Той осенью Мур, Томпсон и Такада вместе с доктором Энтони Эндради принимали участие во встрече на высшем уровне, посвященной морскому пластику и проходившей в Лос-Анджелесе. Эндради – старший научный сотрудник из Научно-исследовательского треугольника[30] Северной Каролины, родом из Шри-Ланки, одной из ведущих стран по производству резины в Южной Азии. В аспирантуре он занимался изучением полимероведения и решил отвлечься от карьеры, связанной с производством резины, ради растущей индустрии пластмасс. Он написал 800-страничный труд «Пластмассы в окружающей среде», завоевавший ему положение пророка по данному вопросу как со стороны производственников, так и со стороны экологов.
Долгосрочный прогноз для пластмасс, сообщил Эндради собравшимся океанологам, именно такой: продолжительная жизнь. Неудивительно, что пластмассы образовали живучую помойку в океанах, объяснил он. Их эластичность, гибкость (они могут как плавать, так и тонуть), практическая невидимость в воде, долговечность и высокая прочность привели к том, что производители лески отказались от натуральных волокон в пользу синтетических, таких как нейлон и полиэтилен. Со временем первые дезинтегрируются; последние, даже порванные и потерянные, продолжают «призрачную рыбалку». В результате практически любой морской вид, включая китов, рискует попасть в ловушку из огромных спутанных кусков нейлона, свободно плавающих в океане.
На суше оставленный на солнце пластик поглощает инфракрасные лучи и вскоре становится значительно горячее окружающего воздуха.
Подобно любому углеводороду, говорит Эндради, даже пластмассы «неизбежно должны разложиться под действием микроорганизмов, но это будет происходить настолько медленно, что будет иметь мало практических последствий. Однако они могут разлагаться под действием света за осмысленное время».
Он объясняет: когда углеводороды разлагаются под воздействием микроорганизмов, их полимерные молекулы разбираются на части, из которых исходно были созданы: двуокись углерода и воду. А когда они разлагаются под действием света, солнечная ультрафиолетовая радиация ослабляет прочность на разрыв, и длинные цепочки полимерных молекул разбиваются на более короткие сегменты. Так как прочность пластмассы зависит от длины переплетенных полимерных цепочек, то по мере того как ультрафиолетовые лучи их раскалывают, пластмасса начинает разлагаться.
Все видели, как полиэтилен и другой пластик на солнечном свету желтеют, трескаются и распадаются на части. Довольно часто в пластмассы добавляют специальные вещества, делающие их более устойчивыми к ультрафиолету; другие добавки могут наоборот повысить их чувствительность к нему. Использование последних для колец 6-баночных упаковок, по словам Эндради, может спасти жизнь многим морским животным.
Но здесь, однако, есть две проблемы. С одной стороны, пластмассе в воде требуется много больше времени, чтобы разложиться под действием света. На суше оставленный на солнце пластик поглощает инфракрасные лучи и вскоре становится значительно горячее окружающего воздуха. А в океане не только он охлаждается водой, но и обрастающие водоросли защищают его от солнца.
Другое препятствие в том, что даже если ничейная рыболовная сеть, изготовленная из разлагающегося под действием света пластика, разрушится до того, как утопит дельфинов, ее химическая основа останется неизменной сотни, может быть, даже тысячи лет.
«Пластмасса остается пластмассой. Материал остается полимером. Полиэтилен не разлагается под действием бактерий ни за какой осмысленный промежуток времени. В морской среде отсутствует механизм, способный биологическим образом разложить такую длинную молекулу». Даже если разлагающиеся под действием солнечных лучей сети помогут выживать морским млекопитающим, заключает он, их измельченные остатки останутся в море, где будут съедены существами, фильтрующими воду в процессе питания.
«За исключением очень небольшого объема сожженного, – говорит оракул Тони Эндради, – каждый кусочек пластмассы, произведенной в мире за последние примерно 50 лет, до сих пор существует. Он где-то в окружающей среде».
За полстолетия суммарный объем производства превышает 1 миллиард тонн. Он включает сотни разнообразных пластмасс с бесчисленными вариациями за счет добавленных пластификаторов, замутнителей, красителей, заполнителей, усилителей и светостабилизаторов. Продолжительность жизни каждой из них может очень сильно различаться. Но до сих пор ни одна из них не исчезла. Исследователи решили выяснить, сколько времени требуется на разложение полиэтилена, поместив образец в инкубатор с живой бактериальной культурой. Год спустя разложилось менее 1 %.
«И это в самых благоприятных лабораторных условиях. Совсем не то, что обычно происходит в реальной жизни, – говорит Тони Эндради. – Пластмассы существуют недостаточно давно, чтобы микробы выработали энзимы для их переработки, так что они могут разложить лишь части пластмасс с очень малой молекулярной массой», то есть самые короткие, уже разрушенные полимерные цепочки. И хотя появились уже по-настоящему разлагаемые бактериями пластмассы – производные природного сахара, а также полиэстер с теми же свойствами, созданный на основе бактерий, – у них немного шансов вытеснить классические пластмассы на основе нефти.
«Так как задача упаковки – защита пищи от бактерий, – замечает Эндради, – пластиковые остатки обертки, способствующие разъеданию ее микробами, – не самая удачная идея».
Но даже если бы это сработало или если бы люди исчезли и больше не производили бы гранулята, все уже созданные пластиковые предметы все равно останутся – как надолго?
«В египетских пирамидах сохранилось зерно, семена и даже такие части человеческих тел, как волосы, потому что они были надежно защищены от проникновения солнечных лучей, там было мало кислорода или влаги, – говорит Эндради, маленький, педантичный человек с широким лицом и отрывистой, убедительно логичной манерой речи. – А наши мусорные кучи чем-то на них похожи. Пластик, закопанный в местах, где мало воды, солнца или кислорода, будет оставаться нетронутым долгое время. И то же самое верно, если он лежит на дне океана, покрытый слоем осадочных пород. На дне моря нет кислорода и весьма холодно».
Он издает отрывистый смешок. «Конечно, – добавляет он, – мы мало что знаем о микробиологии на тех глубинах. Возможно, тамошние анаэробные организмы могут их разложить. Это укладывается в рамки. Но еще никто не спускался на подводной лодке, чтобы проверить. По нашим наблюдениям, это маловероятно. Так что мы ожидаем сильно замедленный процесс разложения на дне моря. Во много раз более медленный. На порядок».
На порядок – это в 10 раз – дольше, чем сколько? Тысяча лет? Десять тысяч?
Никто не знает, потому что еще ни одна пластмасса не закончила своего существования от естественных причин. Современным микробам, разбивающим углеводороды на их строительные блоки, потребовалось немало времени, чтобы научиться поедать лигнин и целлюлозу после появления растений. Сравнительно недавно они научились поедать нефть. Но пока никто не способен питаться пластиком, потому что 50 лет – это слишком короткий промежуток времени, чтобы эволюция разработала необходимую биохимию.
«Но дайте ей 100 тысяч лет, – говорит оптимист Эндарди. Он был на родной Шри-Ланке, когда на Рождество 2004 случился цунами, и даже там, после этого апокалиптического удара стихии, люди находили повод надеяться. – Я уверен, вы найдете много видов микробов, гены которых позволят делать им эту выгодную работу, чтобы их число росло и процветало. На поедание нынешнего объема пластика уйдут сотни тысяч лет, но со временем весь он будет разложен. Лигнин куда более сложный, но он разлагается микроорганизмами. Просто нужно дождаться, пока эволюция приспособится к создаваемым нами материалам».
И если закончится биологическое время, а пластмассы все еще будут оставаться, останется еще время геологическое.
«Перемещение пластов и давление превратят их в нечто новое. Как деревья, погребенные в болотах давным-давно, – геологический процесс, а не разложение превратило их в нефть и уголь. Возможно, высокие концентрации пластмасс превратятся в нечто подобное. Они неминуемо изменятся. Изменчивость – характерная черта природы. Ничто не остается прежним».
Когда люди исчезнут, среди тех, кто немедленно получит выгоду, окажутся комары. Хоть наше антропоцентрическое видение мира может льстить нам мыслью, что человеческая кровь необходима им для выживания, на самом деле они – легко приспосабливающиеся гурманы, способные питаться из вен большинства теплокровных млекопитающих, хладнокровных рептилий и даже птиц. В наше отсутствие, предположительно, множество диких и одичавших животных ринутся на освобожденное пространство и построят дом на покинутых нами местах. Их численность не будет падать от наших смертельных транспортных средств, и они станут размножаться столь самозабвенно, что общечеловеческой биомассы – которую известный биолог Э.О. Уилсон оценивает как неспособную заполнить даже Гранд-Каньон – будет недоставать весьма недолго.
