Ел он мало и неохотно, словно выполняя какую-то надоевшую обязанность. Глаза у него были воспалены, лицо туго обтянуто нездоровой бледной кожей. Иногда он засыпал за столом, положив голову на тонкие, поросшие рыжеватыми волосами руки. Но стоило ему услышать сквозь сон чьи-то шаги за дверью, как он мгновенно вскидывал голову и на его лице проступало выражение привычной спокойной сосредоточенности.
«Задумался, понимаете, — говорил Коля, потирая пальцами высокий лоб и глядя на вошедшего прищуренными, словно от яркого света, глазами. — Дело оказалось сложнее, чем мы предполагали…»
Войдя к нему в кабинет, Гуровский, раздув ноздри, пренебрежительно фыркнул про себя: «Совдепы! Следователей и то нет — одни мальчишки». Не спрашивая разрешения, сел на стул, широко расставив ноги и положив на колени огромные, со вздутыми венами кисти рук.
«Мастодонистый старик, — подумал Пономарев. — Хочет что-то продемонстрировать. Пусть — легче будет справиться».
— Надеюсь, вам известно, что я — адвокат? — пророкотал Гуровский, театрально вскинув голову. — И если говорить без излишней скромности — опытный адвокат.
— Известно, — вежливо сказал Пономарев.
— Отлично! — Гуровский наклонил и снова вскинул голову. — Следовательно, мне не нужно доказывать вам, что я знаю существующее законодательство в мельчайших подробностях…
— Очевидно, — бесстрастно произнес Пономарев.
— Так вот… — Гуровский сделал эффектную паузу. — Насколько мне известно, в моем случае закон устанавливает как меру кары только изъятие ценностей и обычные штрафные санкции по линии налоговых органов. Ценности вы уже изъяли. Штраф я готов уплатить хоть завтра. Но для этого вы должны отпустить меня. Иначе вмешается прокурор, и у вас, насколько я понимаю, могут быть неприятности.
— В том случае, — уточнил Пономарев, — если мы задержим вас свыше сорока восьми часов, не располагая данными для привлечения к уголовной ответственности.
— Вы хотите сказать, что у вас есть такие данные? Ну, знаете ли, батенька, это уж слишком!
— Во-первых, я вам не батенька, — тихо, но твердо сказал Пономарев. — А во-вторых, теперь на вопросы будете отвечать вы.
Пошарив в ящике стола, он положил перед собой золотое, в бриллиантах колье старинной работы.
— Ваше?
— Да.
— Где вы его приобрели?
— На бирже.
— У кого?
— Затрудняюсь сказать. Паспортные данные владельца колье меня не интересовали.
— Это осложняет ваше положение, — Пономарев протянул Гуровскому фотографию. — Вы знаете эту женщину?
— Да. Это жена моего знакомого раввина.
— Обратите внимание на ее колье — оно отчетливо видно. Совсем как ваше. Вы не находите?
— Сходство есть. Но фотография меня не убеждает.
— Согласен. Может быть, вас убедит настоящий владелец колье?
Гуровский пожал плечами.
Через несколько минут в кабинет вошел раввин Бен Иегуда. У него было удлиненное худощавое лицо с резкими складками у рта. Темные, без блеска, как вода на дне колодца, глаза, обведенные густой тенью, смотрели скорбно и отрешенно. Пономарев понял, что раввин избрал роль мученика, решившего возложить на свою голову терновый венец. Однако, увидев колье, Бен Иегуда весь подался вперед, и Пономареву показалось, что темная вода на дне колодца колыхнулась, отразив беззвучную вспышку зарницы.
— Ваше? — спросил он, показав на колье.
— Да, да, — торопливо воскликнул раввин. — Фамильная ценность, мой свадебный подарок жене. Я хранил его в своем банковском сейфе. Увы, банк ограбили бандиты. Кажется, они называли себя левыми эсерами. Это было в девятнадцатом году. Тогда я понял, что самый надежный сейф — это государственный порядок… Можно? — Он бережно взял колье, поднес к самым глазам. — Вот видите, тут маленькая царапина. Справедливость еще не совсем покинула эту землю!.. Простите, может быть, это тайна… как оно попало к вам? — спросил раввин, осторожно положив колье обратно на стол.
— Очень просто. Мы обнаружили эту вещицу при обыске — у гражданина Гуровского.
Вода на дне колодца колыхнулась снова — Бен Иегуда всем телом повернулся к адвокату:
— А мое золото? Где оно?
— Вы что — рехнулись? Какое золото? — взревел Гуровский. — Побойтесь, батенька, бога! Вы же сами мне говорили, что забрали его еще до ограбления банка и надежно запрятали.
— Я говорил?
— Да! Отлично помню наш разговор.
— Вы слышите? — Раввин взглянул на Пономарева, как бы призывая того в свидетели. — Я клеветал сам на себя?! — Он поджал губы, и лицо его снова приняло то скорбное, отрешенное выражение, с которым он вошел в кабинет.
— Вы пока свободны, — спокойно сказал Пономарев. — Мы еще вернемся к этой теме.
— Святоша! — фыркнул Гуровский, когда Бен Иегуда вышел из кабинета. — Припрятал золото, теперь ищет дураков… Предположим, колье его. Но что из этого следует? Ровно ничего!
— Не совсем так… — Пономарев спрятал колье в ящик стола. — Кое-что все-таки следует. Давайте-ка по порядку. Кажется, вы в свое время примыкали к партии левых эсеров?
— Вот именно — примыкал. Голосовал за них, как и многие, при выборах в Учредительное собрание.
— Вы знали, что левые эсеры занимаются грабежами?
— Знал. Да и кто об этом не знал? Но принадлежность к партии эсеров еще не означала соучастия в их акциях.
— Колье — серьезная улика, — сказал Пономарев. — Хорошо, вы непричастны к ограблению банка. Но это нужно доказать.
— Так же, как и обратное. Вообще доказывать — ваша прямая обязанность. Насколько мне известно, принцип презумпции невиновности пока еще не отменен?
— Нет. Зачем же отменять такой гуманный принцип? Но вы сами понимаете — до выяснения всех обстоятельств дела вас придется задержать. Я думаю, прокурор даст такую санкцию…
Гуровский промолчал. Он сидел, тяжело опираясь руками на широко расставленные колени, его толстые короткие пальцы с выпуклыми ногтями медленно шевелились, а мешки под глазами часто вздрагивали. Пономарев вспомнил, что Гуровскому уже около семидесяти, и длинная жизнь, прожитая этим ожиревшим стариком, показалась ему бессмысленной и страшной.
— Сколько вам лет? — вздохнув, неожиданно спросил Гуровский.
— Это не имеет значения, — сухо сказал Пономарев.
— Да, пожалуй… Да, для вас, пожалуй, не имеет. Годом больше, годом меньше… — Гуровский медленно покачал головой. — Только в молодости жизнь кажется бесконечной. А я уже стар, и для меня это имеет большое значение. Каждый листок календаря — день моей жизни. Мне не улыбается перспектива перелистывать эти листки в вашем уважаемом, но несколько мрачном учреждении. Одним словом, мне бы хотелось как можно скорее вернуться домой.
— Это зависит от вас.
— Да, да, конечно… Колье — ворованное. Признаюсь, соблазнился. Вам этого не понять — вы не знаете истинной ценности этой вещицы как предмета искусства. Человека, который продавал колье, можно встретить на бирже или в ресторане Марантиди. Приметы я опишу. Еще что?
— Золото, — сказал Пономарев. — Сдайте-ка, вы его, Лев Михайлович! Ведь все равно найдем.
— Да, пожалуй, — согласился Гуровский. — Признаться, я что-то устал. Хорошо, сдам. Очевидно, оно вам нужно больше, чем мне.
— Да, — резко сказал Пономарев. — Больше! Вам золото нужно для того, чтобы продлить иллюзию старой жизни. Мы же хотим построить новую жизнь.
— Наверное, вы ее построите… — Гуровский вздохнул. — Увидев вас, я подумал — мальчишка… Впрочем, это ничего не меняет. В моем возрасте трудно освободиться от некоторых взглядов и привычек… Что еще?
— Бен Иегуда утверждает, что его золото похищено. Как видите, он указывает при этом на вас. Помогите ему вспомнить, где оно может быть на самом деле.
— С превеликим удовольствием! — в голосе Гуровского прозвучали привычные рокочущие нотки. — Типичный ростовщик. За приличную мзду может продать не только своего мрачного бога, но и всех библейских пророков в придачу… Надеюсь, это все?
— Да, — Пономарев встал. — Очевидно, вас отпустят. И я думаю, Лев Михайлович, что освободиться от некоторых привычек, если уж не взглядов, можно в любом возрасте.
ВАЛЮТНЫЕ ОПЕРАЦИИ ДЕЙСТВУЮТ
Бахарев, он же Шнабель, пришел к Марантиди двумя днями позже, чем они условились. Марантиди был хмуро-вежлив. Гость почувствовал в нем ту неотступную, цепкую внимательность, ту постоянную собранность, которые помогали этому умному и волевому человеку быть готовым к любой неожиданности.
— Я уже начал подумывать, что вас держат в Чека, — сказал он, заперев кабинет на ключ, и Шнабель почти физически ощутил на своем лице его быстрый, скользящий взгляд.
«Ах, Марантиди, Марантиди… — вздохнул недавно Калита. — Застрял как кость в горле». Сейчас я попробую, только очень осторожно, ухватиться», — подумал Бахарев.
