другую великую битву после осады, которая, согласно «адмиралу» Яхмосу, продолжалась три долгих года.
Битва при Шарухене покончила с опасностью, грозившей с севера, но была еще опасность с юга, со стороны Нубии, союзной гиксосам. Яхмос отправился со своим царем на юг и устроил великую резню среди нубийцев. В те дни его, очевидно, хорошо обслуживали, ибо он получил целых десять рабов.
Враги на юге не были раздавлены за одну кампанию. Они вновь и вновь поднимали восстания. Вождь последнего при царе Яхмосе восстания назван по имени; его звали Тети-ен, что мы можем перевести в романтическом духе, как Тети-красавчик. Вероятно, он был особенно докучным противником, ибо египтяне обычно обозначали своих врагов только оскорбительными эпитетами – «этот падший» или «тот враг». Магическое значение ясно; имя было частью всей индивидуальности человека, и не дать ему имени означало частично уничтожить его. Быть может, «адмирал» втихомолку восхищался «этим падшим Тети-красавчиком», который был со временем казнен царем. Мы тоже можем уделить ему немного симпатии: он был бунтовщиком только потому, что потерпел неудачу. Если бы он преуспел, он стал бы освободителем, как фараон Яхмос и генерал Джордж Вашингтон.
Гиксосы ушли. Но они не были забыты. Они оставили в мыслях египтян отметину, которая никогда полностью не исчезла, и посеяли в политическом обществе зерно, впоследствии принесшее странные плоды. Нравилось это ему или нет, Египет стал теперь военной державой. Армия еще не стала отточенным, профессиональным оружием государства, каким должна была стать несколько поколений спустя, но она приобрела обширный практический опыт и новые виды вооружения. Лошади, до гиксосов неизвестные в Египте, использовались только для колесниц. Маленькие модели, которые их показывают, должны бы включать и конюхов, тренирующих лошадей или выводящих их из конюшен. Каким ужасающим оружием была, очевидно, колесница с ее храпом коней и грохотом копыт при атаке на ничем не защищенных пехотинцев! В каждой колеснице ехали по два человека, боец и возничий, который также прикрывал своего товарища тяжелым длинным щитом. Составной лук, другой вклад гиксосов, был значительно более мощным, чем простой старый лук, которым египтяне всегда пользовались прежде.
Кроме этих военных нововведений и военного опыта за рубежом, приобретенного многими египтянами, гиксосы добавили к египетской жизни один более важный и менее ощутимый фактор. «Подлые азиаты» перестали быть предметом презрительных насмешек. Египтяне больше не могли чувствовать себя в безопасности на своем зеленом «острове», изолированном от мира морем и песками. Стены были проломлены, и никогда больше Египет не мог ощущать то абсолютное превосходство, которым он наслаждался во времена Древнего и Среднего царств.
По крайней мере, так интерпретируют ситуацию некоторые ученые. Психоанализ целой нации – дело деликатное, особенно когда все представители этой нации обратились в прах тысячелетия назад. И очень трудно найти видимые следы «комплекса преследования» в блестящих столетиях, которые последовали за гиксосами. В материальном смысле вершина египетской культуры была еще впереди. В духовном и интеллектуальном – это другой вопрос, и достаточно сложный.
