Искусство миграционного периода различных районов в пределах распространения гальштатской и латенской культур тесно связано между собой. И хотя оно развивалось в каждом районе по независимым направлениям, они временами сходились в одной точке, чтобы позаимствовать какой-нибудь мотив или деталь у главного русла. Такие черты оставались практически неизменными в течение веков и временами переходили к какому-нибудь соседу, в чьих руках узоры часто сохраняли первозданный вид. Правда, иногда они превращались в независимые, совершенно другие варианты. Нигде их взаимосвязь не видна так ясно, как в постоянно появляющемся во всем этом регионе мотиве птицы с большим клювом. Даже поверхностный взгляд на карту его обнаружения показывает поразительное постоянство и глубокое проникновение. Таким образом, существует удивительная связь, к которой привлек внимание Ростовцев, между великолепной золотой и многоцветной птицей сибирского происхождения и находкой из Петроасы. Первая имеет вид орла или какой-либо другой птицы с большим клювом, пожирающей оленя. Вторая же, также представляющая собой полихромное изделие из золота, очень на нее похожа. Увлечение готов хищными птицами сыграло свою роль в сохранении этого скифского мотива, изображающего птицу с большим клювом и круглыми глазами, которая остается популярной на большей части территории Западной Европы в течение многих веков. Так, очень ранняя скифская версия из станицы Келермесской, выполненная из кости, вновь возникает во франкском мире много лет спустя почти без изменений, независимо от того, сделана ли она из тяжелой бронзы или из изящной эмали.
Одна из самых поздних и, возможно, самая изысканная из всех птиц с большим клювом дошла до нас из далекой Англии. Она была изображена на крышке ларца для денег из сокровищ Саттон-Ху в Суффолке. Эти сокровища датируются 655–656 гг. н. э. И в силуэте птицы, собирающейся напасть на утку, уже видны легкие признаки вытянутости, которая позднее станет характерной чертой английской живописи и скульптуры. И все же она остается близкой франкским версиям, а через них – и скифским оригиналам. Скандинавский характер, может быть, более заметен в некоторых других эмалевых орнаментах этого ларца, но кельто-скифский элемент, бесспорно, сильнее всего выражен в птице. На диске, прикрепленном к выступу в центре щита из сокровищ Саттон-Ху, изображено двуглавое существо, имеющее много общего с работами среднескифского периода и с ручкой от кувшина из Бассе-Ютца. Одна из его деталей представляет собой сильно стилизованную версию птицы с большим клювом, но посредством несколько неуклюжего и упрощенного зооморфического сращения ее спина превращается в голову дракона, которую в некоторой степени можно сравнить с фигуркой из Пазырыкского кургана № 2. В целом украшение определенно напоминает венгерского коня периода переселения народов (рис. 68).
Сходство со скифским искусством часто можно найти в скульптурах и украшениях кельтской школы в Британии. На папильском кресте, датируемом VIII в. или даже ранее, что находится на острове Бурра, одном из Шетландских островов, изображен лев в характерной для скифского зверя настороженной позе, с круглыми глазами и мускульными линиями. Изображение теленка из Дарроу-Госпелз имеет точно такие же отметины; и хотя они являются декоративными элементами, первоначальный вид этих линий в виде точек и запятых все еще узнаваем. Возможно, они попали в Англию из гальштатской культуры, так как они часто возникают на керамике ее более позднего периода, например при изображении животных в скифской манере – на глиняной фляге, найденной в Матцхаузене и сейчас находящейся в Берлине. На абботсфордском кресте, что находится в Музее Древнего мира в Эдинбурге, изображено животное, также отличающееся рядом скифских черт.
Рис. 69. Животное с абботсфордского креста. Вудрей, Форфаршир
Так, хвост этого существа заканчивается посредством зооморфического сращения змеиной головой; в заостренных концах ног просматривается сходство с оленями из Куль-Оба и Золдаломпушты и славянскими пластинками из Мартыновки (рис. 67). Более того, гребень, проходящий вдоль его спины и указывающий на трехмерность изображения, линии в виде запятых, очерчивающие его морду, удлиненный глаз и заостренное ухо, – всему этому можно найти параллели в Евразии.
Эти черты сходства можно было бы находить снова и снова, но наиболее четко они проявляются в нескольких саксонских плитах XI в. Одна из них, первоначально находившаяся во дворе церкви Св. Павла, а в настоящее время – в Музее Гилдхолл в Лондоне, имеет изображение оленя с совершенно скифскими чертами. Его поза не сильно изменилась за пятнадцать столетий, которые прошли с того времени, когда скифы впервые создали свой собственный изобразительный мотив. Его мускульные линии, которые ведут свое начало от Аладжа-Хююк, возраст которого две с половиной тысячи лет, по-прежнему находятся на своих местах, правда, в несколько измененной форме. Но что более важно – осталось сходство ощущений. Человек, который вырезал это изображение на камне, должно быть, чувствовал ветер, дующий с юга России на запад через Скандинавию и доносящий последнюю вспышку вдохновения из давно уже мертвого скифского источника.
Западный «звериный» стиль, формированию которого способствовали скифы, послужил, в свою очередь, трамплином для скульпторов романского стиля и первых средневековых художников-иллюстраторов, но их искусство, хоть оно и уходило своими корнями глубоко в древние времена, выражало старые доктрины совершенно по-новому. Новый стиль избавился от всего скифского. И все же есть высокая степень вероятности того, что изображение животных не сыграло бы такой большой роли в искусстве древней Европы, если бы не было скифов, которые развили «звериный» стиль в искусстве, зародили интерес к животным формам и понимание их во многих регионах западного мира.
В V и IV вв. до н. э. запад и восток объединились в Пазырыке, по крайней мере в том, что касалось импорта товаров, так как именно из этого региона в Китай проникли как западные, так и скифские направления в искусстве. Контакты между Китаем и восточными кочевниками действительно были установлены в давние времена и поддерживались посредством торговли и обменов подарками: китайцы дарили прекрасные лаковые изделия и изысканные шелка вождям кочевников, которых они хотели умилостивить. Скифские предметы, которые были найдены в Ордосе и далеко в глубине территории Китая в местечке Улья-фу в провинции Чен-су, возможно, были подарками, полученными в ответ от скифов. Хотя возможно также, что наиболее вероятно, они были приобретены отдельными китайцами. Тем не менее оба этих народа, похоже, не имели много общих интересов или вкусов, так как хотя они время от времени и заимствовали друг у друга какой-либо узор или деталь, влияние, которое они оказывали друг на друга, было в значительной мере поверхностным. Так, вычеканенные мордами друг к другу животные с медной пластинки из Пазырыкского кургана № 2 представляют собой редкий образец китайского элемента в алтайском искусстве, а в Скифии он едва ли встречается. Такие предметы, как зеркало доханьской эпохи, обнаруженное в Пазырыкском кургане № 6, следует четко определить как завезенные.
Если кочевники и нечасто видели искусство глазами китайцев, им тем не менее удалось оставить свой след в искусстве народа Ордоса и Хунаня. Там в IV–I вв. до н. э. появляются бронзовые и серебряные пластинки с изображениями либо бегущих оленей, мулов, лошадей, леопардов или тигров, либо лежащих без движения. В них часто просматривается близкое сходство с более ранними скифскими работами, и есть основания считать, что их следует рассматривать как прототипы. Другие изделия отражают стиль Пазырыка и Сибири, в то время как на бронзовой пластинке, находящейся в Британском музее, изображен тигр, который явно имеет отношение к тем изображениям, которые украшают поверхность гроба Басадара. Этот хищник из Китая несет барана, который, в свою очередь, очень похож на вырезанные из кости и дерева рельефы, найденные в станице Келермесской и в Пазырыке. Многие пластинки были украшены звериными формами, которые принимают знакомые очертания буквы «В», лежащей в горизонтальном положении. Они тоже показывают, что в течение всей последней половины 1-го тысячелетия до н. э. кочевники Сибири, вероятно, имели регулярные контакты с людьми, живущими на окраинах Китая.
Рис. 70. Медная пластинка, демонстрирующая китайское влияние на искусство кочевников. Курган № 2, Пазырык. IV в. до н. э. Размер около 4,5 на 3,5 дюйма
И все же влияние Евразии не было ограничено исключительно отдаленными районами этой великой империи. Оно чувствовалось и в самом Китае, пусть даже его роль сначала была главным образом побочной и состояла в том, чтобы передавать на восток определенные животные формы, которые развились на западе. Этот эффект особенно выражен в районе Хунань, где искусство эпохи Чу[23], в котором в изобилии присутствовали «звериные» мотивы, стало включать в них изображения зверей, пришедшие с запада. Среди них стилизованные фигуры тигров, рогатых львов и грифонов с головой орлов, которые могли прибыть в Китай только из Среднего Востока, где их регулярно находят в ассирийском и шумерском искусстве более раннего периода. Даже дракон времен династии Хань, хоть его и рассматривают сейчас как исключительно китайское творение, вероятно, возник как гибрид тигра и птицы-феникс, за что, возможно, в ответе персидский Симург. Квадратные или круглые узоры, которыми китайцы покрывали тела своих бронзовых животных, почти наверняка произошли из меток в виде точек, запятых и полумесяцев, которые использовались евразийскими кочевниками с такой удивительной частотой и которые гораздо позднее вновь появились как излюбленный мотив на турецких тканях.
