«Мы тут в „catch-up“ играем», — резюмировал Warren Wilkinson из чикагского бюро путешествий в Бельгии. Вот и все, что было в прессе на хотя бы отчасти общесистемную тему за полгода как минимум. А catch up — это «стараться не отстать», «держаться наравне с кем-то». Словом, все время догонять ситуацию. Впрочем, есть еще и игра c таким названием. Для укрепления в контексте ее описание приводится без перевода.
«Catch Up. This is a great game for groups of children and works with mixed ages well. You will need at least 4 children and up to 8 (any more than that and you should split them into two groups).
Age: 5+
Skills:
Patience!
Rhythm and chanting
Equipment:
2 dice
3 counters or small toys for each child
How to play
The object of the game is to be the first to win 3 counters. The children sit in a circle around a table or on the floor. Split the dice so that the oldest child has one and the child sitting opposite has the other. Put the counters in the middle.
The children who do not have the dice begin to create a rhythm by first slapping their knees (or the table) once and then clapping their hands once. When all children are synchronized they begin to chant as follows:
[Each section of the chant is marked by / and takes two beats]
/ Are you / ready? / Are you / ready? /
/ If ~ / so ~ / let’s ~ / go! ~ /
/ Roll now! / slap clap / What have you got? / slap clap /
/ Must you pass? / slap clap / Hope not! / slap clap /
Repeat the chant over as play continues.
Play can get quite hectic! At the „Roll now!“ command, the children with the dice roll — hoping for anything but a 6! If it is 6, they must pass the die to the player on their left and take up the chant.
A child wins the round when he is still in possession of a die and is passed another from the child on his right. The winner of the round collects a counter. The first to collect 3 counters wins».
Похоже, что в психофизических нюансах понять ее возможно лишь в случае, если сам играл в нее с пяти лет. Таковы издержки мультикультурности, не нивелируемые глобализмом.
Теперь будет последняя попытка все это понять. Возможно, тут склеиваются причины и следствия: если они перетряхивают всякий повод в СМИ, то не остается эмоций перетирать то же самое с нуля на приватных кухнях — а печальные обобщения заводятся именно там. Кроме того, доля слухов и домыслов невелика: публично высказывается все, что можно, большего не придумать. Опять же, если есть прозрачность ситуации, то все уткнется в конкретного персонажа или в неизбежность пережить замену рельсов южной части красной линии.
Здесь неудовольствия, возникшие по конкретным поводам, не влекут за собой частных общих выводов депрессивного свойства: жизнь не удалась, потому что все устроено не так. В России-то всякий вопрос всегда имеет сбоку общую системность, отчего при разговоре о любой конкретной проблеме все тут же уходят от проблемы (тем более что ее детали обычно и неизвестны) к этой метафизике, надежной. Любая тема тут же делается вечной, эмоциональной и эгоцентричной. Но на этом уровне дальше может быть только депрессия, поскольку все смертны, а смертным метафизику в полном объеме не вместить.
Но если такой злой онтологии нет, то от нее же и не надо защищаться. В самом деле, нет у них разговоров о том, что, типа доколе? — не считая, конечно, риторики политиков. Ну а если политики это уже делают, то зачем же остальным их копировать, у них работа другая. К тому же базовые ценности осязаемее в конкретных случаях, и нельзя же себе представить, что весь штат Иллинойс примется переживать и обсуждать нюансы кадровых назначений завсекторами вашингтонского Белого дома…
Может, там все так потому, что у них есть выборы. Не потому, что они влияют на ситуацию, а просто — из-за неизбежной временности персонажей, отчего текучка не связывается с онтологией и устройством мироздания. Этим занимаются в других областях, а граждане без соответствующих склонностей и образования не испытывают необходимости лезть во все это и думают конкретно.
Но отчего в большинстве проблемных случаев у них возникает удовлетворенность, хотя большая часть их них не может быть разрешена, как со стрельбой? Возможно, в каждом случае становится понятно, как что происходит, а тогда можно ощутить — можно тут что-то сделать или нет. Нет — значит нет. Злая онтология не возникнет, раз уж она не заложена во все подряд с самого начала. А что не в раю живем, так это известно. Выговариваются они, что ли, по крайней мере.
Еще раз, российская схема: есть а) некие общие чаяния и представления о добре и зле, ситуационные, в общем; есть б) бытовуха, проблемы которой не узнать в деталях. Совмещение того и другого, то есть ощущение очередного онтологического облома, всякий раз укрепляет такую схему. А здесь (в «Старбаксе» возле «Вашингтона») иначе: событий много, они просвечены, на них можно вменяемо реагировать, а зачем тогда обобщения и идеология? Но, с другой-то стороны, идеология ведь должна обеспечивать договорную реальность? Сиюминутное должно быть согласовано в некой рамке? Ну да, если все складывается из текучки, то можно заниматься и производством умственных дерривативов на тему, сколько исходной идеологии включено по факту в конкретную сиюминутность. По факту-то, юридически и т. п. включено все. Можно дойти даже до предположения, что идеология настолько входит во все, что уже и не ощущается, она там распределена равномерно и всё — вывернувшись наоборот — внутри нее, в одном воздухе.
Это бы заодно пояснило, отчего тут повсюду вокруг Чикаго, даже в часе езды от центра. Да по тому же принципу. Но идеология у них зафиксирована в базовых документах, а что тогда это их базовое, почти небесное Чикаго?
Но эта растворенность здесь давно бы уже дошла до такой степени, что не ощущалась бы вовсе. Даже в качестве всегда существующей связи вещей и событий. Она стала бы привычной, перестала бы ощущаться, следовательно — и склеивать тоже. Новые события начнут расшатывать привычную связь, и все рассыплется? Или это привычно уже, как стол: кладешь вещь на него не глядя — потому что он, разумеется, там? Но идеология хотя бы зафиксирована, все началось с нее, а откуда взялся Чикаго?
Что есть его первоисточник, рамочный документ? Не блюз же, не Аль Капоне, не «Волчья точка». Да, есть звук шшщикага, есть свое shared, есть полость, в которой происходят коммуникации. Эта механика не сломается. Но не может ли произойти так, что все расклеится, механика сделается отдельной и та же шшщикага окажется не присоединенной ни к чему?
В этой книжке, конечно, об этом — она вовсе не о Чикаго, он тут частный случай. Потому что некоторые хорошие части жизни устроены так же: звук-код, shared, полость коммуникаций, где возникает воздух, выходящий за границы этой среды. В быту нет ничего, что обуславливало бы существование всего этого, но все это существует и так. Среда сама по себе этакий Чикаго. Вопрос, производит ли эта механика и ее воздух или он все же должен возникнуть откуда-то еще? Неважно — существует, да и ладно: а иначе бы и этот вопрос теперь не возник.
Вот о чем все это было: некоторые вещи вроде бы не существуют, а все-таки они есть. Шшшикага, как продукт Чикаго (или наоборот), продержится еще долго, даже если прекратится сам Чикаго. И даже потом, когда никто и не вспомнит, что у нее была какая-то связь с этим городом.
Вышел из «Старбакса», над головой скрипит электричка. Сумерки. И вот тут у автора возникло ощущение такой взаимной полноты бытия и города, что он уже не будет нарушать ее дальнейшими рассуждениями. Ну а читатель, оказавшись в этой точке, знает уже намного больше, чем знал в начале истории. В сумме: six and three is nine, nine and nine is eighteen, easy come easy go, sweet home Chicago.
