обобществление главных природных ресурсов страны: земли, лесов, вод, полезных ископаемых; в то же время пригодная для возделывания земля должна войти в созидательную крестьянскую экономику на правах постоянной собственности;
государственная собственность на тяжелую промышленность и транспорт; передача права свободной экстенсивной кооперативной деятельности мелких производителей ассоциациям кооперативов в легкой и пищевой промышленности;
обеспечение свободной торговли в установленных законом рамках;
обеспечение свободного развития промысловой деятельности и права на создание индивидуальных промысловых хозяйств и предприятий;
обеспечение права на свободную работу для работников физического и умственного труда и обеспечение защиты интересов рабочих по социальному законодательству.
Хотя вышеприведенная выдержка указывает на значительный интерес к конкретным проблемам, следует подчеркнуть, что множество пороков практического плана продолжали препятствовать формированию вразумительной националистической политической теории. Куда большая часть «Универсала» была отведена романтизированной истории и эмоциональным призывам к действию, чем ясно очерченным предложениям. Формулировки других резолюций УГВР часто неясны, а их положения не состыковываются. Эти неясности, возможно, иногда допускались намеренно, в тактических целях, но во многих случаях, особенно в разработке положений о структуре правительства, недостатки, похоже, объясняются слабой подготовкой в вопросах права и логики и отсутствием реального интереса к конституционным вопросам. Кроме того, очевидно, что члены УГВР несерьезно подошли к вопросу о том, на какой базе выстраивать реальные решения крупных проблем – таких как аграрная. Вместо тщательно разработанных программ выдвигались универсальные принципы, которые на самом деле указывали путь к новым целям, но не указывали, как их достичь.
Самое главное, национализм оставался ядром идеологии. Вот что говорилось во вступительном абзаце идейно-программных принципов: «Защита жизни нации, национального единства и культуры является первой и самой высокой целью каждого здорового национального организма. Национальное суверенное государство – главная гарантия сохранения жизни и нормального развития нации и благосостояния ее граждан. Поэтому украинская нация должна в настоящее время посвятить все свои силы обретению и укреплению своего собственного государства».
Представляется очевидным, что очень многие, по крайней мере в среде руководства У ГВР – подобно лидерам ОУН на востоке Украины за несколько месяцев до этого, – были лишь отчасти убеждены в важности новой программы политических, социальных и экономических целей. Они, однако, пришли к мысли, что многие восточные украинцы, к этому времени ощутимо представленные в партизанском движении, не примут никакой идеологии, лишенной такой программы. Следовательно, националистические лидеры были полны решимости снискать народную поддержку национализму, представляя его как вернейший путь к политической свободе и социальному благоденствию. Независимо от мотиваций западноукраинских лидеров, ясно, что контакты в 1944 году с восточными украинцами привели к серьезным изменениям в идеологии у доминирующей националистической группы.
С военной точки зрения действия украинских националистических партизан имели слабое значение. Даже с политической точки зрения сомнительно, что они достигли чего-нибудь значимого, поскольку к тому времени, когда немцы были склонны идти на уступки, наступление Красной армии угрожало их власти. «Расконспирация» УПА, несомненно, навлекла значительные беды на волынцев, так как националистические элементы раскрылись перед советскими властями. Однако следует заметить, что националистическое партизанское движение предотвратило распространение красного партизанского движения на Волыни и продемонстрировало, что ни в этой области, ни в Галиции не было симпатий к советским партизанским отрядам. К тому же тот факт, что украинцы почти единственные среди восточноевропейских наций оказались способны вести вооруженную борьбу, пусть в ограниченной степени и в течение сравнительно короткого периода, как против германских, так и против советских сил, стал психологическим стимулом для националистических настроений.
В то самое время, когда партизанская активность на Волыни достигла своего пика, сотрудничество украинских националистических элементов с немцами подходило к концу. Может показаться странным, но на стадии завершения сотрудничество между столь несоизмеримыми силами было теснее, чем в течение неудавшегося «медового месяца» 1941 года. Разгадка явного парадокса кроется в украинском психологическом восприятии – в данном случае это более подходящее выражение, чем «отношение», – создания национальных вооруженных сил и в германской политике обеспечения военного коллаборационизма в Восточной Европе.
Мало кто из политических движений этого столетия настолько сильно увлекся идеей строительства национальных вооруженных сил, как украинское националистическое движение. Наваждение объяснимо, когда речь идет об оуновцах с их идеологией, придающей огромное значение факторам воли, силы, действия. В то время как у старшего поколения оуновцев наблюдалась тенденция оформить националистическое движение по военным шаблонам с акцентом на порядок и дисциплину, в более молодых оуновцах чувствовалась склонность отбросить все ограничения и запреты и дать волю прямому насилию. Но как для тех, так и других армия, олицетворявшая собой силу в чистом виде, была идеалом. Ненационалистические круги типа УНР и легальные партии в Галиции также считали военную организацию исключительно важной.
Если вспомнить, что в 1919—1921 годах националистическое движение и на востоке и на западе Украины было жестоко подавлено более организованной силой, то корни этих устремлений станут понятны. В годы революции отсутствие прочного ядра в виде обученных воинских сил, подобных тем, что имели поляки, большевики и белые, нанесло значительный урон украинскому делу. Во время Второй мировой войны лидеры националистов были готовы восполнить пробел путем огромных материальных жертв своего народа.
Украинские надежды на формирование в 1941 году войск под германской эгидой потерпели крах из-за презрения нацистов к народам востока. Несколько позже, даже после того как организованные националистические силы подавлялись, возродились ожидания, что вермахт настоит на создании украинской армии. Эти украинские чаяния были не совсем беспочвенны, ибо горький опыт зимних боев под Москвой и Харьковом и нарастающая красная партизанская угроза убедили многих высших командующих германской армией в том, что, если они хотят победить советскую систему, следует обеспечить помощь со стороны прежних субъектов Кремля. Главным в этой группе был генерал фон Шенкендорф, который еще в марте 1942 года предложил создать национальное «русское правительство», зависимое от Германии, которое бы действовало как сборный пункт вооруженных сил, составленных из местных жителей[440]. При помощи офицеров, руководствовавшихся отнюдь не симпатиями к чаяниям восточноевропейских народов, а возможностью воспользоваться многообещающей помощью, из военнопленных были набраны Hilfswillige или Hiwis и Ostlegionen[441] – формирования для участия во вспомогательных армейских операциях и борьбы с партизанами. Поздней зимой 1941/42 года некоторые из этих формирований использовались как независимые подразделения на линии фронта. Успех эксперимента побудил круги вермахта к более широкому использованию бывших советских военнослужащих.[442]
Немцы предпочитали вербовать людей с Кавказа и из Средней Азии, но привлекались и славяне. Основными славянскими формированиями были, похоже, казачьи сотни, разнородные в языковом и этническом отношении, поскольку само название обращалось одновременно как к традициям украинцев, так и к традициям русскоязычных казаков Дона и Кубани. Новость о задействовании разлетелась быстро, и к маю украинские круги аж во Львове были убеждены, что немцы использовали «украинские» вооруженные силы на фронте на Керченском перешейке и что они скоро будут использовать украинские войска в полной мере[443]. Ближе к зоне боевых действий сведения были поточнее; украинские газеты Киева и Мариуполя сообщали, что несколько украинских подразделений воевали на Крымском фронте, и даже упомянули имя одного командующего, сообщалось, что идет подготовка 150 тысяч украинских солдат.[444]
На пути осуществления амбициозных планов вермахта встало серьезное препятствие. Нежелание Гитлера давать оружие «неполноценным» и «ненадежным» славянам имело глубокие корни. В августе 1942 года он вмешался лично, чтобы свести военное использование добровольцев из советских республик лишь до уровня мелких антипартизанских формирований[445]. Офицеры же вермахта не оставляли своих далеко идущих планов формирования армии из бывших советских солдат для помощи в борьбе со Сталиным, но были вынуждены действовать осторожно. Осенью 1942 года их усилия сосредоточились вокруг Андрея Власова, известного человека из второго эшелона советских генералов, который за несколько месяцев до этого был захвачен в плен. Германские офицеры планировали сделать его главным представителем всех антикоммунистических элементов Советского Союза. Какое-то время им удавалось обеспечивать поддержку Власову даже в остминистериуме, хотя Розенберг никогда полностью не доверял ему, поскольку знал, что Власов, русский, никогда не поддержит планов Розенберга о разделе Советского государства.
