В свое время Гитлер заявил: «Кто угодно может выполнить небольшую работу по руководству операциями на войне. Задача главнокомандующего – воспитать армию в национал-социалистическом духе. Я не знаю ни одного армейского генерала, который может делать это так, как я хочу. Поэтому я решил взять на себя командование армией». Если в этой цитате заменить «национал-соцалистический» дух на «коммунистический», то ее вполне можно приписать и Сталину. При таком самомнении обоих диктаторов их руководство военными операциями дорого обошлось как Германии, так и Советскому Союзу. Маршал Василевский пишет в своих воспоминаниях:
...
«Действия Сталина страдали просчетами, порой весьма серьезными. Он был неоправданно самоуверен, упрям и не желал никого слушать. Он переоценил свои знания и способность руководить непосредственно ведением войны. Он очень мало полагался на Генеральный штаб, мало использовал умение и опыт его сотрудников. Часто без всякой причины он мог произвести поспешные замены в высшем военном руководстве».
За этой весьма осторожной оценкой скрываются многие наши миллионные потери, которых без вмешательства Сталина могло бы не быть. Известно немало случаев, как из-за его опрометчивых приказов проваливались наши гигантские военные операции, как сотни тысяч наших военнослужащих попадали в так называемые «котлы», то есть в окружение и плен.
В ходе войны Сталин на время забыл о своей самой главной претензии – на звание вождя мировой революции, зато больше всего гордился созданным им самим мифом о «Сталине – величайшем полководце всех времен и народов». Мой первый политрук запомнился мне с осени 1941 года на всю жизнь тем, что в каждом своем выступлении перед нами, его подопечными и подчиненными, торжественно провозглашал здравицу в честь «гениального полководца, отца и учителя всех народов, лучшего друга» и т. п. Он выкрикивал эти заклинания истошным голосом с каким-то неистовством, как бы озлясь на нас за то, что мы недостаточно проникаемся его фанатизмом. В результате такой вот абсолютно обязательной, принудительной, ежедневно сверху внедрявшейся религии и создавалась легенда о Сталине-полководце. Но над всеми нами, миллионами людей в военной форме, такой его образ не витал. Был только страх веред ним и его карательной системой. О нем как о личности, вожде, гении, полководце вообще не говорили. Это было просто очень опасно. Со случайного упоминания о нем в армии и на гражданке начиналось большинство страшных так называемых политических дел, в результате которых люди бесследно исчезали из жизни. Этот страх поселился в нашем обществе еще в 30-е годы и разъел, разрушил его, превратил его в безликую и бессловесную многомиллионную толпу. Как могли люди оставаться еще людьми в ту пору? Только два-три друга или муж и жена (и то далеко не всегда) могли образовать между собой опасно независимую ячейку единомышленников и за счет скрытого от посторонних глаз искреннего общения друг с другом сохранять остатки своей души. У меня, например, еще в годы войны появилось два таких сослуживца, тоже в морских шинелях, они остались со мной на всю жизнь. Для нас и тогда было очевидно, что наш гениальный вождь и полководец – голый король.
С изменением хода войны, с началом нашего наступления многое начало меняться как в армии, так и в обществе. Зрели какие-то неясные надежды, что после войны мы будем жить все-таки лучше, чем прежде. Как это ни странно, победный для нас конец войны оказался для истории таким же далеким от правдивого ее изложения, как это было и с трагическим ее началом. Дело в том, что Сталин снова брал разбег, рассчитанный на возрождение его заветной мечты о походе на Европу. Когда при этом речь шла о разгроме фашистской Германии, то вопросов не возникало, но когда речь заходила о том, что мы идем на освобождение Европы от фашизма, все получалось не совсем гладко.
Известный наш поэт и публицист Д. Самойлов, прошедший всю войну в пехоте, на правах очевидца свидетельствовал:
...
«Армия сопротивления и самозащиты неприметно стала армией лютой ненависти. И тут великая наша победа стала оборачиваться моральным поражением, которое неприметно обозначилось в 1945 году… Унимая мародерство и насилие ровно настолько, насколько оно угрожало армейской дисциплине, вводя организованные формы мародерства и насилия, Сталин создавал нечто вроде национальной круговой поруки аморализма, окончательно сводил к фразеологии идею интернационализма, чтобы лишить нацию морального права на осуществление свободы».
Самойлов вспоминает об «организованных формах мародерства и насилия», но не развивает этой темы, ведь она у нас до сих пор под запретом. Он имеет в виду, например, так называемые трофейные команды, с помощью которых мародерство и насилие были узаконены, разрешены начальством. Нельзя забывать, что трофеями считалось не только то, что оказывалось добром, брошенным бежавшими немцами, нет, для трофейной добычи зачастую применялись сила и грабеж. Можно также вспомнить и о судьбе немецких женщин, попавших в нашу зону оккупации…
Самойлов также проницательно замечает, что Сталин «окончательно сводил к фразеологии идею интернационализма» по отношению ко всем восточноевропейским странам, которые он, по сговору с западными союзниками, подминал под себя. Сталин рассматривал их не столько как военную добычу, сколько как плацдарм для дальнейшего продвижения в Европу. Теперь ему не нужны были романтические песни на тему «Гренада моя…» В конце Второй мировой войны не было в мире такой могучей, прямо-таки гигантской силы, какой являлась наша Красная Армия, ее никто не смог бы остановить на европейском континенте. Сталин был уверен, что наконец-то пришел его час! Потому западные руководители и поспешили сообщить ему, что уже имеют на руках атомную бомбу. Нашему будущему Чингисхану снова не повезло. Гитлер сорвал его планы в 1941 году, а Рузвельт и Черчилль – в 1945-м. В своих воспоминаниях Самойлов пишет:
...
«Наша армия в конце Берлинского сражения если не понимала, то ощущала возможность варианта дальнейшего похода на Европу – война с нынешними союзниками не казалась невероятным ни мне, ни многим из моих однополчан. Военная удача, ощущение победы и непобедимости, не иссякший еще наступательный порыв – все это поддерживало ощущение возможности и выполнимости завоевания Европы. С таким настроением армии можно было бы не остановиться в Берлине, если бы реальное соотношение сил было иным и отрезвляющие атомные налеты на Японию не удержали Сталина от дальнейшего наступления».
Эти воспоминания о войне Самойлов смог опубликовать только в 90-е годы, а я услышал их от него еще в середине прошлого века, когда мы с ним познакомились и часто встречались, пока он не уехал жить в Прибалтику. То же самое можно было услышать и от множества других наших бывших солдат и офицеров, закончивших войну в Восточной Европе. Правда о том времени была известна всему миру, но у нас она находилась под строгим запретом. Впрочем, история Великой Отечественной войны, особенно в ее начальном и завершающем периодах, еще ждет своего правдивого летописца. Время, хотя и медленно, но верно берет свое. Так, весной 2002 года газета «Известия» накануне очередной победной даты писала:
...
«25 апреля 1945 года советские и американские войска встретились на Эльбе… Столкнулись два совершенно разных мира: невозможно представить две более непохожие армии, два сильнее отличающихся друг от друга способа ведения войны и таких разных людей. Американцы раздавали местным жителям шоколадки из солдатских пайков. Советская армия кормила немцев солдатской кашей – это было, тут отечественная пропаганда не врала, но тянувшаяся за ней волна насилия (и изнасилований) выглядела ужасающе…»
В той же статье газета «Известия» продолжает вспоминать то, что было на самом деле, а не в сводках Совинформбюро:
...
«Хорошо известно, как вела войну Советская Армия – слова Жукова о солдатах, идущих по минному полю впереди танков, цитируют все кому не лень. Здесь господствовал такой же затратный метод, как и в советской экономике: начиная с 1941 года воевали числом, человеческим валом… Советские войска топили врага в собственной крови – и он в конце концов в ней захлебнулся…»
У нас долго не могли подсчитать погибших в годы Великой Отечественной войны – от однозначной цифры при Сталине, до двузначной. Наконец решили: погибло 27 миллионов советских людей, из них около 11,3 миллиона человек – на поле боя. Но многие историки утверждают, что наши потери были более значительными.
Конец войны я встретил на Северном флоте на эсминце «Грозный», самом тогда быстроходном корабле-красавце. И все лето 1945 года мы, как нам казалось, без особой нужды болтались в море, отрабатывая свои навыки и проверяя лишний раз технику. И это после окончания такой долгой и тяжкой войны! А потом прошел слух, что флот пойдет северным морским путем на покорение Японии. Сталин, конечно, думал не столько о Японии, сколько о Китае и вообще о том огромном регионе в целом, через который можно было перетянуть на свою сторону весь Восток. Мы уже совсем было размечтались о таком сказочном походе. Но Сталин уже знал о существовании американской атомной бомбы. Вскоре ее и сбросили на Японию, но на самом деле можно сказать, что предназначалась она больше всего лично товарищу Сталину. После этого он смог убедиться в том, что она не только создана, но еще и может действовать…
