Прорваться в политическую реальность мы можем разве в качестве статистов и только иногда, в виде анонимных процентов и чисел. Наша доля – обычная, сырая и прогорклая реальность. В ней-то что делать?
Кое-что возможно. Я долго размышляла, к примеру, о судьбе жилищно-коммунального хозяйства родного города и поняла истоки злосчастья. Дело в том, что в семидесятых-восьмидесятых годах в котельных, сторожках и дворницких сидели интеллигентные, образованные люди. Художники, философы, музыканты, поэты, в крайнем случае – студенты гуманитарных вузов. Они, конечно, читали ненужные книги, спорили о судьбах родины и много пили. Но и работали же! Люди-то были сплошь совестливые, честные, ответственные, место свое теплое и выгодное ценили и за него держались. Поэтому лед скалывали и котлы не губили. Поэтому было более-менее чисто и светло, хотя и несвободно. Я лично, между окончанием института и поступлением в аспирантуру, работала уборщицей в Военно-Морском музее. Получила к уборке, военной атрибутике и вставанию в пять утра полное отвращение на всю жизнь, но старалась как могла и чистящие средства не расхищала.
А дальше – раздалась дудочка крысолова. Интеллигенцию выманили из котельных и дворницких призраком свободы. Именно призраком, поскольку у нищих особая свобода, люмпенская, страшненькая. Если невозможно заработать на достойную жизнь честным умственным трудом, много ли радости от такой жизни? Да, выкурили интеллигенцию из котельных – и назад она уже не вернулась. И полетели котлы, и осиротели дворницкие, и некому поддержать запустевшее хозяйство. Разве было такое безобразие с отопительным сезоном, когда уголь в топку бросал Виктор Цой?
Поэтому на вопрос «что делать» отвечаю – пора возвращаться обратно. Предварительно, конечно, добившись увеличения зарплаты дворникам, истопникам и сторожам. За умственный труд эти власти все равно платить не будут, поскольку они не отчетливо понимают, что это такое. А на жилищном участке прорваться можно. Особенно если сорганизоваться и поднажать. Следует провести особое заседание интеллигенции по вопросу об организации жилищно-коммунальной мафии. Все места должны быть под контролем и распределяться по решению специального совета. В Питере не должно быть дворников без высшего образования.
Если же интеллигенция вернется в котельные – она, наконец, отстанет от политики, и это тридевятое царство сильно оздоровится, поскольку более идиотских советов, чем интеллигентские, не бывает. Отстав от политики, новые дворники реально помогут городу, а в свободное время станут читать книги, бескорыстно думать о родине и крутить романы. Не блаженство ли это?
Что еще делать… Видимо, придется окончательно расстаться с телевидением. Найти в нем уголки, возможные к просмотру, удается все реже. Тут включила начало некоего сериала, диктор объявляет: «Нелегкое испытание выпало Анне. Пользуясь отсутствием Феди, Миша хочет ее изнасиловать…» Нарастает также скорость пролистывания журналов и проглядывания газет, в которых ничто не зацепляет взгляд. Ладно бы петербургские газеты-журналы, в них отродясь ничего путного не было, но и общероссийские пожухли, потускнели, скукожились. Конечно, где-то реальность бурлит. Вот иду, вижу афишу – «Концерт памяти Михаила Круга. Катя Огонек, группа „Воровайки“…» Дохнуло какой-то неизвестной, захватывающей жизнью. Воровайки… Но все это мимо, мимо.
Одна радость была у меня в конце ушедшего года. Я увидела сюжет о сверхъестественном успехе группы «Тату» в Японии.
Япония – это для множества россиян некая фата-моргана. Им кажется, что Япония – удивительная, загадочная страна, давно шагнувшая вперед на много веков. Там чудеса, там культура, там техника, там передовой край цивилизации, до которого нам ползти и ползти. И что оказалось? Ничего страшного, люди как люди – тащатся от «Тату». Чего мы боялись, трепетали – ах, Япония? Все нормально. Безумие распределено по земному шарику равномерным толстым слоем, всем хватает.
Не о чем беспокоиться. Правда, и делать особенно нечего – но мудрый человек прежде всего думает не о том, что делать, но о том, чего не делать. А уж это в новой политической реальности каждый решит самостоятельно.
январь
P.S. Кстати, дворников как не было, так и нет.
Жизнь подорожала, причем без объяснения причин
Приготовились смеяться, да? А я вот буду сегодня занудной. Надоело уже это one woman show. Серьезно и строго – цифры, факты. Факты и опять цифры. Вот уже четыре года начальнички-чайнички утверждают, что с тех пор, как страна вступила на Великий Владимирский Путь, инфляция составляет примерно 10–12 % в год и никак не больше. С Божьей помощью арифметики мы можем подсчитать, что цены на основные товары и услуги должны были в таком случае, даже со всякими там хитростями по начислениям процентов на проценты, вырасти на 50–55 процентов. Но не выходит, товарищи, никак такого не получается. Я нашла потертую квитанцию – свою квартплату за 2000 год. Платила я в те лучезарные времена около 200 рублей. Сейчас плачу более 600. Я неважно училась в школе по точным предметам, но что-то мне подсказывает, будто 600 в три раза больше чем 200. Квартплата, стало быть, распухла совсем не в границах допустимой инфляции.
Проезд в купе фирменного поезда «Петербург-Москва» четыре года назад стоил 300–400 рублей. На днях я заплатила за место на «Красной стреле» 1200 рублей. Причем все было то же самое – дикая жара без всяких намеков на кондиционер, абсолютно бессмысленные завтраки, которые насильно всучивают пассажирам и запредельные цены в вагоне-ресторане. Горячие блюда стоят, если перевести на валюту – 10–12 у. е., как в приличных парижских кафе. Все это, очевидно, позволяет Октябрьской дороге: во-первых, заменить в ресторации искусственные цветы, с пластмассовых роз на тряпочные гиацинты, а во-вторых, издавать собственные газеты и журналы, где поэтически настроенные журналисты описывают, до какой степени красоты развилась наша Октябрьская дорога и это еще не предел; как чудесен наш город в лучах заката, и какое у него было дивное трехсотлетие, несмотря на разных там злопыхателей.
Злопыхатель – это я. Специальное такое существо, созданное природой для разглядывания изъянов, недочетов и перекосов. Подозрительна мне эта двенадцатипроцентная годовая инфляция – ведь жизнь подорожала в два-три раза, на самом-то деле. Подорожала просто так, без всякого улучшения чего бы то ни было – авиа и железнодорожных перевозок, обслуживания жилищ, работы городского транспорта, уборки мусора и так далее.
С рабов капитала спросу никакого нет. Нам еще Карл Маркс объяснил, что им совести не положено. Хозяин ресторана/магазина пусть что хочет, то и пишет в ценниках. Спрос с государственных структур, которые ведь обязаны отвечать за базар. Если вы объявляете такую-то инфляцию – это ведь для чего-нибудь нужно? Что-то надо приводить в соответствие с чем-то? Откуда взялась эта цифра двенадцать? Само по себе число приятное, не спорю. Но не верю я в него, несмотря на бархатный баритон Касьянова и алхимический профиль Грефа.
Вообще, где бы прочесть финансовые отчеты кое-каких ведомств?
Например, бывший Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина все время плачется, что буквально вот последний хрен без соли доедает. Свои деньги тратит, чтоб возить нас, дармоедов. И смело повышает цену жетона – на один рубль. Без объяснений, без предупреждений. Без публикации доходов и расходов. Без указаний тех сумм, что метрополитен получает, помимо иного-прочего, и от невероятного числа сдаваемой в аренду площади.
Ой, не прошел бы такой фокус ни в городе Нью-Йорке, ни в городе Париже, ни в городе Токио… да нигде он не прошел бы. Везде в городские власти мертвой хваткой вцепились бы профсоюзы, общественные и политические организации, да и сами граждане свой заветный доллар/иену/евро не отдали бы, как с дуба рухнувши. А мы отдали. Потому что – ослабли мы за зиму. Очень много сил уходит на передвижение по гололеду или глубокой воде. Я заметила, у питерских пешеходов выработалась такая особенная походка, вскользь-вприпрыжку на полусогнутых мелкими шажками, при этом глаза постоянно упираются в рельеф местности, поскольку приходится выверять и просчитывать каждое движение.
Но если мы ослабли, то вслед за этим метро-рублем вырвут из наших вялых рук и еще, и еще, и еще.
Петербуржцы имели бы полное питерское право чуток сорганизоваться и с гордым воплем «Ложьте рубль взад!» (так говорила одна моя знакомая продавщица) двинуть стопы в места скопления начальства. Но некому организовать даже самомалейший протест. Ни профсоюзов, ни общественных организаций, ни оппозиционных партий. Едиииииииная Россия. Только романтическая группа чем-то особо вдохновленных социологов все подсчитывает, а сколько же граждан, не пошедших на выборы губернатора Петербурга, сегодня бы пошли на выборы и проголосовали за губернатора, осознав, наконец, масштаб своего гражданского преступления – двадцать пять с половиной процентов или тридцать восемь запятая девять десятых процента? Господи, если бы меня заставили сейчас работать социологом, я бы удавилась с тоски. На эдакую муру свою жизнь изводить! А они ничего, веселенькие. (С таким же весельем нерадивые школьники, заглянув в конец задачника, подгоняют решение под известный уже ответ.)
