Во время сарматского и славяно-языческого периода в истории России были установлены торговые связи между людьми, жившими на побережье Черного моря, и жителями Прибалтики. Товары перевозились из одного региона в другой по большим рекам, которые пересекают Россию. Эта торговля постепенно стала контролироваться германскими народами, которые последовали за готами, когда те вторглись в Боспорское царство. Многие из них поселились по берегам Днестра и в северном Понте, но продолжали поддерживать постоянную связь со своей родиной. Теперь общие направления развития искусства, художественные изделия, монеты путешествовали вверх по течению великих рек вместе с тюками и мешками товаров. И именно таким путем рисунки и узоры, которые продолжали пока еще оставаться в основе своей скифскими, хоть и измененными понтийскими мастерами в угоду сармато-готским вкусам, просочились в Скандинавию и северную Германию.
Это влияние отражается в скандинавском искусстве с давних времен. Его можно распознать в предметах позднекельтского периода его истории, относящихся к I–II вв. н. э. Оно просматривается, например, в привозном сосуде – великолепно украшенном огромном серебряном котле из Гундеструпа в Ютландии, имевшем двадцать восемь дюймов в поперечнике. Некоторые «звериные» мотивы, которые его украшают, очень близко напоминают скифскую работу, а включение в них придуманных зверей и слонов неоспоримо указывает на определенные восточные связи. Расположение сцен также соответствует скифским образцам. На одном рельефе ряд конных воинов изображен движущимся вправо, а в нижнем ряду они маршируют влево. Как уже было отмечено, это был излюбленный скифами способ расположения фигур, и он наверняка достиг Скандинавии с юга России. Правда, Шетелиг высказывается в пользу другой гипотезы: возможно, этот котел был завезен на север кельтами, жившими на Дунае.
Торговые отношения между Скандинавией и югом России были прерваны в IV в., когда с востока к Черному морю пришли гунны, вытеснив готов и изолировав этот регион. Тем не менее скифо-сарматский стиль, вероятно, продолжал оказывать влияние на украшения, сделанные в Скандинавии между 450-м и 600 гг. н. э., хотя Шетелиг оспаривает эту точку зрения, во-первых, из-за значительного разрыва во времени между периодом расцвета скифского искусства и зарождением «миграционного» стиля в Скандинавии и, во-вторых, из-за отсутствия изображений оленей в германском «зверином» искусстве, которое было главным источником скандинавского стиля. Однако он не принимает в расчет искусство сарматов и сохранение множества скифо-сарматских элементов в искусстве древних славян России. Невозможно игнорировать то влияние, которое оно, вероятно, оказало на мастеров с севера. Многое в скандинавском искусстве Шетелиг приписывает влиянию римского индустриального искусства и – в меньшей степени – германского «звериного» искусства. Последнее и само получило ценный вклад от скифо-сарматской школы, посредниками в чем были гальштатские[21] и латенские[22] кельты. Этот факт, вероятно, настроил жителей Скандинавии на благосклонный прием схожих художественных направлений, идущих к ним прямо с юга России. В результате из смеси этих разнообразных элементов в Скандинавии развился очень оригинальный стиль. Позднее он послужил фундаментом для искусства викингов, а оно, в свою очередь, было в конечном счете завезено в Британию, где нашло свое чрезвычайно успешное выражение в кельтской и саксонской резьбе и ювелирных изделиях.
Скифо-сарматские элементы, которые сохранились в искусстве славян, снова стали преобладать в искусстве Скандинавии, когда связи с югом России укрепились благодаря викингам, которые обосновались там в XIX в. Они даже поселились в Поволжье и Прикаспийском районе, где скифские художественные формы продолжали процветать даже в еще более чистом виде. Мелкие предметы, такие, как бронзовые пластинки из Борре (Норвегия), демонстрируют это очень ясно как в отношении набора животных, появляющихся на них – оленей, грифонов и придуманных существ, – так и в стиле изображения. Даже линии, очерчивающие мускулы, явно произошли от скифских. Это же влияние очевидно и в крупных изделиях, особенно это относится к звериным головам на кораблях викингов из осеберга и Гёкштадта. Они служили для защиты от дурного глаза. Особенно хорошо в скифские рамки вписывается конь из Гёкштадта. Он выполнен в том же самом стиле, что и пластинки из Борре, слегка отличаясь от более пышной и цветистой Осебергской манеры. Его происхождение можно проследить до бронзового коня из Керчи среднескифского периода. Возможно, это влияние пришло напрямую с юга России, смешавшись по дороге с искусством славян, которые создавали творения, похожие на те, что были найдены в тайнике VI в. в Мартыновке под Киевом. Или, возможно, оно двигалось более извилистым путем через гальштат. Там его следы можно увидеть на графине IV–III в. до н. э., найденном в Бассе-Ютце в Лоррейне. Хотя и персидская по форме, бронзовая ручка в виде волка безусловно скифская по почерку. Ко времени переселения народов этот стиль, в свою очередь, изменился в сторону более тяжелых и орнаментированных форм, что великолепно выражено в бронзовом орнаменте VI в. н. э. из Венгрии.
Несколько схожие скифо-сарматские тенденции дошли даже до самой Британии. С одной стороны, этот стиль был завезен на ее берега викингами, а с другой – прибыл более кружным путем через Германию. И снова юг России послужил отправной точкой, так как, когда готы ушли с Понта, чтобы захватить и опустошить большую часть Юго-Западной Европы, они принесли с собой свои многоцветные ювелирные украшения и изделия из металла, и вместе со скифо-сарматскими элементами, лежавшими в их основе, этот стиль распространился по многим регионам. Так «звериный» стиль возродился сначала в Румынии, затем в Австрии, затем в Рейнской области, откуда он попал вместе с другими элементами в Англию.
Рис. 67. Серебряная пластинка славянской работы из Мартыновки, Киевская область. VI в. н. э.
Рис. 68. Бронзовый конь VI в. н. э. из Венгрии. Национальный музей в Будапеште
Скифо-сарматское влияние было особенно заметно в Центральной Европе. Может быть, это произошло благодаря просачиванию в этот регион евразийских элементов во время позднего гальштатского и раннего латенского периодов, то есть начиная приблизительно с 500 г. до н. э. гальштатские кельты вели такой же образ жизни, как и кочевники Евразии. И гальштатский меч из Музея естественной истории в Вене демонстрирует, что их богато украшенные штаны были весьма похожи на те, что были надеты на скифах с чертомлыкской вазы, в то время как их куртки с раздвоенной задней частью напоминают те, что Радлов нашел в Катанде. Якобшталь рассматривает этот регион и его жителей в качестве «самого западного аванпоста обширного евразийского пояса». И действительно, евразийские элементы постоянно обнаруживаются в их изделиях. Ряды зверей шествуют гуськом, правда, в одном направлении, по краям бронзовых сосудов, которым нет числа. Чеканка и штриховка – распространенные декоративные мотивы; пирамиды и окружности напоминают скифские узоры; знакома и фигура Великой Богини с двумя зверями по бокам. Даже такой вариант ее изображения, который относится к периоду переселения народов, найденный на западе в Амьене, где она изображена в характерной позе, уверенно держащей лошадей под уздцы, очень близко подходит к евразийским версиям.
Первые следы скифского влияния в Венгрии датируются приблизительно 500-м г. до н. э., когда в этот регион проникла первая волна скифов. Это выразилось в появлении ряда поздних гальштатских работ. Однако эту связь можно заметить не только в стилистическом сходстве; она подтверждается археологическими доказательствами, собранными за последние сорок лет. Они показывают, что западные скифы и восточные кельты находились друг с другом в некоторых сношениях. Так, в 1910 г. Спицын обнаружил в Немирове в Подолии на западе России скифские предметы, лежавшие вместе с осколками типично гальштатской керамики. То же самое нашел и Данилевский при раскопках в различных районах Киевской области и на побережье Днепра. А Бобринский раскопал как латенские, так и гальштатские изделия в ходе работ в Приднепровье. И наоборот, Пардуш, проводя в 1952 г. раскопки в местечке Шентес-Фекерцуг в Венгрии, наткнулся на странное явление. Захоронения в Фекерцуге занимают большую площадь и носят смешанный характер. Многие из них содержали в себе погребенных лошадей вместе со сбруей. В некоторых также лежали зеркала, трехгранные наконечники для стрел и другие скифские предметы, в то время как в других не было найдено ничего скифского, а только кельтские предметы. Та же самая ситуация была характерна и для других мест раскопок, таких, как Эгреската, Матрашеле и Чотин, а также некоторых районов Трансильвании. Все еще невозможно провести четкое разграничение между могилами каждой группы на этих смешанных кладбищах. Но Пардуш убежден, что захоронения демонстрируют «совершенно определенные признаки скифских традиций». Мацулевич также, описывая найденную в Восточной Европе могилу «короля варваров», привлекает внимание к некоторым узорам на конской упряжи из этой могилы. Самые интересные были в форме змей с головами рыбо-птиц. С одной стороны, они напоминали скифские экземпляры из Керчи, а с другой – некоторые фибулы V в. н. э., найденные во Франции. Таким образом, балканские захоронения являются звеном в цепи между скифской Керчью и Францией династии Меровингов (ок. 476–750 гг.).
