Глава 3
Война и власть
Ведение войны заключается прежде всего в поддержании воли нации к победе в момент высшей опасности.
Шарль де Голль
16 июня 1914 года фельдъегерь поручик Скуратов поднялся на борт императорской яхты «Штандарт» и вручил Николаю II конверт с известием о том, что накануне в боснийском городе Сараево выстрелами из револьвера молодой серб Гаврила Принцип убил австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда и его супругу Софи фон Гогенберг. «Штандарт» на предельной скорости развернулся на Петергоф. Смысл происшедшего не ускользнул от посвященных в тонкости европейской дипломатии – от столкновения могло спасти только чудо.
Ни одна из стран и ни одна из национальных историографий не претендовала и не претендует на сомнительную честь назваться инициатором Первой мировой войны. Ее как бы никто не начинал. В 1920-е годы во всех странах-участницах выйдут «цветные» книги, где вина будет возложена на противоположную сторону. Авторы Версальского договора возложат однозначную ответственность на Германию и ее союзников. Как известно, именно победители всегда определяют, кто является военным преступником. Большевики в Советской России все объяснят хищническими аппетитами мирового империализма. С немецкой стороны все, естественно, выглядело иначе. Германия склонна была видеть главной виновницей войны Россию, подзуживаемую Францией. «Пока я в Корфу занимался раскопками и спорил о Горгонах, дорических колоннах и Гомере, на Кавказе и в России начали мобилизацию против нас, – возмущался в мемуарах Вильгельм II. – …Англия, Франция и Россия, как видим, по разным причинам преследовали одну общую цель – сломить Германию. Англия, руководимая в своей вражде к Германии мотивами торгово-политического характера, Франция – жаждой реванша, Россия, спутница Франции, – соображениями внутренней политики и желанием пробиться к южным морям. Эти три великие державы должны были встретиться на одном пути»[302]. Попробуем вкратце разобраться, в чем были причины войны, перевернувшей всю мировую историю и ставшей одним из важных факторов приближения русской революции. И не только русской. Добивался ли этой войны российский император и мог ли ее избежать?
Николай II не хотел войны. Как подчеркивал часто с ним встречавшийся посол Великобритании Джордж Бьюкенен, «при всех случайных ошибках со стороны правительства царь никогда не колебался оказать свое влияние в пользу мира, как только положение становилось сомнительным. Своей миролюбивой политикой и готовностью на всякие уступки для избежания ужасов войны он в 1913 году… дал повод думать, что Россия никогда не будет воевать»[303]. Но император не мог уклониться от схватки имперских амбиций, вырваться из клубка противоречий между великими европейскими державами и уз союзнической солидарности.
В начале ХХ века в европейской политике происходили поистине титанические подвижки, менявшие весь геостратегический ландшафт континента. В то время, когда умирающий Александр III справедливо предупреждал своего сына об отсутствии у России союзников, еще действовал созданный после наполеоновских войн европейский «концерт», включавший все великие державы, позволявший предотвращать крупные межгосударственные конфликты на основе соблюдения баланса сил на протяжении оставшейся части XIX столетия. Конечно, и «концерт» на помешал в свое время разразиться Крымской или Франко-прусской войнам, избежать боевых столкновений на Балканах и соперничества ведущих государств по всей планете. Однако, если сравнивать с предшествовавшими и последовавшей эпохами, это был самый мирный период в истории.
Традиционный баланс сил, который Николай II застал в начале своего царствования, выглядел следующим образом. Ведущим партнером России долгое время считалась Германия. Это положение можно проследить вплоть до середины 1900-х годов, что было подчеркнуто предложением Вильгельму стать крестником наследника-цесаревича Алексея, а также секретным соглашением о взаимной помощи в случае нападения третьей страны, которое по инициативе кайзера было подписано на яхте Николая II вблизи балтийского острова Бьёрке в июле 1905 года. Соглашение это в силу так и не вступило, поскольку противоречило существовавшим договоренностям с Францией и вызвало сильное сопротивление внутри российского правительства. В России было немало споров по поводу союзников и геополитической ориентации. Например, как утверждал Извольский, Витте долгое время был сторонником идеи союза Германии, Франции и России, направленного против Великобритании и США. Николай II стремился добавить к числу союзников России и Англию[304]. Но никто не спорил, что ключевым союзником должна стать Франция, сближение с которой, если оставить в стороне экономические соображения, диктовалось стремлением создать противовес как Берлину, так и Вене, все больше угрожавшей российским интересам на Балканах.
Начало союза с Парижем было положено русско-французским соглашением 1891 года и секретной военной конвенцией 1892 года, но отношения двух стран были не безоблачными. Глава МИДа Сергей Сазонов указывал, что наиболее серьезные разногласия с Францией касались Ближнего Востока, где «французское правительство оберегало интересы своих подданных, вложивших крупные капиталы в различные финансовые предприятия, как в Константинополе, так и в Малой Азии». Кроме материальных, у Парижа существовали и духовные интересы, которые выражались в покровительстве римско-католической церкви в регионе. «Между православными и римско-католическими духовными учреждениями на Востоке и особенно в Палестине с давних пор существовало соперничество, приводившее иногда к открытым столкновениям, которые затем посольствам приходилось улаживать совместными усилиями»[305].
Великобритания – сильнейшее из государств Старого Света – выступала традиционным геополитическим противником России. Эти противоречия касались не только европейских дел, но и интересов Британской империи, «над которой никогда не заходило солнце», по всей планете. Две страны сталкивались на Ближнем Востоке, в Персии, Афганистане, на Тихом океане. Несомненно, Англия выступила одним из главных инициаторов разжигания противоречий между Россией и Японией, недовольной нашим усилением на дальневосточном побережье, в Китае и на Корейском полуострове, что привело к русско-японской войне, в ходе которой Англия, как и Германия, однозначно были на стороне Токио. Извечным камнем преткновения в российско-английских отношениях были Черноморские проливы. «Я знал, что нежелание англичан допустить установление русской власти над турецкими проливами исходило не только из опасения перехода важного стратегического пункта в руки государства, которому общественное мнение Англии привыкло приписывать враждебные замыслы против ее владений в Индии, – замечал Сазонов, – но также из убеждения, что на земном шаре не должно быть моря, доступ в которое мог бы при известных обстоятельствах оказаться закрытым для судов британского флота»[306].
Великобритания, рассматривая Россию как главный глобальный вызов для своей империи, основную угрозу балансу сил в самой Европе видела во Франции и противостояла этой угрозе, опираясь на поддержку одного из германских государств, чаще – Австро-Венгрии. Франция, соперничая с Великобританией, считала ведущим противником Германию, с которой не только спорила о колониях в Африке: основным встроенным фактором их противоречий оставалось стремление французской нации вернуть потерянные в 1870 году Эльзас и Лотарингию, а заодно и Саарский бассейн. Германия и Австро-Венгрия основу своей безопасности видели в Тройственном союзе, который они вместе с Италией создали в 1882 году. Сильным раздражителем для них выступала Россия, обуреваемая панславянскими идеями, борьбой за наследство слабевшей на глазах Оттоманской империи и укреплявшаяся на Балканах. Так выглядел европейский баланс сил в начале ХХ века.
И вдруг этот баланс начал стремительно меняться. Основных причин, на мой взгляд, было две. Первое – поражение России в войне с Японией. Хотя тот мир, который Сергею Витте удалось привезти из Портсмута, был достаточно почетен, потеряли территории (Витте получил прозвище «полусахалинский»), военно-морской флот, армия были предельно ослаблены. В Лондоне сделали вывод о том, что Российская империя больше не представляет серьезной угрозы для Британской. Второе – исключительно активная внешняя и военная политика Германии. Она начала бросать глобальные вызовы Англии и Франции в столь отдаленных регионах, как Южная Африка, Марокко, Ближний Восток, причем логика этих действий не прочитывалась. Берлин приступил к беспрецедентной программе военного строительства. Немецкие исследователи подсчитали, что с 1871 по 1914 год численность германской армии и ее вооруженность по штатам мирного времени выросла в 10 раз.[307] «Однако главную роль в переходе Великобритании на антигерманские позиции сыграло англо-германское военно-морское соперничество»[308], – справедливо подчеркивают российские историки войны. В Лондоне пришли к выводу о том, что перспектива получить в лице Германии державу, обладающую одновременно доминирующей сухопутной и военно-морской мощью, подрывающей британскую монополию на морях, совершенно неприемлема.
